И (письмо)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Письмо и»)
Перейти к: навигация, поиск
Письмо И
Тип письма:

слоговое (современное), логографическое (классическое)

Языки:

языки и

Территория:

Китай, в основном Сычуань и Юньнань

Дата создания:

Минимум 500 лет, современное — с 1974 года

Диапазон Юникода:

от U+A000 до U+A4BE.

ISO 15924:

Yiii

Письмо и (носу ꆈꌠꁱꂷ nuosu bburma [nɔ̄sū bʙ̝̄mā] — «письменность носу», кит. 爨文 'цуаньвэнь' или 違書 'вэйшу') — система письма, использующаяся для записи языка и (носу), распространенного в китайских провинциях Сычуань и Юньнань.





Классический период

Классическая письменность и представляла собой систему логограмм, состоявшую из 8000-10000 символов. Функционально она была идентична китайской иероглифике, однако по форме эти письменности были независимы друг от друга и, вероятно, не были непосредственно связаны. Классическая письменность имеет 500-летнюю засвидетельствованную историю, но, вероятно, намного старше. Параллельно существовало несколько региональных видов письма, причем число вариантов написания одного символа могло доходить до сорока (например, для слова «желудок»).

Современный период

Современная письменность и является стандартизированной слоговой письменностью, разработанной в 1974 году на основе классической местными китайскими властями — в 1980 году ей был присвоен статус официальной для языка и. Письменность основана на фонетике ляншаньского диалекта и состоит из 756 основных символов и 63 дополнительных знаков, употребляющихся только в китайских заимствованиях.

В слоговом письме существуют знаки для отдельных гласных и слогов типа «согласный-гласный», содержащих 43 согласных и 8 гласных звуков. Слоги могут употребляться в трех тонах, кроме того, имеется два «вибрирующих» гласных, употребляющихся только в среднем тоне. Не все сочетания звуков возможны.

Хотя в ляншаньском диалекте имеется четыре тона (в других диалектах — больше), только три тона (высокий, средний и низкий) имеют отдельный символ. Четвёртый тон (восходящий) может появляться при склонении слова, стоящего в среднем тоне, поэтому он обозначается как символ среднего тона с диакритическим знаком (надстрочная дуга). Если учитывать этот диакритический знак, письмом и можно записать 1165 слогов.

В современной слоговой письменности и представлены следующие знаки:

 — b p bb nb hm m f v d t dd nd hn n hl l g k gg mg hx ng h w z c zz nz s ss zh ch rr nr sh r j q jj nj ny x y
it ꀀ
ix
i
ip
iet
iex
ie
iep
at
ax
a
ap
uot
uox
uo
uop
ot
ox
o
op
et
ex
e
ep
ut
ux
u
up
urx
ur
yt
yx
y
yp
yrx
yr

Транскрипция в пиньине

Для транскрипции языка носу используется расширенная версия пиньиня:

Согласные

Система согласных звуков языка носу представлены глухими смычными, преназализованными, глухими носовыми, глухими фрикативными и звонкими фрикативными согласными. Звуки hl, l являются латеральными, а hx читается как [h]. V, w, ss, r и y являются звонкими фрикативными. В случае звонких и аффрикат, озвончение обозначается удвоением буквы.

Взрывные

Губные: b [p], p [pʰ], bb [b], nb [m͡b], hm [m̥], m [m], f [f], v [v]
Альвеолярные: d [t], t [tʰ], dd [d], nd [n͡d], hn [n̥], n [n], hl [l̥], l [l]
Заднеязычные: g [k], k [kʰ], gg [g], mg [ŋ͡g], hx [h], ng [ŋ], h [x], w [ɣ]

Аффрикаты

Альвеолярные: z [t͡s], c [t͡sʰ], zz [d͡z], nz [nd͡z], s [s], ss [z]
Ретрофлексивные: zh [t͡ʂ], ch [t͡ʂʰ], rr [d͡ʐ], nr [nd͡ʐ], sh [ʂ], r [ʐ]
Палатальные: j [t͡ɕ], q [t͡ɕʰ], jj [d͡ʑ], nj [nd͡ʑ], ny [ɲ], x [ɕ], y [ʑ]

Гласные

Гласные
Транслитерация i ie e a o uo u y
Транскрипция IPA i e ə a ɔ o u *

* Как в китайском слове si («четыре»).

Тоны

Средний тон на письме не обозначается. На остальные тона указывает последняя согласная слова:

t — высокий
p — низкий
r — вибрирующий тон, только ur, yr [ʙ̝, r̝].
Гачек (ě и т. д.) над гласной в среднем или вибрирующем тоне показывает восходящий тон и происходит из обозначения восходящего тона в современном слоговом письме и

Юникод

Современной слоговой письменности и соответствует диапазон Юникода от U+A000 до U+A4BE. Классическая письменность и в Юникоде не представлена.

Напишите отзыв о статье "И (письмо)"

Ссылки

  • [www.unicode.org/charts/PDF/UA000.pdf Таблица знаков письма и в Юникоде] (PDF, 600 kB)
  • [www.microsoft.com/downloads/details.aspx?FamilyID=fc02e2e3-14bb-46c1-afee-3732d6249647&DisplayLang=en Пакет поддержки китайского, тибетского, монгольского, носу и тайского в операционных системах Windows 2000/XP]

Отрывок, характеризующий И (письмо)


Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.