Бубастис

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пи-Бесет»)
Перейти к: навигация, поиск
У этого топонима-имени есть и другие значения, см. Баст (значения) и Бубастис (значения).
Древнеегипетский город
Бубастис
егип. Баст(ет), Пер-Баст(ет)
Страна
Египет
Область
Основан
Другие названия
др.-греч. Бубастис, Бубастос; лат. Бубаст; копт. Бубасти; библ. Пи-Бесет; Сотин (у Псевдо-Матфея)
Разрушен
середина 1-го тыс. н. э.
Современная локация


Ба́ст(ет), Пер-Ба́ст(ет) (егип. транслит. bAst, bAstt, pr-bAst, pr-bAstt), Буба́стис, Бубасто́с (др.-греч. Βουβάστις, Βουβαστός), Буба́ст (лат. Bubástus), Буба́сти и др. (копт.) — древнеегипетский город, располагавшийся в Нижнем Египте на юго-востоке дельты Нила. Существовал с начала 3-го тысячелетия до н. э. и до середины 1-го тысячелетия н. э. Современная локализация — местность Телль Баста (араб. ‏تل بسطة‎, Tall Basṭa — «Холм Баст») на юго-восточной окраине города Эз-Заказик в мухафазе Шаркия, АРЕ.

С 3-го тысячелетия до н. э. Бубастис входил в XIX нижнеегипетский ном Именти, а после VIII-VII веков до н. э. стал столицей новой выделенной области вокруг города — XVIII нижнеегипетского нома Именти-хентигреко-римский период назывался Бубастийским номом). По наиболее распространённой гипотезе, в X-VIII веках до н. э., город избрали столицей всего Египта правители XXII династии, а в VII веке до н. э. он мог иметь отношение к происхождению или правлению XXIII династии. Бубастис был известен своим храмом и празднеством, посвящённым богине Бастет, а также являлся важным пунктом на сухопутном пути из Египта на восток — в Синай, Палестину и морском пути (через канал) на юг — в Пунт. В древнеегипетской мифологии основательницей города называется богиня Исида[1].

В период античности, помимо города Бубастиса в Египте, Диодор Сицилийский упоминает одноимённый город на Херсонесе Карийском (полуостров в Карии)[2].

Терминология и оформление: для удобства названия города одним именем во все эпохи его существования используется наименование согласно греко-арабской номенклатуре топонимов принятой в египтологии — Бубастис. Помимо прочего, выделены курсивом древнеегипетские названия и имена (кроме наименований на картах). Большая часть дат в статье приведена согласно авторитетному труду по египетской хронологии, в составлении которого участвовали около двадцати авторов под редакцией Э. Хорнунга, Р. Краусса и Д. Уорбертона — «Хронология Древнего Египта» (Hornung E., Krauss R. and Warburton D. A. Ancient Egyptian Chronology — Leiden-Boston-Köln: Brill, 2006. — С. 490-495. — 517 с. — ISBN 90-04-11385-1).





Название

Написание египетским
иероглифическим письмом
Написание коптским письмом
G29Q1X1
O49
bAst, bAstt
Баст(ет)
(имя богини)
W2X1
O49
pr
Z1
W2t
N21
O49
pr-bAst, pr-bAstt
Пер-Баст(ет)
(«Дом Бастет»)

Древние египтяне дали название городу по имени почитавшейся здесь местной богини Баст, иногда добавляя приставку «пер», означающую «дом», таким образом в египетском языке название города, вероятнее всего, звучало как Баст или Пер-Бастет и означало имя богини или место её пребывания. Древнегреческое название является грецизированной формой от египетского названия города и имени богини: Бубастис (Βούβαστις) — написание согласно Геродоту[3]: 59-61, 67, 137-138, 154, 156, 158, 166, а Бубастос (Βουβαστός) — согласно прочим античным авторам, описывающим город позднее (см. раздел «Древнейшие упоминания»). Римляне переняли греческое наименование города — на латинском языке Bubastus — в русском языке с латинского принята огласовка Бубаст. В период раннего средневековья копты также имели несколько своих наименований города, созвучных с древними, — Бубасти и другие.

Иноземные названия. Большинство исследователей отождествляют Бубастис с упоминаемым в Библии (Ветхий Завет, Иез. 30:17) городом Пи-Бесет (др.-евр. פי-בסת транслит. py-bst). В апокрифическом евангелии Псевдо-Матфея город называется Сотин (лат. Sotinen). Наименование города среди современных исследователей, согласно греко-арабской номенклатуре топонимов принятой в египтологии — Бубастис или, иногда, Телль Баста.

Общее описание

Та-хену
Биау
Наи-та-хут
Сма-Бехдет
Пегуат
Хут-та-хери-иб
Джеду
[Серабит эль-Хадим]             
[Вади-Магара]
Пер-Рамсес
Сену
Хасуу
Хем
Шена-хен
Шедит
Теп-иху
Джант
Тер-рему
Сау
Пер-Уаджит
Баст (Пер-Бастет)
  Пер-Сопду
Инбу-хедж (Хут-ка-Птах)
Ити-тауи (?)     
Иуну
Нени-несу
Основные города династического периода. Нижний Египет и прилегающие области (наложение на современную карту).
Ливия
Синай
Леонтополь (2)
Сокнопайоненес
Диосполь Нижний
Каноб
Героополис
Атрибис
Бусирис
Навкратис
Пелусий
Паретоний
Ксоис
Летополь
Крокодилополь (Арсиноя)
Афродитополь
Танис
Леонтополь (1)
Саис
Буто
Бубастис
Мемфис
Александрия
Гелиополь
Гераклеополь Великий
Основные города греко-римского периода. Нижний Египет и прилегающие области (наложение на современную карту).

