Письмо Фиески

Письмо Фиески (англ. The Fieschi Letter) — письмо на латинском языке, адресованное английскому королю Эдуарду III и содержащее сведения о спасении его отца Эдуарда II из замка Беркли, в который он был заключён после своего отречения. Автор — священник Мануэло де Фиески (ум. 1349), представитель семьи генуэзских аристократов, нотарий (составитель документов) при папе Иоанне XXII, позднее — епископ Верчелли (Северная Италия). Создание письма относят к середине 1330-х — началу 1340-х годов, его копия была обнаружена в 1878 году в Монпелье. Часть исследователей подвергает сомнению его подлинность.

Происхождение

Копия письма Фиески была найдена в бумагах официального реестра 1368 года, принадлежащих Гаусельму де До, епископу Магеллонскому. Хранится там, где и было обнаружено — в архиве департамента Эро, Монпелье (GM23, Carte de Maguellonne, Reg. A, fol. 86r (r)). В связке, где находилась копия письма, были и датированные бумаги (до 1337 года), и недатированные, по содержанию которых определено, что они были составлены в более позднее время.

Содержание

Письмо Фиески содержит рассказ о том, как Эдуард II, низложенный в результате баронского мятежа, возглавленного его женой Изабеллой и Роджером Мортимером, бежал из замка Беркли, где был заключён. Якобы узнав, что его собираются убить, он обменялся одеждой со слугой, убил привратника и покинул замок. Затем он прятался полтора года в замке Корф у его кастеляна, некоего «лорда Томаса», потом уехал в Ирландию, где провёл девять месяцев. Через Англию и Слёйс (Нидерланды) Эдуард перебрался в Нормандию, достиг Авиньона, где будто бы был принят самим папой Иоанном XXII. Позднее Эдуард побывал в Париже, Брабанте, Кёльне и Милане, где вступил в отшельническую обитель близ замка Мелаццо. Начавшаяся война заставила беглеца перебраться в одну из обителей диоцеза Павия в Ломбардии — замок Чечима, где он предавался покаянию. По сообщению Фиески, все эти сведения ему рассказал сам низложенный король.

Автор письма

Фиески принадлежал к одной из знатных генуэзских семей. Он некоторое время служил в Англии, владел там несколькими бенефициями (в Солсбери с 1319, в Эмплфорте с 1329) и был знаком с наставником Эдуарда III Ричардом де Бери. В декабре 1329 года он стал архидиаконом в Ноттингеме и каноником собора в Солсбери. В 1330 году оказался на службе у папы в качестве сборщика налогов в Ломбардии. В конце 1331 года взамен должности архидиакона в Ноттингеме получил бенефиций в Линкольне. Известно, что он находился в Англии с 1333 года по 1335 год, потом возвратился в Италию. Право Фиески на пользование бенефициями в Солсбери и Эмплфорте было подтверждено Эдуардом III весной 1342 года. В 1343 году Фиески был назначен епископом Верчелли.

Вопрос подлинности письма

Исследователи, считающие письмо подлинным, указывают на тот факт, что в нём описан маршрут передвижений короля Эдуарда II в октябре 1326 года во время мятежа, поднятого Изабеллой Французской, с такими деталями, которые могли быть известны только самим участникам событий. Более того, уже в XX веке историки обратили внимание, что подробности побега короля в Уэльс не включены в хроники, созданные до 1343 года. Все спутники Эдуарда (Болдок, Диспенсер, Арундел) погибли вскоре после его пленения. Сторонники подлинности письма считают, что Фиески мог получить такую информацию только от самого низложенного короля.

Письмо содержит и ряд ошибок. Фиески именует рыцаря Томаса Герни (Гурнея), направленного убить короля, лордом, не установлена личность кастеляна замка Корф «лорда Томаса», прятавшего беглеца. Спутано время проживания Эдуарда в Корфе после побега: в письме утверждается, что он оставался в замке полтора года (до весны 1329), но тут же говорится, что покинул убежище после казни Эдмунда Кента, а это случилось в марте 1330 года.

