Письменность долины Инда

Письменность долины Инда
Тип письма:	морфемно-силлабический (иероглифический)
Языки:	протодравидский (?)
Территория:	штаты Пенджаб, Синд в Пакистане, Гуджарат, Раджастхан, Уттар-Прадеш, Харьяна в Индии
Период:	2400—1800 гг. до н. э.
Статус:	не дешифровано, предложен ряд гипотез
Направление письма:	справа налево, бустрофедон
Знаков:	около 400
Происхождение:	Раннехараппская идеографическая письменность (?)
Развилось в:	неизвестны, предложен ряд гипотез, в частности письмо брахми
Надписи на печатях из долины Инда

Письменность долины Инда — письменность, известная по нескольким тысячам кратких надписей благодаря раскопкам в долине Инда. Предположительно использовалась для языка дравидийской группы.

В книге Г. Л. Посселя (1996) перечислены 60 важнейших попыток дешифровки, среди них нет двух, которые соглашались бы в значении символов.

Большинство серьёзных исследователей, включая и Ю. В. Кнорозова, считали, что протоиндийское письмо — классический пример иероглифики, то есть морфемно-силлабическое письмо.

Специфические особенности протоиндийской орфографии — употребление чисел в качестве знаков письма и широкое использование диакритики^{[уточнить]}.

Общие сведения

Дата и место появления

А. Парпола датирует возникновение хараппской письменности переходным периодом 2700—2500 годов до н. э. Учитывая все имеющиеся данные, время расцвета хараппской цивилизации и её письменности можно датировать периодом ок. 2400—1800 гг. до н. э.

Пенджаб, пакистанская провинция Синд и часть индийского штата Гуджарат, Раджастхан, Уттар-Прадеш, Харьяна. По ареалу распространения цивилизация Инда (Хараппская цивилизация) может считаться одной из крупнейших на Древнем Востоке, превосходя Древний Египет и Месопотамию, вместе взятые.

Происхождение и корпус

Первая печать была найдена в 1875 году А. Каннингемом, но наибольшее число надписей стало известно в результате раскопок 1920-30-х годов. По подсчетам Б. Уэллса, известно 5644 печати и других артефактов Индской цивилизации, из них 3821 имеет хотя бы один распознаваемый знак, всего объём текстов — 18680 знаков.

Обычно надписи содержат не более 5-6 символов. Редчайший случай — надпись из Дхолавиры, содержащая 9 знаков.

Каталог А. Махадевана включил 2906 надписей: 1814 печатей, 511 оттисков, 272 малые таблички, 135 медных табличек и другие объекты.

«Корпус протоиндийских надписей» (изданный А. Парполой) включил 3693 письменных памятника, причем большая часть надписей происходит из двух городов: 1659 из Мохенджо-Даро и 1019 из Хараппы, также 290 из Лотхала, 122 из Калибангана и не более нескольких десятков из каждого из остальных городов. 237 медных табличек происходят исключительно из Мохенджо-Даро. Около 20 предметов с надписями были найдены за пределами долины Инда: в Месопотамии, Эламе, Бахрейне и Средней Азии.

Происхождение и состав

Возникла, видимо, из раннехараппской идеографической письменности.

Списки знаков у авторов различаются объёмом от 62 (Рао, 1973) до 615 (Уэллс, 2000). Согласно Б. Уэллсу (2000), письменность имела 600—700 знаков.

Каталог тамильского ученого Айраватама Махадевана (1977) приводит 417 знаков, включая аллографы. Это число само по себе указывает на принадлежность письма к иероглифике. Нумерация Махадевана используется и в статье Давлетшина и Беляева для серии «Языки мира».

Направление письма

По мнению большинства авторов, справа налево. Доказательством тому служит сжатие знаков, стоящих слева, явственно наблюдаемое в некоторых текстах, а также наблюдаемая последовательность знаков (например, надпись, которая сопровождает изображение животного, развёрнутого головой вправо, идёт от головы к хвосту). Иногда надписи представляют бустрофедон.