Расположение и хозяйствование

Бубастис находился в юго-восточной части дельты Нила, на восточном берегу Пелусийского рукава этой реки (Клавдий Птолемей называет Пелусийским только устье, а сам рукав — Бубастийским)[~ 1][4]. Хозяйствование города было основано на выращивании зерновых, так как Бубастис находился в зоне основного района производства зерна на Средиземноморье — Нижнем Египте. Ещё до возникновения города, около 5-го тыс. до н. э., у протоегипетских племён появились земледельческие общины, в которых выращивались ячмень, пшеница, гречиха, лён. Также здесь было распространено скотоводство — разводили крупный рогатый скот, овец, коз и свиней[5]. Строительство в Бубастисе велось в основном привозными материалами (в храмовых работах часто использовался красный гранит), которые доставляли по Нилу из Верхнего Египта и Нубии. Развитию торговли способствовало нахождение города на важном сухопутном пути из Египта на восток — в Синай (импорт меди, бирюзы), Палестину (импорт древесины, пурпура) и далее. Также по каналу, предтече суэцкого, пролегал морской торговый путь на юг — в династический период известно об общеегипетских экспедициях в страну Пунт (вероятно Сомали), а позднее и в другие области Восточной Африки и Аравийского полуострова.

Этот значительный канал располагался немного южнее Бубастиса и соединял Нил, а через него Средиземное море, с Красным морем. Проходил от Нила через вади Тумилат к Большому Горькому озеру, далее к Малому Горькому озеру и к морю (возможно, был судоходен только во время разлива Нила[6]:295). Вероятно, он был прорыт в XV веке до н. э., периодически прекращал функционировать, но потом его снова использовали. В VII веке до н. э. фараон Нехо II начал восстановление канала, законченное Дарием I на рубеже VI-V веков до н. э. После некоторого периода заброшенности канал был вновь восстановлен Птолемеем II Филадельфом в III веке до н. э. К концу 1-го тысячелетия до н. э. снова очередной период запустения, а около I-II веков канал был восстановлен, по одной из гипотез, римским императором Траяном. Строительные работы такого масштаба не проходили без больших человеческих жертв — например, Геродот указывает 120 000 погибших во время восстановления канала фараоном Нехо II[3]:158. Прорытие канала, а также связанные с этим проблемы снабжения и занятости рабочих-строителей, не могли не сказываться на жизнедеятельности горожан Бубастиса.

Строения и архитектура

В периоды значимости города некоторые фараоны строили в нём дворцы и мастабы (известны остатки дворца эпохи VI династии и дворца периода Среднего царства)[7]. Бубастис был расположен на земляных насыпях, которые значительно возвышались над уровнем Нила, эти насыпи Геродот считал самыми высокими в Египте и рассказывал, что возвели их местные рабочие, а впоследствии осуждённые преступники, которых, согласно закону фараона Шабаки (на рубеже VIII-VII веков до н. э.), не казнили, а приговаривали к земляным работам, каждого в своём городе[3]:137. Известно, что в Третий переходный период окружность городских стен составляла около 5 км. Культовые постройки. Наиболее известным и знаменитым культовым сооружением был храм Бастет — местный, а позднее общеегипетский, центр почитания богини. Храм был воздвигнут по приказу Аменемхета IXX веке до н. э.), но, возможно, фараон перестраивал более древнее святилище. Сенусерт I и Сенусерт III расширили храм, также существует предположение, что Аменемхет III участвовал в украшении храма: здесь были найдены два его портрета[7]. К XIII веку до н. э., когда Рамсес II также расширил и украсил этот храм, он уже состоял из большого вестибюля, двух залов и гипостиля. Позднее правители XXII (Ливийской) династии, укрепляя свои связи с Египтом, строили новые религиозные сооружения вокруг этого храма и внутри него. Вероятно, Осоркон I начал с украшения стен новыми рельефами и построил/перестроил вестибюльный зал храма. При Осорконе II в храме Бастет были построены/перестроены новый двор и большой гранитный портал с рельефами, изображающими праздник хеб-сед на 22-м году жизни этого царя, а также хеб-седный (так называемый сейчас «Праздничный зал Осоркона II»)[8] и гипостильный залы. По его приказу в северной части храма был возведен портик. Небольшой зал-святилище к храму Бастет был пристроен при Нектанебе II (IV век до н. э.).

Наиболее полное описание этого религиозного сооружения дал Геродот в V веке до н. э.[3]:137-138, который считал его самым красивым в Древнем Египте, также он упомянул находящуюся рядом рыночную площадь, дорогу от храма и прилежащее святилище Гермеса:

«Оно [святилище Бастет] целиком, за исключением входа, лежит на острове. Ведь из Нила ведут два канала, до входа в святилище идущие отдельно. Они обтекают храм с обеих сторон. Каждый канал шириной в 100 пусов (ок. 30,8 м) и осенен деревьями. Преддверие же высотой в 10 оргий (ок. 18,51 м) и украшено замечательными статуями в 6 пехиев (ок. 2,77 м) вышины. А святилище расположено посреди города, и вид на него открывается из всех частей города. Так как город этот поднят насыпью, а святилище осталось на своем прежнем месте, то поэтому оно и доступно обозрению [из города] со всех сторон. Оно ограждено стеной, украшенной рельефами, а внутри его — роща с могучими деревьями, которыми обсажено высокое храмовое здание со статуей богини. Длиной и шириной священный участок с каждой стороны в 1 стадию (ок. 178 м). От входа ведёт дорога, мощённая камнем, около 3 стадий (ок. 534 м) длиной, через городскую рыночную площадь на восток. Ширина её 4 плефра (ок. 124 м ?). По обеим сторонам дороги стоят высокие до небес деревья. А ведёт она к святилищу Гермеса.»

