Писатель-путешественник

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Писатель-путешественник — автор повестей о странствиях, полностью или частично выстроенных на его личном опыте путешествий. Через повествование, поэзию или очерки он делится своими открытиями и выводами с читателем, его впечатления выходят за рамки личных и распространяются в литературной форме.





Древнегреческие писатели-путешественники

Основная статья: Периегеты

Российские паломники

В древнерусской письменности крупное значение имели и описания «хождений» в Святую Землю, оставленные некоторыми паломниками.

XII—XIV века

  • Первым русским паломником-писателем является Даниил-мних, вторым — новгородский архиепископ конца XII века Антоний, ограничившийся, впрочем, царьградскими святынями.
  • Дьяк Александр — купец, оставивший краткое описание своего путешествия в Царьград в XIV столетии, которое посвящено перечислению царьградских святынь и напечатано Сахаровым во 2-м томе «Сказаний русского народа»
  • К 70-м годам XIV века относится «хождение архим. Агрефенья обители пресв Богородицы», по-видимому, смоленской (изд. архим. Леонидом в 48 вып. «Правосл. Палест. Сборника», СПб., 1896). Это первый после Даниила паломник, оставивший нам своё хождение в Иерусалим. К Даниилу Агрефений примыкает и по своему древнему и образному языку (просторечию), по полноте и систематичности изложения, носящего на себе печать свежести и внимательного изучения описываемых мест и предметов.
  • Диакон Игнатий Смолянин ходил в конце XIV в. в Константинополь, Иерусалим и на Афон; автор нескольких сочинений.

XV век

С XV века число путешествий возрастает, и они становятся разнообразнее. Тип рассказов оставался прежним, но условия странствий изменились, и паломник по необходимости вдавался в подробности о самом путешествии, которые в прежнее время чаще умалчивались.

  • Первый по времени странник XV в., описавший своё путешествие, был троицкий иеродиакон Зосима, ходивший в 1420 г. в Царьград, Афон и Иерусалим. Зосима доверчиво относился к тому, что рассказывали и показывали хитрые греки (секира Ноя, трапеза Авраамова); не искусный книжник, он повторял иногда целые фразы из паломника Даниила, но такое списывание было тогда общим правилом.
  • «Хождение священноинока Варсонофия к святому граду Иерусалиму», открытое Н. С. Тихонравовым в 1893 г. в рукописи первой четверти XVII в. Оно содержит в себе описание двух хождений: одного, совершённого в 1456 г. в Иерусалим из Киева через Белгород, Царьград, Кипр, Триполи, Бейрут и Дамаск, и второго, совершённого в 1461—1462 гг. через Белгород, Дамиетту, Египет и Синай, и издано в 45-м вып. «Правосл. Палест. Сборника» (М., 1896).
  • Варсанофий— первый из русских паломников-писателей, описавших св. гору Синайскую. После него из паломников допетровской Руси описали Синай только Позняков с Коробейниковым и Вас. Гагара, но описание Варсонофия, по точности и обилию приводимых данных, далеко превосходит эти последние.
  • Почти одновременно с Варсонофием, в 1465—66 гг., странствовал по св. местам гость (купец) Василий, начинающий свой рассказ прямо с Бруссы (изд. архимандритом Леонидом в 6-м вып. «Православного Палестинского Сборника», СПб., 1884).
  • К памятникам паломнической литературы XV в. причисляют «Сказание Епифания мниха о пути в св. град Иерусалим»; относимое к 1415—17 гг. и представляющее собой простой перечень городов по пути от Великого Новгорода до Иерусалима, с указанием расстояния между ними; автором его считают Епифания Премудрого; изд. в 15-м вып. «Православного Палестинского Сборника».

XVI век

С половины XV в. паломники жалуются и негодуют на притеснения «срацын» и «злых арапов». Взятие Константинополя турками окончательно предало христианские святыни Востока в руки неверных. С ослаблением паломничества на Востоке надолго исчезают из русской письменности и паломнические записки.

Лишь во второй половине XVI в. вновь появляются хождения. Всего чаще это результаты «официальных» паломничеств, писания людей, посылавшихся русским правительством на Восток с поручениями и милостыней.

  • Хождение в 1558—61 гг. купца Василия Познякова. Его описание Иерусалимских и синайских святынь целиком вошло в знаменитое «Хождение Трифона Коробейникова» — наиболее распространённое произведение паломнической литературы, которое с конца XVI в. осталось в народном чтении, заслонив всё, что ему предшествовало, и не уступая своего места никаким новым описаниям св. мест.
  • Официальному поручению обязан своим происхождением и известный «Проскинитарий» Арсения Суханова.
  • По побуждениям личного благочестия совершали свои хождения паломники-писатели Вас. Гагара и Иона Маленький. Ими заканчивается ряд паломников-писателей допетровской России.

XVII век

  • Изданный А. С. Петрушевичем «Путник о граде Иерусалиме, составленный галицко-русским паломником между 1597—1607 гг.» (Львов, 1872) второй издатель (Пападопуло-Керамевс) называет переводом, греческий оригинал которого восходит к одной "семье" с двумя другими, представленными в издании ("Три греческие безымянные проскинитария 16 века" (С-Пб., 1896))
  • Мелетий Смотрицкий составил «Апологию моему странствованию на Восток», которая была напечатана в Дермакском монастыре в 1628 г.; в переводе на современный русский язык издана иезуитом Мартыновым (Лейпциг, 1863).

XVIII век

  • Паломники 1704 г. иеромонахи Макарий и Сильвестр («Путник» их изд. архим. Леонидом в «Чтениях Общ. Истории и Древн.», 1873; т. III) многое взяли целиком из Трифона Коробейникова.
  • Путешественник 1710—1711 г., старообрядческий священник Лукьянов, уже больше рассказывал о своих личных впечатлениях.
  • Из весьма немногих других паломников-писателей первой четверти XVIII в. выделяется посадский Нечаев.
  • Новое, более сознательное и критическое изучение православного Востока открывает собой знаменитый пешеходец Григорович-Барский или Василий Киевский, но, главным образом, это изучение принадлежит XIX ст.
  • От середины XVIII в. до нас дошло описание путешествия инока Мотронинского монастыря Серапиона, 1749—51 г. (ср. ст. архим. Леонида в «Чтениях Общ. Истории и Древностей», 1873, т. III).
  • Царствование Екатерины II, с её продолжительными войнами с Турцией, мало благоприятствовало паломничеству русских людей на Восток. За исключением записок С. Плещеева, случайно посетившего Назарет, к этой эпохе относятся лишь путешествия иноков Саровской пустыни Игнатия (изд. в 36-м вып. «Правосл. Палестинского Сборника», СПб., 1891) и Мелетия.

XIX век

К началу XIX ст. относятся:

См. также Русский паломник, еженедельное иллюстрированное издание, издававшееся с конца XIX века в Санкт-Петербурге.

Некоторые писатели-путешественники

Российские

Зарубежные

См. также

Напишите отзыв о статье "Писатель-путешественник"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Писатель-путешественник

– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Писатель-путешественник&oldid=77435544»