По Давлетшину и Беляеву, на оттисках печатей и предметах справа налево, на печатях слева направо. Надписи из двух и более строк иногда бустрофедоном.

В хараппской письменности имеются циркумграфы («разбитые написания»), при которых знак из нескольких графических элементов пишется по обе стороны от вписанного знака (считается, что «разбитый» знак должен читаться вначале, а «вписанный» — позже); а также аллографы.

А. И. Давлетшин и Д. Д. Беляев согласны, что в хараппской письменности были как минимум три класса знаков: фонетические (слоговые), словесные (логограммы) и цифры. При этом они считают, что пока строго не установлено фонетическое чтение ни одного знака. М. Ф. Альбедиль выделяла три вида знаков: идеограммы, фонограммы и детерминативы, а также цифры, и пыталась сопоставить некоторые знаки с пиктографией современных племен Индии.

Язык

Довольно популярна гипотеза о том, что языком этой письменности был протодравидский язык (см. дравидийские языки); в частности, её поддерживала группа Ю. В. Кнорозова. Впервые эту гипотезу высказал испанец Э. Эрас в 1940 году).

Этой трактовке не противоречат глоттохронологические данные по дравидийским языкам, относящие их распад к 2300—2200 годам до н. э. Кроме того, П. А. Гринцер считает возможным связать с хараппской письменностью легендарные указания древнетамильских источников на древнюю литературную традицию трех санг.

По данным группы Кнорозова, язык агглютинативного типа, отсутствие в нём префиксов исключает возможную принадлежность текстов к индоевропейским и шумерскому языкам, а особенности агглютинации исключают тюрко-монгольские языки.

Лингвист Д. Макэлпин выдвинул гипотезу о родстве эламского и хараппского (протодравидийского) языков; он считает, что прародина эламо-дравидов — район современного Ирана. Кроме того, иногда отмечают сближения между сино-тибетскими и дравидийскими языками.

Давлетшин и Беляев считают надежным толкование группы Кнорозова о выделении в именной морфологии минимум трех падежей и трех склонений. При этом знак 176 (номер по Махадевану) — показатель дательного падежа, знак 342 толкуется как показатель общекосвенного падежа II склонения, знак 211 — показатель общекосвенного падежа III склонения.

Критики дравидоязычной гипотезы отмечают:

• Доведический субстрат, обнаруженный в санскрите и обычно связываемый с цивилизацией долины Инда, морфологически и лексически совершенно не похож на дравидские языки;
• Дравидская гипотеза также вступает в сильное противоречие с археологическими данными. Дравидоязычные культуры, с большой вероятностью, являются продолжением культур юга Индии, культурно изолированного от севера и сохранявшего мезолитический уклад вплоть до прибытия с севера носителей индоарийских языков. В то же время культура долины Инда во многом близка культурам Плодородного полумесяца и, возможно, происходит из того же региона.

Дальнейшее использование

Вышла из употребления при упадке Хараппской цивилизации ок. 1800—1700 годов до н. э. Некоторые символы, напоминающие хараппские знаки, продолжали использоваться на стелах на протяжении 1500—600 годов до н. э.

Влияние. Ранее многие ученые верили в связь брахми с хараппским письмом (начиная с С. Лэнгдона в 1931 году), некоторые не соглашались. Ш. Рао (1982) считал индское письмо основой брахми и семитского алфавита и читал индские тексты на индоарийском языке. Р. Саломон считает, что попытки дешифровать письменность исходя из графических параллелей с брахми неубедительны и имеют мало или вовсе никакой научной ценности, однако допускает, что хараппские модификации форм символов могут иметь системную связь с аналогичными модификациями в брахми и других позднейших письменностях. Ю. Б. Коряков полагает, что никакой связи с брахми вовсе не прослеживается.