— Геродот («История» Книга II.)

Список других известных современным исследователям святилищ Бубастиса:

Некрополи. К значимым объектам города мёртвых Бубастиса относятся гробницы наместников областей в Нубии — Хори I (занимал должность при Рамсесе II) и его сына Хори II (занимал должность при Рамсесе IV). Помимо них здесь находятся многочисленные захоронения эпохи Нового царства, одно из которых принадлежало чати (визирю) Иути, а также знаменитые кладбища кошек и ихневмонов.

Население и соседи

Помимо коренного египетского населения с начала 1-го тысячелетия до н. э. в Бубастисе стали селиться греки, а также, как и во многих восточных номах Нижнего Египта, здесь проживали «каласирии», иначе называемые «асмах» (егип. «сехем» — по левую руку). Это были египтяне из сословия воинов, потомки вторгшихся и осевших (или добровольно поселённых) в восточной части дельты Нила племён древних ливийцев, позже переселившиеся на юг (также каласириями называли пехотные подразделения в египетской армии).

Древнейшими соседями бубастийцев могли быть еврейские племена, которые, согласно библейским преданиям[10], были поселены неким египетским правителем в области Гесем/Гошен, эта область, предположительно, располагалась на восток от города. По сообщениям Геродота, небольшой отрезок времени соседями бубастийцев в северных областях, около Пелусийского устья Нила, были временно поселённые здесь греки-ионяне и греки-карийцы. Эти греки помогли фараону Псамметиху I (VII век до н. э.) вступить на престол, за это он пожаловал им участки земли для поселения друг против друга на обоих берегах Нила (эти поселения у Геродота назывались «станами», также существует гипотеза, что эта область могла быть не локализованной местностью Стратопеды). Прожив около 100 лет в этой области, греки были переселены правителем Египта Амасисом II (VI век до н. э.) в Мен-нефер (др.-греч. Мемфис), где он сделал их своими телохранителями[3]:154, 166.

История

Династический период

Первоначально город входил в XIX ном Именти (егип. транслит. jmntj, «Наследник»), с периода правления VI династии (правила в XXIV-XXII веках до н. э.) становится значительным центром Древнего Египта династического периода. По устаревшей точке зрения считалось, что город был значим с периода IV династии (правила XXVI-XXV веках до н. э.). Это подтверждалось, обнаруженными в одном из самых древних храмов города — храме Пепи I — многочисленными блоками времён Старого царства, украшенными картушами Хуфу (др.-греч. Хеопс) и Хафра (др.-греч. Хефрен). Современная наука опровергает это утверждение, так как выяснилось, что эти блоки были перевезены и здесь вторично использованы в более позднее время[9].

Ранняя история

Время возникновения первого поселения на месте Бубастиса неизвестно, вероятно, это произошло в начале 3-го тысячелетия до н. э.

  • XXVIII век до н. э. — по сообщениям античных авторов, цитирующих Манефона, в период правления фараона Хетеп-Сехемуи «разверзлась земля» в Бубастисе. Возможно это было землетрясение повлекшее много жертв, но каких-либо исторических подтверждений этому факту не обнаружено[11]:58.
  • XXIV-XXIII века до н. э. — фараоны Тети II и Пепи I строят храмы, самые древние из известных современным исследователям в этом городе. В наши дни сохранилась надпись на воротах храма Пепи I, которая является первым упоминанием о Бубастисе[~ 2][9].
  • XVII век до н. э. — город попадает под владычество гиксосов, которые, вероятно, не подвергли разрушению главный храм города — храм богини Бастет[12].

Столица

В Третий переходный период Бубастис приобретает стратегическое значение и на некоторое время становится столицей Древнего Египта. В начале этого «смутного времени» контроль Нижнего Египта над Верхним часто зависел от качеств и возможностей фараона, правившего на тот момент, а в дальнейшем, централизованная власть в стране ослабла настолько, что единый Египет распался на несколько царств.

Поздний и эллинистический периоды

В эти периоды, город и его область, входили в коалицию так называемых «четырёх тяжёлых номов Египта»[~ 7] — XII Чеб-нечер (др.-греч. Севеннитский), XIV Хенти-иабти (др.-греч. Сетроитский), XVI Хат-Мехит (др.-греч. Мендесский) и XIX Именти (др.-греч. Танисский ном)[~ 8]. Это объединение существовало не менее 300 лет и вплоть до 343 года до н. э., в лице XXX династии, находилось у власти в стране. После вторжения Артаксеркса III Оха, а позже Александра Македонского, коалиция сохраняла часть своего влияния (став противниками персов и союзниками македонцев). При первых Птолемеях власть объединения уже была номинальной. Известно имя одного из номархов, лидеров коалиции в ранний эллинистический период — Нектанеб (внучатый племянник по женской линии Нектанеба I)[16]. В эллинистический период, в связи с распространением греческого влияния, в античной литературе закрепляется греческое название города — Бубастис, а ном города стала называться в честь греческого названия его столицы — Бубастийский ном. Также этот ном входил в географически-административно выделяемую Птолемеями территорию на востоке Нижнего Египта — «область 13-ти городов».

