Питирим (епископ Тамбовский)

Епископ Питирим<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Епископ Тамбовский и Козловский
15 февраля 1685 — 28 июля 1698
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Леонтий
Преемник:	Игнатий (Шангин)
Имя при рождении:	Прокопий
Рождение:	27 февраля 1645(1645-02-27) Вязьма
Смерть:	28 июля 1698(1698-07-28) (53 года)
Епископская хиротония:	15 февраля 1685 года

Епископ Питирим (в миру Прокопий; 27 февраля 1645, Вязьма — 28 июля 1698) — епископ Русской православной церкви, епископ Тамбовский и Козловский.

Канонизирован в лике святителей. Память 28 июля/10 августа в Соборе Тамбовских святых, в воскресенье перед 28 июля в Соборе Смоленских святых).

Биография

Родился 27 февраля 1645 (или 1644) года в городе Вязьме (ныне Смоленская область). Кем были его родители доподлинно неизвестно (одно из преданий связывает имена их с изображенными на Тамбовской иконе Богоматери предстоящими — преподобномученицей Евдокией и преподобным Алексием Человеком Божиим).

С раннего детства Прокопий любил посещать храм и участвовал в церковном чтении и пении.

Одной из характерных особенностей детских лет Прокопия была его любовь к своему святому, преподобному Прокопию Декаполиту, в день памяти которого он родился. Эта любовь осталась выражалась в частом молитвенном обращении к святому и в подражании его добродетелям. Без молитвенного обращения к Прокопию он никогда ничего не предпринимал.

Первоначальное образование Прокопий получил в местных школах. Кроме обычной грамоты он научился иконописанию и церковному пению. Позднее он написал копии почитавшихся в Вязьме смоленских чудотворных икон.

Решив всецело посвятить себя Богу, он поступил в Вяземский Иоанно-Предтеченский монастырь, основанный преподобным Герасимом Болдинским. Этот монастырь был известен строгостью своего устава. На 21 году жизни Прокопий был пострижен в монашество с именем Питирим.

Под руководством старцев-подвижников молодой инок усердно исполнял монашеские правила; постоянно совершенствуясь, он восходил от подвига к подвигу. Вскоре Питирим был рукоположен в сан иеродиакона, а затем иеромонаха.

Вскоре братия монастыря избрали его игуменом. Будучи настоятелем монастыря, он оправдал доверие братии, являясь для всех любвеобильным отцом и мудрым руководителем в их духовном совершенствовании. Причём сам всегда был образцом для всех в исполнении иноческих подвигов. Как наиболее достойный по высоте подвижнической жизни и по мудрому управлению монастырем, игумен Питирим 30 января 1677 года был возведен в сан архимандрита.

Высокие достоинства архимандрита Питирима привлекли внимание высшего духовного начальства. В это время для устроения и приведения в порядок открытой в 1682 году Тамбовской епархии требовался умный, деятельный и отличающийся благочестием и богоугодной жизнью епископ. Выбор Патриарха Иоакима пал на архимандрита Питирима, которого он знал и ценил.

15 февраля 1685 года архимандрит Питирим в Успенском соборе в Москве был хиротонисан Патриархом Иоакимом во епископа Тамбовского. Однако в Тамбов епископ Питирим отправился не сразу. Очевидно, на некоторое время он был оставлен при патриархе. Во время пребывания в Москве епископ Питирим изучил положение и нужды Тамбовской епархии и разработал план необходимых мероприятий для укрепления благочестия в своей пастве и распространения христианства среди иноверцев, составлявших большинство населения того края.

Тамбовская епархия была образована в 1682 году. Епархию населяли в основном язычники: мордва, черемисы, мещера. На территории епархии проживало также много татар, ожесточенных противников христианства, а также старообрядцы. Среди населения было немало ссыльных из центральной России и беглых преступников. Русское население в основном состояло из казаков и тяглых крестьян, которые в это время начали осваивать тамбовскую землю. Церковная жизнь в епархии шла вяло. Существовавшие храмы были очень бедны и нуждались в самом необходимом. Даже кафедральный собор поражал своей бедностью. Монастырская жизнь в епархии также находилась в упадке. Монастырей было немного, и они были не благоустроены. Такова была епархия, вверенная епископу Питириму.

