Пища в религии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Различные религиозных конфессии и течения предписывают собственные правила питания, включающие ограничения на употребление тех или иных пищевых продуктов и напитков.





Христианство

В христианстве употребление идоложертвенного категорически возбраняется, а нарушение этого запрета влечет за собой суровые канонические наказания. Например, правила Поместного Анкирского Собора (4-9) накладывают на христиан, употреблявших в пищу идоложертвенное, наказание в форме отлучения от церковного общения сроком от одного года до семи лет, в зависимости от тяжести их вины и многократности преступления.

Во время поста (т. н. телесного поста), в зависимости от его степени строгости, воспрещается употребление: мяса и молочных продуктов, рыбы, яиц.

Католическая церковь поддерживает выращивание генномодифицированных культур. По мнению высших церковных иерархов, ГМ-культуры могут стать решением проблемы мирового голода и бедности.

Свидетели Иеговы

Считается неприемлемым принятие вовнутрь пищу и медикаменты, содержащие компоненты крови.

Ислам

В Коране есть явный запрет на свинину, кровь, мясо животных, которые умерли своей смертью (мертвечину), мясо животных, которые были забиты не с именем Бога.

В исламе халяльные птицы должны быть покрыты перьями и не должны быть хищными (это следует из запрета к употреблению неводных хищников). Запрещается употреблять в пищу мясо, отрезанное от живого животного.

У шиитов запреты такие же, как и в иудаизме, за исключением того, что шиитам разрешается употреблять в пищу креветок. К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4634 дня] Любая рыба без чешуи шиитам запрещена к употреблению.

По мнению Исламского Совета Юриспруденции, продукты, полученные из ГМ-семян, халяльны.

Вину посвящена антология «Категории сравнений о заре радости» багдадского халифа и выдающегося арабского поэта IX—X веков Ибн аль-Мутазза[1]

Иудаизм

В иудаизме пригодность той или иной пищи к приёму (кошерность) определяется системой ритуальных правил, определяющих соответствие чего-либо требованиям Галахи, еврейского Закона. В основе законов кашрута лежат заповеди Торы, а также дополнительные правила, установленные еврейскими религиозными авторитетами. Запрещено употреблять в пищу: свинину, конину и ослятину, верблюжатину, зайчатину и крольчатину, слонину и другие разновидности мяса. Запретны для иудеев практически все морепродукты, кроме рыбы, имеющей чешую и плавники (соответственно, запрещено употребление, напр., осетрины, миног, зеркального карпа, сома и т.п., равно как и любых моллюсков и ракообразных).

Законы иудаизма запрещают употреблять в пищу мясо, отрезанное от живого животного, однако этот запрет касается лишь наземных животных и птиц, а рыбу (которую не требуется забивать, соблюдая обряд) в принципе можно есть живой. Очень строго соблюдается запрет на смешение либо взаимодействие при готовке и употреблении мяса (включая птицу) и молока и их производных.

Мёд считается кошерной пищей, хотя пчёлы таковыми не признаются (это яркий пример того, что продукт нечистого животного признается чистым и годным к употреблению; в Талмуде объяснение этому такое: создают мёд цветы, а пчёлы являются лишь хранилищем для него).

В соответствии с заключением иудаистского Ортодоксального Союза, генетические модификации не влияют на кошерность продукта.

Индуизм

Абсолютное большинство индуистов-мясоедов воздерживаются от употребления в пищу говядины и использовали и используют корову как источник белка лишь в форме молока и молочных продуктов, а также как поставщика удобрений и топлива, в форме коровьего навоза (корова всегда олицетворяла в индийском обществе фигуру матери, и она является священным животным).

Из уважения к другим живым существам, многие индуисты придерживаются вегетарианской диеты (общее количество лактовегетарианцев в Индии по разным подсчётам составляет от 20 % до 42 % от числа всех жителей). Вегетарианство является одним из важных аспектов индуизма — оно рассматривается как одно из средств достижения саттвического (чистого, благостного) образа жизни. Результаты исследований также показывают, что большинство тех индийцев, которые не являются вегетарианцами, употребляют невегетарианскую пищу крайне редко, и только менее 30 % делают это регулярноК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3037 дней]. Следование вегетарианству также сильно зависит от социального положения и от регионов проживания. Например, среди индийцев проживающих на морском побережье, процент вегетарианцев гораздо меньше по причине большой зависимости от морских продуктов.