  • 671 год до н. э. — ассирийский правитель Асархаддон вторгся в страну и разбил войско фараона Тахарки. Вероятно, он ограничился завоеванием только Нижнего Египта, хотя часть верхнеегипетских номархов выплатила ему дань, а он принял титул «Царь Нижнего и Верхнего Египта и (даже) Куша». Бубастис оказался в числе тех 20 городов, которые получили ассирийские наименования и в которых были поставлены правителями местные «царьки» из ливийских династий. Помимо местного правителя, Асархаддон назначил в город ассирийского наместника, а также определил размеры ежегодной дани.
  • 343 год до н. э. — в Египет вторгся персидский царь Артаксеркс III Ох. После ряда успешных боевых действий персов и их греческих наёмников, а также отступления фараона Нектанеба II в Мен-нефер (др.-греч. Мемфис), Бубастис был осаждён стратегической частью персидского войска (около 1/3 армии) во главе c Багоем (персидский евнух-правитель) и Ментором (греческий стратег-наёмник, служивший египтянам и перешедший на сторону Артаксеркса III). Ворота города были открыты под влиянием слухов, распущенных Ментором, что все египтяне или греки, которые сдадут свои города сами, будут помилованы, а оказавшие сопротивление — истреблены. Во время переговоров осаждающих с горожанами, в результате несогласованности действий между Ментором и Багоем, последний попал в плен к грекам Бубастиса и был освобождён при посредничестве Ментора, что привело к возникновению между ними взаимовыгодного политического союза. После сдачи Бубастиса его примеру последовали многие города Нижнего Египта, а Нектанеб II бежал в Куш[11]:60. Покорив Египет, Артаксеркс III повелел срыть стены у крупнейших городов, в том числе и у Бубастиса[17]:51.
  • 332 год до н. э. — через Бубастис проходил путь триумфального вторжения Александра Македонского с минимальным военным сопровождением в персидский Египет. Продвижение его войск проходило по восточным номам Нижнего Египта от Сену (др.-греч. Пелусия) к Иуну (др.-греч. Гелиополю). Существует гипотеза, что объединение «четырёх тяжёлых номов» (куда входил и Бубастис), являлось той силой, которая способствовала захвату Египта Александром и провозглашению его правителем[16]. Страна без сопротивления была сдана македонцам персидским сатрапом Мазаком.

Римско-византийский период

Римская история города исследователями изучена мало — найдены только некрополь и одно культовое сооружение. В результате последней войны Римской республики была образована провинция Египет30 года до н. э.), а после проведения реформ 298 года, уже в Римской империи, происходило дробление различных административных территорий, и город поочерёдно оказывался в провинциях Геркулесов Египет, Августамника и Августамника II, которые входили в состав диоцеза Восток, а позже диоцеза Египет, который, в свою очередь, стал входить в префектуру Восток.

Религия

Основной культ. Главным почитаемым персонажем древнеегипетской религии в Бубастисе была богиня радости и веселья Баст/Бастет (к концу Старого царства отождествлялась с Сехмет и Тефнут, в Новом царстве — с Мут и Хатхор). Расцвет её почитания начинается со времени XXII династииX века до н. э.), хотя известны и более древние упоминания храма богини (первое ок. XX века до н. э.), также исследователи не исключают, что поклонение самой Бастет зародилось в городе ранее 2-го тысячелетия до н. э. Изображалась богиня Бастет в виде кошки или женщины с кошачьей головой (первоначально она была львиноподобной богиней), её атрибут — систр, священное животное — кошка, в связи с этим в городе существовал некрополь этих мумифицированных животных (найден в 1887—1889 годах египтологом Э. Навиллем)[22]. Также немецкие археологи подтвердили наличие здесь кремационных печей для кошек[23]. Верховный жрец богини Бастет носил титул Ур-суну — «Великий врачеванием»[6]:112. Геродот описывает храм Бастет (в V веке до н. э.) как самый красивый в Египте и отождествляет богиню с греческой Артемидой[3]:156, помимо этого он сообщает, что ежегодно (во втором месяце сезона паводка[24]) в честь богини устраиваются пышные празднества, и подчёркивает их вакханальный характер (хотя цифра празднующих явно преувеличена, вероятно, празднество было значительным не только для жителей города, но и для посещающих его паломников со всего Древнего Египта)[25]:

«Плывут туда женщины и мужчины совместно, причём на каждой барке много тех и других. У некоторых женщин в руках трещотки, которыми они гремят. Иные мужчины весь путь играют на флейтах. Остальные же женщины и мужчины поют и хлопают в ладоши. Когда они подъезжают к какому-нибудь городу, то пристают к берегу и делают вот что. Одни женщины продолжают трещать в трещотки, как я сказал, другие же вызывают женщин этого города и издеваются над ними, третьи пляшут, четвёртые стоят и задирают [подолы] своей одежды. Это они делают в каждом приречном городе. Наконец, по прибытии в Бубастис они справляют праздник с пышными жертвоприношениями: на этом празднике выпивают виноградного вина больше, чем за весь остальной год. Собирается же здесь, по словам местных жителей, до 700 000 людей обоего пола, кроме детей».