Согласно последним археологическим находкам, на севере Индии, в городе Хери Гуджар, штат Харьян, была найдена медная фигурка с параллельными надписями более ранним иероглифическим Индским (Хараппским) письмом и более поздним слоговым письмом брахми. Предположительно оно изображает Вараха, аватара Вишну, имеющего вид кабана. Выше нанесены две надписи: на древнейшем слоговом письме брахми и в знаках цивилизации Инда (харрапские знаки). На основании брахми надпись читается как «Царь Ки-Ма-Джи [имя собственное] Ша-Да-Я [воплощение бога]». Ориентировочная датировка находки - 2000-1000 г. до нашей эры.

Состав и типы надписей

М. Ф. Альбедиль предлагает подробную классификацию надписей. Самую обширную группу письменных памятников составляют печати, изготовленные из различных материалов, обычно из стеатита (ранние), терракоты и фаянса. Надписи на печатях чаще всего сопровождались изображениями животных или символов. Печати Альбедиль разделяет на маркированные финальным блоком и немаркированные, интерпретируя некоторые такие блоки как «охрана, защита», «власть», «год», «дом».

Следующую группу составляют жертвенные надписи, сделанные на тонких каменных пластинках (обычно стеатитовых), а также на микроскульптуре, керамических сосудах, костяных и деревянных палочках. По расшифровке Альбедиль, в целом жертвенные надписи соответствуют формуле «в такое-то время богу такому-то жертва». Отличительной особенностью является наличие знака «жертва».

К третьей группе относятся надписи на культовых топорах и копьях, в которых Альбедиль видит календарно-хронологические указания, связанные с церемониями.

Четвертая группа надписей небольшая в количественном отношении и представлена глиняными браслетами и нагрудными подвесками, эти надписи Альбедиль считает знаками отличия.

Попытки дешифровки

Во второй четверти XX века её пытались истолковать через хеттский (Б. Грозный), шумерский и письменность ронго-ронго.

Гипотеза Л. А. Уоделла исходила из поиска аналогий хараппской системы с протошумерской и протоэламской.

Финская группа начала работу в 1964 году, в неё входили Аско Парпола, его брат ассириолог Симо Парпола и специалист по компьютерам Сеппо Коскенниеми.

Гипотеза группы Кнорозова

В 1960-70-е гг. группа советских учёных из Ленинграда под руководством Ю. В. Кнорозова с использованием математического анализа структуры и грамматики текста, предложила свою дешифровку, которая, однако, не является общепризнанной, и в настоящее время теряет сторонников даже среди российских лингвистов.

В монографии М. Ф. Альбедиль (1994) предложены многочисленные переводы хараппских текстов. Этот второй этап расшифровки А. И. Давлетшин и Д. Д. Беляев считают неудачным, равно как и попытки дешифровки группы А. Парполы.

Система. Морфемно-силлабическая (иероглифическая). Протоиндийское письмо, развиваясь на мнемонической основе, прошло в своем развитии ряд последовательных этапов, являя собой в дошедших до нас надписях стадию иероглифического, или морфемно-силлабического, письма, в котором каждый знак кодировал слог или морфему.

М. Ф. Альбедиль предлагает такую схематическую модель словоформы, которая образуется посредством агглютинации и согласуется со структурой в дравидийских языках:

• R + Pd + Pn + Pa + Pc, где
• R — корень;
• Pd — словообразовательная морфема;
• Pn — морфема с грамматическим значением числа;
• Pa — морфема с грамматическим значением общекосвенного падежа;
• Pc — морфема с грамматическим значением прямого косвенного падежа (датива).

Также Альбедиль видит распространенность именного словосложения.

Энтропический анализ письменности

Выступая с критикой существующих расшифровок протоиндской письменности, группа учёных под руководством Раджеша П. Н. Рао провела статистический анализ существующих документов.

