Пищаль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Пища́ль — общее русское название ранних образцов средне- и длинноствольного огнестрельного оружия. Пищали, появившиеся в последней четверти XIV века, использовались для прицельной стрельбы по живой силе и укреплениям. Слово «пищаль» известно в славянских источниках с XI века и связано с глаголом «пищать». Его первоначальное значение — «трубка», «дудка». От родственного чешского слова «píšťala» произошло международное слово пистолет. Применительно к огнестрельному оружию слово пищаль впервые упоминается около 1399 года[1].

Существовали как ручные пищали (известные под названиями ручница, самопал, недомерок), так и крепостные, предназначенные для стрельбы со стен укрепления или станка (треноги или лафета). Словом пищаль также нередко именовали пушки. (Слово «пушка» производно от «пущать», означавшего «метать», «пускать», «стрелять».) Различали разнообразные виды пищалей-орудий:

  • по тактическому назначению: крепостные, осадные, стенобитные, полковые, полевые;
  • по конструкционному материалу: железные, стальные, медные, бронзовые, чугунные.

В качестве снарядов использовались, преимущественно, железные или чугунные ядра (для ручных пищалей — пули).

Первоначально конструкция разных пищалей была очень схожей. Конструктивные различия появились в конце XV века с изобретением фитильных замков. В XVI веке появились ручные кремнёвые пищали, которые состояли на вооружении до XVIII века. Фактически, это уже была русская реализация мушкета. Такие пищали вышли из употребления при реформе армии, проводившейся Петром I.

На Руси с 1408 года пищали упоминаются в качестве осадной артиллерии, с 1450 — средства для обороны городов, а с 1480 пищалями называется не только артиллерия, но и стрелковое оружие. В 1511 впервые упомянут «пищальный наряд»[1].

Артиллерийские пищали, отлитые в Московской пушечной мануфактуре в последней четверти XV века, имели длину 18—23 калибров. В XVI веке существовало много пищалей различных калибров. Например, в описи 1582 упомянуты пищали 28 калибров: от 1/8 гривенки до пуда. В дальнейшем происходил отбор наиболее рациональных конструкций, — в результате «Описная книга пушек и пищалей» 1626—1647 упоминает о пищалях только 14 калибров от 1/2 до 8 гривенок[1].

На Руси в XVI веке ручная пищаль с фитильным замком являлась аналогом западноевропейской аркебузы. В XVI веке калибр ручных пищалей в среднем колебался от 11 до 15 мм[2]. Солдат, вооруженных ручными пищалями, называли пищальниками. Одни пищали отличались высоким качеством (нарочитые), другие — нет (худые). При Василии III в Иран были отправлено 30 тысяч пищалей[3].

С середины XVII века отмечено собственное производство винтовальных пищалей, которые раньше иногда закупались в Европе.

Сороковые пищали представляли собой многоствольные орудия.



См. также

Напишите отзыв о статье "Пищаль"

Примечания

  1. 1 2 3 Кирпичников А. Н., «Военное дело на Руси в XIII—XV вв.», 1976.
  2. В.Волков. «Войны и войска Московского государства»
  3. Игорь Пахомов. «Пищальники Василия III» // «Цейхгауз» № 24.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Пищаль

Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.