Геродот («История» Книга II.)[3]:60

Прочие почитаемые божества. Помимо богини-кошки здесь процветал культ сына Бастет — львиноподобного Махеса (кровожадный бог грозы, бури и мрака), Атума, Тота, Уаджет («госпожи Имет»), Хорахути, Шу, и со времени правления Рамсеса II — Сета и Птаха. Помимо некрополя кошек, Э. Навиллем найдены захоронения почитавшихся здесь ихневмонов[22]. По сообщению Клавдия Элиана, в Римское время в Бубастисе было священное озеро, в котором разводили и кормили сомов[25]. Христианская традиция. Для христиан город известен посещением его «святым семейством» во время «бегства в Египет» (для Коптской православной церкви не бегства, а «пришествия святого семейства в Египет»). Согласно легенде, одним из первых мест на египетской земле, куда ступила нога младенца Иисуса, был город Бубастис, где во время остановки на отдых у городской окраины, Богоматерь попросила испить воды у стоящего на дороге прохожего, но в ответ лишь услышала смех. Тогда Иисус, являя своё человеколюбие, очертил на земле круг, и в этом месте забил источник холодной воды для всех горожан. По другому варианту легенды, Иисус наоборот, наказал бубастийцев тем, что источник был целебным для всех, за исключением негостеприимных жителей города (обряд исцеления связанный с этим источником см. в разделе «Туризм»). В апокрифическом евангелии Псевдо-Матфея Бубастис называется именем Сотин, а главный храм — Капитолием, в рассказе этого автора сообщается, что когда «святое семейство» входило в Капитолий, древние статуи-идолы падали и разбивались, и по этой причине жители города признали его своим Господом («… если бы этот Младенец не был Богом, наши боги бы не пали на лица свои при виде Его, и не простерлись бы перед Ним» — слова начальника города Афродисия)[26]. По другому варианту легенды, падение статуй послужило тому, что жители города встретили беглецов враждебно.

Древнейшие упоминания

Период Автор Источник Часть Контекст упоминания
VIII век до н. э. неизвестные писцы, по приказу Пианхи «стела Пианхи»[27] перечисление врагов Пианхи Город Пер-Бастет упоминается, как столица Осоркона IV (правителя части Египта ок. 732/730-722 года до н. э.[13]), признавшего верховную власть
Пианхи (правитель Куша, а с 753 года до н. э. и правитель Египта).
ок. 591 год до н. э. традиционно
приписывается

Иезекиилю
«Библия» «Ветхий Завет»
«Книга пророка Иезекииля» (30:17)[28]
Пророчество о гибели Египта упоминает кроме прочих его городов и Пи-Бесет: «Молодые люди Она и Пи-Бесета падут от меча, а прочие пойдут в плен».
V век до н. э. Геродот «История» Книга II Евтерпа
[3]: 59, 137-138, 158, 166
Наиболее подробно описывает город и его святилище Бастет.
I век до н. э. Диодор Сицилийский «Историческая библиотека» Книга I (гл. 27.4)[1]
Книга XVI (гл. 49-51)[17]
В книге I отрывочно изложен миф об Усире (Осирисе) и Исет (Исиде), где последняя упоминается как основательница Бубастиса.
В книге XVI рассказывает о захвате Бубастиса государством Ахеменидов.
ок. 7 года до н. э. Страбон «География» Книга XVII (I)[29]:26, 27 Упоминает город Бубастис и Бубастийский ном возле канала,
идущего из Нила в Красное море.
ок. 77 года Плиний Старший «Естественная история» Книга V (9)[30] Упоминает город Бубастис и Бубастийский ном.
II век Клавдий Птолемей «География» Книга IV. 5[4] Упоминает Бубастийский ном и его центр Бубастис в описании Египта, а также даёт координаты города (неточные) — 63 1/12 30 2/3.

Современность

Археология

Одними из первых европейских исследователей, посетивших Бубастис, были французские учёные, сопровождавшие Наполеона в его Египетском походе в 1798-1801 годах. В 1840 году город описал британский египтолог и путешественник Д. Г. Уилкинсон. Планомерные археологические раскопки в Бубастисе начал в конце XIX века швейцарский учёный Э. Навилль, они шли в первую очередь на территории храма богини Бастет. Позднее были исследованы другие объекты династического периода, а также обнаружены артефакты эллинистического периода. Благодаря найденному фрагменту мозаики, определено местоположение города Римской эпохи (археологи ещё не приступили к его исследованию, выполнены частичные раскопки). Список некоторых археологических памятников и кладов, найденных исследователями XIX века и экспедициями XX-XXI веков:

В первой половине 1960-х годов была начата расчистка древних домов[~ 10]. Также исследованы остатки храма Пепи I и обнаружена окружавшая его стена[~ 11] (экспедиция «Верховного совета по древностям» Египта[~ 12] под руководством Л. Хабаши)[9].

  • 1964 год — найдены остатки сооружения из сырцового кирпича, которое вероятно, могло быть дворцом Аменемхета III[7]. Также в Бубастисе найдено большое количество статуй периода правления этого фараона.

1980-90-е годы более 10 лет здесь вели раскопки египетские археологи (в основном из «Верховного совета по древностям» Египта) совместно с немецкими коллегами[31].

2002-04 годах раскопки в древнем Бубастисе вели археологи из Потсдамского университета под руководством К. Тице.