Наиболее ортодоксальные индуисты также не употребляют в пищу лук и чеснок, которые рассматриваются как продукты, относящиеся к низшим качествам или гунам материальной природы — раджасу и тамасу.

В 17-й главе «Бхагавад-гиты» говорится, что пищу можно подразделить на три категории, в зависимости от гун природы:

17.8. Яства, которые увеличивают продолжительность жизни, истовость, силу, здоровье, радость, удовольствие, вкусные, сочные, питательные, приятные, — нравятся истовому (человеку саттвы).
17.9. Горькие, кислые, соленые, перегретые, острые, грубые, жгучие яства желанны страстному (человеку раджаса), страдания, горести и недуги причиняющие.
17.10. Испортившаяся, безвкусная, вонючая, выдохшаяся — даже отбросы и нечистоты — такая пища нравится косному (человеку тамаса). [2]

В современном гаудия-вайшнавизме пищу классифицируют следующми образом:

  • к гуне благости относятся молочные продукты, злаки, сахар, овощи, фрукты и орехи. Такая пища приносит всем счастье, радость и любовь. Более того она не является продуктами насилия и жестокости.
  • относящиеся к гуне невежества мясо, рыба и яйца — это пища, относящаяся к низшим гунам материальной природы, так же как и чеснок, лук и грибы. Кришна говорит в «Бхагавад-гите» (17.9-10), что такая пища «вызывает страдания, несчастья и болезни» и что она «безвкусная, разложившаяся и дурно пахнущая»).
  • Продуктами гуны страсти являются кофе и чай.

Буддизм

Мясоедение нежелательно, но не запрещается. Строго запрещено есть только мясо такого животного, которое было забито специально для еды. Целиком вегетарианскими являются некоторые особые течения, например, дзэн-буддистское монашество.

В некоторых странах, где буддизм является государственной религией, практикуется так называемый пост, который совпадает с сезоном дождей и длится обычно около 3-4 месяцев.

Даосизм

См. также

Напишите отзыв о статье "Пища в религии"

Примечания

  1. Крачковский И. Ю. [www.mathnet.ru/links/51816a7c239a03d3d300099a778b1fca/im5512.pdf «Книга о вине Ибн ал-Му’тазза»] // Известия Академии наук СССР. VI серия, 21:7 (1927). — C. 1163—1170
  2. [Махабхарата. Книга VI. Бхишмапарва. / Пер. и комм. В. Г. Эрмана. ]

Литература

  • Борис Смолянский, Владислав Лифляндский. Священная кухня. Религия и питание. — Амфора, 2012. — 544 с. — (Амфора-Еда). — 3000 экз. — ISBN 978-5-367-02375-6.
  • С. Ю. Тужилин [bdn-steiner.ru/modules.php?name=Books&go=page&pid=3102 Питание почвы растений человека]. «Репроцентр А1», Иркутск. ББК 40.40 ISBN 5-86149-078-3
  • Расул Камила бинт. Мусульманская кухня. — Диля, 2013. — 272 стр. ISBN 978-5-88503-607-8
  • Мирча Элиаде. История веры и религиозных идей. Том 2., 1978, пер. Н. Н. Кулакова
  • Morgan, Peggy & Lawton, Clive A. (2007), [books.google.com/books?id=NM8a6x3ykTMC Ethical Issues in Six Religious Traditions] (2nd ed.), Edinburgh: Edinburgh University Press, ISBN 0748623302, <books.google.com/books?id=NM8a6x3ykTMC> 

Ссылки

  • [www.cbook.ru/peoples/more/compar1.shtml Традиционная пища] // Энциклопедия «Народы и религии мира»
  • [www.zoroastrian.ru/node/1374 Зороастрийская религия. Размышления о доброй пище] // zoroastrian.ru


Отрывок, характеризующий Пища в религии

Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.