В ходе исследования сравнивалась условная энтропия символов достоверных документов письменности (каталог А. Махадевана) с энтропией лингвистических и нелингвистических последовательностей знаков.

В качестве лингвистических систем для сравнения были выбраны древние шумерское логографическое письмо, старо-тамильская абугида и санскрит Риг-веды. Современные языки были представлены естественным английским языком (исследовались независимо два варианта: слова английского текста и буквы английского текста) и искусственным языком программирования Фортран.

Нелингвистические системы подразделялись в исследовании на две группы: системы с достаточно жёстким порядком знаков (искусственный набор знаков № 1) и системы с гибким порядком (ДНК человека, белки бактерий и искусственный набор знаков № 2).

Исследование, опубликованное в журнале Science, показало несомненную принадлежность протоиндской письменности к письменностям (ранее выдвигались гипотезы об орнаментальном использовании знаков). Энтропия существующих документов сильно схожа с показателями шумерской и тамильской письменностей, что подтверждает гипотезу логографичесского письма.

В результате исследования авторы склонились к гипотезе, согласно которой протоиндская письменность записывала язык дравидской семьи.

См. также

• История письменности, хронология

Литература

• Альбедиль М. Ф., Волчок Б. Я., Кнорозов Ю. В. Исследования протоиндийских надписей // Забытые системы письма. М.: Наука, 1982. С. 240—295.
• Альбедиль М. Ф. Забытая цивилизация в долине Инда. М., 1991.
• Альбедиль М. Ф. Протоиндийская цивилизация: Очерки культуры. М.: Вост. лит., 1994. 295 с. ISBN 5-02-017246-4
• История древнего Востока. Т. 1. М., 1986.
• Давлетшин А. И., Беляев Д. Д. [rggu.academia.edu/DmitriBeliaev/Papers/1187070/Harappan_language_in_Russian_ Хараппский язык] // Языки мира: Древние реликтовые языки Передней Азии. М.: Academia, 2010. С. 187—197
• Hunter G. R. The Script of Harappa and Mohenjodaro and Its Connection with Other Scripts. L., 1934.
• Rao S. R. Lothal and the Indus civilization. New York, 1973.
• Lal B. B. The Indus script: some observations based on archaeology // Journal of the Royal Asiatic Society, 1975. P. 172—177
• Mahadevan I. The Indus script. New Dehli, 1977.
• Parpola A. Deciphering the Indus script. Cambridge UP, 1994. 2003.
• Bonta S. The study of the Indus Valley Script. M. A. thes. Brigham Young University, 1995.
• Kelley D. H. & Wells B. Recent developments in understanding the Indus script // The Quarterly Review of Archaeology 16 (1995), 15-23
• Possehl, Gregory L. Indus age: the writing system. University of Pennsylvania Press, 1996.
• Wells B. An introduction to Indus writing. Early Sites Research Society, Independence, 2000.
• Wells B. K. Epigraphic Approaches to Indus Writing. Ph. D. Harvard University. Cambridge (Mass.), 2006.
• Robinson A. Lost languages: The enigma of the world’s undeciphered scripts. New York: McGraw-Hill, 2002.
• Farmer S., Sproat R. & Witzel M. [www.ejvs.laurasianacademy.com/ejvs1102/ejvs1102article.pdf The collapse of the Indus-script thesis: The myth of a literate Harappan Civilization] // Electronic Journal of Vedic Studies (2004) 11 (2), 19-57.
• Parpola A. [www.harappa.com/script/indusscript.pdf Study of the Indus script: Special lecture]. 2005.
• Parpola A. A Dravidian solution to the Indus script problem. Central Institute of Classical Tamil, 2010. 36 p.
• Nisha Yadav & M. N. Vadia. [www.tifr.res.in/~archaeo/papers/Harappan%20Script/Indus%20sign%20design.pdf Indus Script: A Study of its Sign Design]

Отрывок, характеризующий Письменность долины Инда

– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.