  • 2002-03 год — на месте храма Бастет обнаружена 11-метровая статуя, покрытая надписями[~ 16][32].
  • 2003 год — рабочие случайно наткнулись на большую известняковую статую Какара — верховного жреца храма Амона-Ра, которая лежала неподалеку от нескольких упавших столбов, возможно, некогда стоявших в открытом дворе храма[~ 17][33].
  • 2008 год — министр культуры АРЕ Фарук Хосни, сообщил о другой значительной находке в Бубастисе — хорошо сохранившемся фрагменте (голове) статуи Рамсеса II[~ 18]. Находка важна не только ввиду археологической ценности памятника, но и потому, что она положительно сказалась на вопросе о принятии властями решения по восстановительным работам на территории всего комплекса Телль Баста и, в частности, началу реставрации храма Рамсеса II (работы пока не осуществлены)[36].

Россия. Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. В Москве в ГМИИ им. А. С. Пушкина имеется два, предположительно по надписям, предмета материальной культуры из Бубастиса[37]:

Наименование,
материал
Инв. № Габариты История Датировка Авторы библиографий
«Статуя Хора»
(чёрный базальт)
I.1.а.6663 высота — 33 см, ширина — 12,5 см,
толщина — 22,5 см
Приобретена в 1926 г.
у С. И. Калмыкова
XXII-XXIII
династии
нет
«Статуя Хорсиесе»
(базальт)
I.1.а.5320
(4171[~ 19])
высота — 56 см, ширина — 90 см,
толщина — 11 см
Нет сведений XXX
династия
Б. А. Тураев, В. К. Мальмберг, У. М. Фл. Питри, Ф. К. Кинитц,
Д. Вильдунг, Б. Ботмер, А. Forgeau, Э. Лихи

Проблемы

Утрата памятников Бубастиса и собственно самого города, связана с обычным вандализмом, принявшим большие масштабы к концу 2-го тысячелетия (уничтожение практически произошло в современный просвещённый период) — строения древнего поселения использовались как каменоломни для сооружения современных зданий, гранитные плиты шли на фундаменты новых домов; с целью перепродажи древностей, в их поисках, массово разрывались и разграблялись некрополи и остатки дворцов; крестьяне добывали в руинах себах — куски строений богатые селитрой, которые применяли (и, возможно, применяют) для удобрения почвы полей. Во второй половине XX века большой вклад в сохранение остатков археологической зоны внёс Л. Хабаши, тогда работавший инспектором «Верховного совета по древностям» Египта[~ 12]. Историческая ценность его находок несколько повлияла на негативные для археологического комплекса решения властей — через Телль Басту прекратили строить военную дорогу, а также было предотвращено отведение части земель под сельскохозяйственные угодия, а части под мусульманское кладбище. Помимо этого Л. Хабаши внёс вклад в изучение и систематизацию памятников этой зоны и картографирование Бубастиса[38]. Территория Бубастиса с начала XXI века всё более активно поглощается разрастающимся современным городом Эз-Заказик, что привело к прекращению ведения раскопок и поиску фрагментов древних строений вне небольшой археологической зоны Телль Баста. Во время революционных волнений 2011 года в Эз-Заказике было взломано генеральное археологическое хранилище, являвшееся собранием артефактов не только из Бубастиса, но и со всей восточной дельты Нила[39].

Туризм

На сегодняшний день комплекс Телль Баста — это небольшой музей под открытым небом. Собственно археологическое городище представляет собой заросший травой холм, усеянный гранитными блоками и зияющими рытвинами археологических раскопок. Имеются несколько установленных статуй, но от самого знаменитого храма Бубастиса — храма Бастет, осталось только несколько «папирусных» колонн и его восстановление в первозданном виде невозможно. Всего в экспозиции на 2003 год было около 55 памятников культуры и искусства Древнего Египта из Бубастиса, а также других крупных городов восточной дельты Нила — Джанта (др.-греч. Таниса), Пер-Рамсеса и Хут-уарет (др.-греч. Авариса)[40]. Некоторых туристов привлекают «кошачьи кладбища», где были обнаружены множество мумифицированных кошек и около 400 человеческих мумий. Также туристической достопримечательностью считается тысячелетний «святой колодец». Поверья, рассказываемые о нём коптами-христианами, связаны с посещением города «святым семейством» — колодцу приписывается способствование плодородию (обряд: женщины, испытывающие проблемы с возможностью забеременеть, черпают из колодца глиняными горшками воду и льют себе на голову, а потом разбивают горшок перед древней статуей Бастет). Туристы обычно добираются в Бубастис из Каира (80 км) на рейсовом автобусе, и некоторые из них продолжают путешествие далее, к руинам Таниса, на такси[41].