В начале 1686 года владыка Питирим выехал в Тамбов. По пути он заехал в Воронеж для духовной беседы со святителем Митрофаном Воронежским. Торжественная встреча в первом городе епархии — Козлове смутила смиренного святителя, поэтому в Тамбов он въехал 1 марта с сопровождавшими его несколькими монахами и келейником Василием ещё до восхода солнца, и лишь немногие благочестивые христиане встретили его в храме за ранним богослужением.

Для епископа Питирима в Тамбовской епархии открылось широкое поле деятельности. Ему первому пришлось заняться благоустройством новой епархии, так как предшественник епископ Леонтий его находился на Тамбовской епархии всего один год и не успел для неё ничего сделать.

Епископ Питирим особое внимание направил на религиозно-нравственное воспитание своей паствы. Основными мероприятиями для достижения этой цели было строительство, восстановление и благоустройство храмов, подготовка достойного священства, благоустройство монашеской жизни и строительство монастырей.

На месте ветхого деревянного храма в Тамбове епископ Питирим начал строить двухэтажный каменный кафедральный собор в честь Преображения Господня с приделом во имя святителя Николая. Епископ Питирим не только внимательно следил за постройкой храма, но даже сам участвовал в строительных работах. Тем не менее, строительство собора не было окончен при жизни епископа Питирима.

За время епископства Питирима число церквей в Тамбовском крае достигло 168-ми. Это количество храмов хотя и невелико было по сравнению с количеством церквей в других епархиях, но оно служило доказательством того, что христианство в крае стало преобладающим. Причём в связи с бедностью епархии средства на строительство церквей епископ Питирим приобретал только за счёт благотворителей и своих собственных.

Особую пастырскую заботу проявил святитель Питирим к монастырям. По его инициативе были построены и новые обители: женская Вознесенская в Тамбове (1690), игуменией которой стала сестра святителя Питирима Екатерина, и мужская Трегуляевская (Тригуляевская) во имя Крестителя Господня Иоанна (1688) в семи верстах от Тамбова, в пустынном, окруженном лесами месте.

Заботясь о благолепном украшении храмов и монастырей, епископ Питирим старался, чтобы и населённые пункты имели вид христианских поселений. Так, сразу по прибытии в Тамбов на крепостных воротах и в городских слободах около караульных постов он установил распятия Христа Спасителя и иконы Божией Матери, которые привёз с собой. Ограждая город иконами, святитель вверял его покрову Господа и Божией Матери и возбуждал в жителях благочестие. Привезенная святителем Питиримом копия чудотворной Смоленской иконы Божией Матери, выполненная, возможно, им самим, была поставлена в Преображенском кафедральном соборе в Тамбове. Эта икона, а также привезённые святителем Казанская (также написанная, вероятно, им самим) и Ильинско-Черниговская, получившая затем название Тамбовской иконы, и икона святителя Николая прославилась чудотворениями. [www.hram-vsr.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=496&Itemid=104&limitstart=13 Девпетерувская (Питиримовская) икона Божией Матери] была родительским благословением святителю, с ней он не расставался до конца жизни и завещал её перед кончиной кафедральному собору.

Большую воспитательную работу святитель проводил с различными народностями, населявшими Тамбовский край, обращая их в православие. Он учил во время своих поездок по епархии, у себя дома и особенно в храме, который считал главным источником благочестия. Епископ Питирим учил верных и неверных, заблуждающихся и сомневающихся, давал наставления и самому духовенству, нуждавшемуся в них.