По мнению Таута, письмо подлинное и написано деятелем церкви — франкофилом для дискредитации Эдуарда III после его побед над Филиппом VI в начале Столетней войны. Однако, есть сомнения во франкофильстве Фиески, всю жизнь связанного с Англией и имевшего там бенефиции. Кроме того, если датировка письма (конец 30-х) верна, то английский король едва успел заявить о своих правах на французский престол, а первая его победа была одержана в 1340 году.

В 1336 году ещё один представитель рода Фиески, кардинал Николино, встречался с Эдуардом III. Он привёз королю письма из Генуи. Э. Уэйр предполагает, что через Николино Эдуард мог получить и письмо, где сообщалось, что его отец жив.

Гипотеза о спасении Эдуарда II

По мнению историка Иэна Мортимера, «почти бесспорно», что Эдуард II не умер в 1327 году. Похороны, прошедшие в Глостере, по мнению сторонников альтернативной версии, были похоронами привратника, которого король убил при бегстве.

Тело низложенного монарха после бальзамирования было выставлено в бенедиктинском аббатстве святого Петра с 21 октября по 20 декабря (день погребения). Возможно, лицо Эдуарда было прикрыто тканью. Впервые в истории королевских похорон на катафалке, который вёз тело к месту захоронения, установили деревянную скульптуру, изображавшую покойного.

Историки, поддерживающие версию спасения короля, считают, что в 1338 году в Кобленце Эдуард III, прибывший туда с намерением стать наместником Священной Римской империи, встретился со своим отцом, называвшим себя в то время Уильям Валлиец (англ. William le Galeys; Эдуард II был первым принцем Уэльским). Уильям Валлиец был доставлен в Кобленц из Кёльна под охраной из трёх человек. По документам казначейства известно, что он был арестован за то, что называл себя «отцом нынешнего короля». Уильям Валлиец последовал за Эдуардом в Антверпен и оставался там до декабря 1338 года. На его содержание король Англии положил 13 шиллингов и 4 пенса в неделю. После декабря 1338 года упоминаний о Уильяме Валлийце нет. То, что на содержание этого человека выделялись деньги и он оставался при короле около трёх-четырёх месяцев, по мнению сторонников альтернативной версии, доказывает, что не самозванец, а низложенный король тайно встретился с сыном.

Сторонники данной гипотезы считают, что Эдуард, понимая, что не имеет никакой поддержки в стране, никогда не пытался возвратить трон, особенно после того как его сын, Эдуард III, отстранил от управления страной и казнил Роджера Мортимера. В итальянском городе Чечима, в 75 км от Милана, сохранилось поверье (не установлено, бытовало ли оно среди местных жителей раньше середины XIX века), что король Англии был похоронен там. Считается, что пустая гробница в церкви Сан-Альберто ди Бутрио — первое место погребения Эдуарда II, останки которого по приказанию его сына были перевезены в Англию и захоронены в Глостере. Однако рельефы, украшающие каменный саркофаг, в которых ранее видели портреты короля Англии, его жены и Мортимера, были выполнены не позднее начала XIII века. Сам же саркофаг датируется XI веком.

Литература

• Уэйр Э. Французская волчица — королева Англии. Изабелла / Перевод с английского А. Немировой. — М.: АСТ: Астрель, 2010. — 629 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-17-041727-8 (АСТ) 978-5-271-29373-3 (Астрель).
• Doherty, Paul C.. [books.google.ru/books?id=qpm9CyjlWOIC&pg=PT70&dq=Isabella+and+the+Strange+Death+of+Edward+II+Fieschi+Letter&hl=ru&sa=X&ei=0iSPU-3mFYWM4gT_x4G4BQ&ved=0CCsQ6AEwAA#v=onepage&q=Isabella%20and%20the%20Strange%20Death%20of%20Edward%20II%20Fieschi%20Letter&f=false Isabella and the Strange Death of Edward II]. — London, 2013. — ISBN 978 0 7553 9580 4.
• Ian Mortimer The Death of Edward II in Berkeley castle // English Historical Review. — № CXX. — P. 1175-1224.
• The War of Saint Sardos, 1322—1323 / ed. Pierre Chaplais. — 3. — Camden Society, 1954.

Отрывок, характеризующий Письмо Фиески

– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.