Напишите отзыв о статье "Бубастис"

Примечания

Комментарии
  1. Иногда ошибочно (например, Коростовцев М. А. «Религия древнего Египта», раздел: Некоторые другие локальные и нелокальные божества. Представление египтян о божестве.) говорят о расположении города на восточном берегу Дамиеттского рукава Нила (современный Думьятский), однако город находился несколько восточнее.
  2. Находка хранится в Каире (Египетский музей), экспонат № JE 72132.
  3. Среди некоторых египтологов (например, Ю. Я. Перепёлкин «История древнего Египта» гл. 8, стр. 391) существует и другая гипотеза, считающая, что столицей XXII династии также мог быть город Джант (др.-греч. Танис).
  4. Правители Уасет (др.-греч. Фивы) заключали свои имена в царский картуш, то есть считали себя фараонами, и, несмотря на происхождение из XXII династии, они не всегда подчинялись Бубастису, иногда поднимая восстания против верховной власти.
  5. Дата ориентировочная, приведена согласно Библии — «на 5-м году правления Ровоама».
  6. Юг здесь означает Верхний Египет.
  7. Также в античных источниках назывались как «номы каласириев».
  8. После VIII-VII веков до н. э. был разделён на два нома — XIX Именти-пеху (др.-греч. Танисский ном) и XVIII Именти-хенти (др.-греч. Бубастийский ном).
  9. От храма Пепи I осталось только два ряда столбов.
  10. Относятся к позднему периоду, сооружены из сырцового кирпича.
  11. Стена имела размер 87,5×64 м и была сделана из сырцового кирпича. Здесь были обнаружены многочисленные блоки времён Старого царства, украшенные картушами Хуфу (др.-греч. Хеопса) и Хафра (др.-греч. Хефрена). По устаревшей точке зрения это считалось подтверждением существования храма в Бубастисе уже во времена IV династии (правила ок. XXVI-XXV вв. до н. э.), но современная наука опровергает это утверждение, так как выяснилось, что эти блоки были здесь вторично использованы в более позднее время.
  12. 1 2 Англ. «Supreme Council of Antiquities», в русскоязычной литературе, иногда принято называть эту организацию «Служба древностей» Египта.
  13. Датируются концом эпохи Старого царства, сооружены из сырцового кирпича и облицованы известняковыми плитами.
  14. Датируется эпохой Старого царства, существует гипотеза, что на территории Бубастиса могут быть и другие памятники этого периода.
  15. Статуя относится к эпохе Нового царства или к более позднему времени, выполнена из известняка.
  16. Датируется XIII веком до н. э. Статуя имеет большое сходство со статуей царицы Меритамон из города Хент-Мин (совр. Ахмим), относящейся к тому же времени. Статуя из Бубастиса была выполнена из красного гранита, сейчас отреставрирована и установлена в ансамбле других найденных объектов на месте раскопок в этом городе.
  17. Прекрасно выполненная статуя, датируется XIV-XIII веками до н. э., высота 70 см, украшена изображением систра, а также фигурами богов — Птаха, Инпу (Анубиса), Амона-Ра и Усире (Осириса). Статуя изображает сидящего человека в длинном одеянии и пышном парике. На пьедестале вырезана иероглифическая надпись, а на одеждах упоминает его имя, титулы, а также слова заупокойной молитвы.
  18. Датируется XIII веком до н. э. Статуя была выполнена из красного гранита, у найденной её части — головы, повреждён нос и часть церемониальной бороды, высота головы — около 76 см.
  19. Инвентарный номер собрания В. С. Голенищева.
Источники
  1. 1 2 [www.egyptology.ru/antiq/diodor-leg.htm Легенда об Осирисе и Исиде] (Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. Книга I. Гл. 11-27, 43.5-6, 44.1, 85.4-5, 87.3) / Древний Восток и античный мир (перевод О. А. Васильевой). — М., 2000. — С. 106-123.
  2. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. [ancientrome.ru/antlitr/diodoros/diod05.htm#062 Книга V. 62.4] (перевод О. П. Цыбенко).
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 Геродот. История. [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1284916103 Книга II Евтерпа] (перевод Г. А. Стратановского).
  4. 1 2 Клавдий Птолемей. География. [www.egyptology.ru/antiq/ptolemaios.htm Книга IV] (перевод А. Е. Кулакова).
  5. Блэк Д. Атлас всемирной истории. — «Астрель», 2007. — С. 21.
  6. 1 2 Древний Египет. Энциклопедия. — «Арт-Родник», 2008.
  7. 1 2 3 Leclant J. Fouilles et travaux en Égypte et au Soudan (1963—1964). — P. 175-232.
  8. Naville E. The Festival-Hall of Osorkon II in the Great Temple of Bubastis.
  9. 1 2 3 4 Habachi L. Tell Basta. — (Supplément aux Annales du Service des Antiquités de l’Egypte, 22), pl. 3.
  10. Библия. [ru.wikisource.org/wiki/Бытие#Глава_45 Быт. 45:10]; [ru.wikisource.org/wiki/Бытие#Глава_46 46:28, 34]; [ru.wikisource.org/wiki/Бытие#Глава_47 47:1] (синодальный перевод).
  11. 1 2 Перепёлкин Ю. Я. [static.egyptology.ru/scarcebooks/Perepelkin_IDE.pdf История древнего Египта. Гл. 8]. — «Летний сад», 2000.
  12. Michalowski K., Corteggiani J.-P., Grimal N., Roccati A. L’Art de L'Égypte. Citadelles & Mazenod (перевод М. В. Розанова и М. И. Соколовой).
  13. 1 2 Jürgen von Beckerath. Chronologie des pharaonischen Ägypten. — S. 187-192.