Владыка всегда был доступен для обращавшихся к нему за советом и помощью. Неприхотливый в быту, свои средства он тратил на храмы, монастыри и нужды ближних. Заботясь о подготовке достойных пастырей, святитель устроил для них специальную школу, а при архиерейском доме — духовной литературы (в описи Московского Успенского собора значатся «две книги Дионисия Ареопагита, оболочены кожами, одна в красной, а другая в черной, по обрезу золочены», принадлежавшие святителю Питириму). Избегая удобств, святитель совершал поездки по епархии в простой повозке.

Епископ Питирим не пропускал ни одного богослужения. Любил и сам священнодействовать. Если не служил, то стоял на клиросе и пел, уча церковнослужителей правильному чтению и пению. С особенной любовью относился к ссыльным, для которых выстроил церковь во имя святого Иоанна Предтечи.

На 50-м году жизни епископ Питирим сильно заболел и, чувствуя физическую слабость, уже готовился к отшествию в вечность. В этот момент он обратился с пламенной молитвой к Богу, прося Его не здравия и продления жизни, к которой он никогда не имел привязанности, а об оставлении грехов и даровании вечной жизни в Царстве Небесном. Он с глубоким смирением обратился к своему постоянному молитвеннику преподобному Прокопию со следующими словами молитвы: «Пастырю и наставниче мой, преподобие отче Прокопие, помолимся Господу Богу о душе моей». И на этот умилительный призыв преподобный видимо предстал перед епископом Питиримом молящимся за него Господу со следующими словами: «Бессмертный Боже! Хвалу Тебе воздаю — Царь бо един всем, помилуй душу его и сподоби сего Царствия Небесного!» По молитве преподобного в облаке явился Спаситель, в левой руке державший Евангелие, а правою благословлявший с облака молившегося епископа. Об этом замечательном событии поведал хранитель тайн епископа Питирима, постоянно бывший при нём благочестивый старец Василий. После смерти преосвященного Питирима это явление было запечатлено на иконе, помещенной над его гробницей.

Это чудесное событие возвратило к жизни епископа Питирима, тяжёлая болезнь оставила его, и он ещё прожил около трёх лет.

В этот период он усиленно занялся строительством каменного кафедрального собора, но чувствуя, что дни его уже сочтены и окончить всего строительства он не сможет, приложил все усилия к окончанию строительства и отделки одного из приделов храма, который сам и освятил в честь святителя Николая. Новый собор святитель снабдил за свой счёт необходимой утварью, ризами (одна из риз святителя Питирима была передана позднее святителю Иннокентию Иркутскому. В этом соборе он завещал и похоронить себя.

Кончина епископа Питирима последовала 28 июля 1698 года, в день празднования особо чтимой им чудотворной иконы Божией Матери Смоленской.

Почитание и канонизация

В начале XIX века в тамбовском кафедральном соборе была заведена книга, в которой отмечались чудесные исцеления от гробницы святителя. Было зарегистрировано 260 чудес. С просьбой к святителю Питириму об исцелении обращались не только православные, но и иноверцы. В ЭСБЕ отмечается: «Епископа Питирима (1685—1698) местное население чтит как святого и поклоняется его гробнице (в нижнем этаже собора, им построенного)».

28 июля 1914 года по ходатайству Тамбовского архиепископа Кирилла (Смирнова) Решением Святейшего Синода епископ Питирим был причислен к лику святых.

При вскрытии мощей в 1919—1920 годы было объявлено, что они фальсифицированы.

Мощи святителя Питирима, изъятые после революции, возвращены Церкви в 1988 году и теперь почивают в кафедральном соборе Тамбова.

Ссылки

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• days.pravoslavie.ru/Life/life4321.htm
• des.tstu.ru/orth/pitirim/
• [www.tambovdoc.ru/litsa/pitirim-episkop-tambovskiy-i-kozlovskiy.php Питирим, епископ Тамбовский и Козловский]
• [www.hram-vsr.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=496&Itemid=104 Н. Молчанов «Жизнеописание святителя Питирима, епископа Тамбовского»]

Отрывок, характеризующий Питирим (епископ Тамбовский)

– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.