  14. История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет. — С. 66.
  15. Никифор (Бажанов). Иллюстрированная полная популярная Библейская Энциклопедия. [www.bible.com.ua/slovar/r/nik/678 Бубаст.]
  16. 1 2 3 Ладынин И. А. [www.hist.msu.ru/Science/Conf/Lomonos98/ladinin.htm К вопросу о возможных египетских союзниках Александра Македонского в 332 г. до н. э.]
  17. 1 2 Diodorus Siculus. Library of History. [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/Diodorus_Siculus/16C*.html Book XVI.] (Завоевание Египта государством Ахеменидов).
  18. Гладкий В. Д. Древний Мир. Том 2. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_myphology/5546/Суэцкий Суэцкий канал.]
  19. [bse.sci-lib.com/article107956.html Суэцкий канал] // БСЭ.
  20. Православная энциклопедия. Александрийская православная церковь (Александрийский патриархат), [www.pravenc.ru/text/82070.html#part_29 III. Собрания верующих. Катакомбы и храмы (карта).]
  21. Сайт «Египтологический изборник», [www.egyptology.ru/sites/Bubast.htm Бубастис.]
  22. 1 2 3 Naville E. Bubastis (1887—1889).
  23. «MDAIK II» (Ежегодник Германского археологического института в Каире № II).
  24. Российское Библейское Общество. [www.biblia.ru/reading/bibleplaces/maps/bubast.htm Бубастис.]
  25. 1 2 Коростовцев М. А. [www.rodon.org/kma/rde.htm Религия древнего Египта.] — «Наука», 1976.
  26. [nesusvet.narod.ru/ico/books/matfey.htm Книга о рождении благодатной Марии и детстве Спасителя, написанная по-еврейски блаженнейшим евангелистом Матфеем и переведенная по-латински блаженным Иеронимом, пресвитером.] Письмо блаженного Иеронима. (22).
  27. [rec.gerodot.ru/napata/piankhi.htm Стела Пианхи] // История Древнего Востока. Тексты и документы / Учеб. пособие под редакцией В. И. Кузищева, перевод И. С. Кацнельсона. — М., 2008. — Т. 1. — С. 131-141. (в примечаниях к приведённому тексту допущена ошибка — Осоркон IV назван Осорконом III).
  28. Библия. Иез. 30:17 (синодальный перевод).
  29. Страбон. География. [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1271028413#026 Книга XVII] (перевод Г. А. Стратановского под общей редакцией С. Л. Утченко, редактор перевода О. О. Крюгер).
  30. Pliny the Elder. The Natural History, [www.perseus.tufts.edu/hopper/text?doc=Perseus%3Atext%3A1999.02.0137%3Abook%3D5%3Achapter%3D9 Book V. 9, Egypt and Thebais.]
  31. Selim M.O. Tell Basta: Geschichte einer Grabung.
  32. Tietze C. Rekonstruktion und Restaurierung in Tell Basta.
  33. [maat.org.ru/news/2003/2003-08-31a.shtml Сайт ассоциации по изучению Древнего Египта «МААТ».] Телль Баста: многообещающее открытие. 31 августа 2003 года, со ссылкой на © «Аль-Ахрам».
  34. Tietze C. Tell Basta: Archäologie in Ägypten; ein Forschungsüberblick über die Grabung bis 2005.
  35. [maat.org.ru/news/2004/2004-04-22.shtml Сайт ассоциации по изучению Древнего Египта «МААТ».] Новое открытие в Бубастисе. 22 апреля 2004 года, со ссылкой на © «Немецкая волна».
  36. [maat.org.ru/news/2008/2008-09-25.shtml Сайт ассоциации по изучению Древнего Египта «МААТ».] Голова Рамсеса в доме Бастет. 25 сентября 2008 года, со ссылкой на © AFP.
  37. Берлев О. Д., Ходжаш С. И. Скульптура древнего Египта в собрании Гос. музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина: Каталог — «Восточная литература» РАН, 2004.
  38. [maat.org.ru/news/2005/2005-04-27.shtml Сайт ассоциации по изучению Древнего Египта «МААТ».] Телль Баста: судьба древней святыни. 27 апреля 2005 года, со ссылкой на © «Аль-Ахрам».
  39. [www.trud.ru/article/08-04-2011/261388_6_tysjach_let_mogut_byt_sterty_s_karty_mira.html Сайт «Труд» № 061] 8 апреля 2011 года. Сергей Бирюков Конфликты на востоке — угроза всей культуре человечества.
  40. [maat.org.ru/news/2003/2003-10-11a.shtml Сайт ассоциации по изучению Древнего Египта «МААТ».] Телль Баста: новый музей. 11 октября 2003 года, со ссылкой на © «Egypt Online».
  41. The National Geographic Traveler. Египет. — С. 168.

Литература

Ссылки

  • [www.egyptology.ru/sites/Bubast.htm Бубастис] (рус.). «Египтологический изборник». Проверено 26 июня 2011. [www.webcitation.org/61493x4ca Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  • [maat.org.ru/news/2005/2005-04-27.shtml Телль Баста: судьба древней святыни] (рус.). Ассоциация по изучению Древнего Египта «Маат». Проверено 26 июня 2011. [www.webcitation.org/61495Dl2J Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  • [www.perseus.tufts.edu/hopper/text?doc=Perseus:text:1999.04.0064:entry=bubastis-geo Bubastis] (англ.). «Perseus Digital Library». Проверено 26 июня 2011. [www.webcitation.org/614967uWi Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  • [www.britannica.com/EBchecked/topic/82661/Bubastis Bubastis] (англ.). «Encyclopædia Britannica». Проверено 26 июня 2011. [www.webcitation.org/61496iqll Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].

Координаты: 30°34′22″ с. ш. 31°30′36″ в. д. / 30.57278° с. ш. 31.51000° в. д. / 30.57278; 31.51000 (Я)


Отрывок, характеризующий Бубастис

Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.