Плантар, Пьер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пье́р Планта́р де Сен-Кле́р
фр. Pierre Plantard de Saint-Clair
Имя при рождении:

Пье́р Атанази́ Мари́ Планта́р

Род деятельности:

чертёжник, конспиролог, авантюрист

Дата рождения:

18 марта 1920(1920-03-18)

Место рождения:

Париж, Франция

Гражданство:

Франция Франция

Дата смерти:

3 февраля 2000(2000-02-03) (79 лет)

Место смерти:

Коломб, О-де-Сен, Франция

Супруга:

Анна-Ли Хислер (с 1951 по 1956),
Анна-Мария Кавальи (с 1972)

Дети:

сын Тома́

Пье́р Планта́р де Сен-Кле́р (фр. Pierre Plantard de Saint-Clair) (урождённый — Пье́р Атанази́ Мари́ Планта́р (фр. Pierre Athanase Marie Plantard); 18 марта 1920, Париж — 3 февраля 2000, Коломб, О-де-Сен) — французский чертёжник[1], получивший известность в 1960-е годы как главный создатель мистификации о Приорате Сиона. Плантар утверждал, что является прямым потомком по мужской линии Дагоберта II и законным наследником династии Меровингов, а также тем самым «великим монархом», которого предсказывал Нострадамус.[2] Один из авторов (наряду с Филиппом де Шерези) сборника подложных документов «Тайные досье Анри Лобино». В современной Франции Плантар обычно рассматривается как мистификатор.[3]





Биография

Ранние годы

Родился 18 марта 1920 года в семье дворецкого и консьержки (описана в полицейских отчетах 1940 года как повар для состоятельных семей)[4][5]. Покинув школу в 17 лет Плантар стал кистером церкви Сен-Луи д’Антен (Église Saint-Louis-d'Antin) в 9-м округе Парижа. Был членом «Аксьон франсез» Шарля Морраса.[6] Начиная с 1937 года стал создавать палингенные ультранационалистические ассоциации, как «Французский союз» (1937) и «Французское национальное обновление» (1941) с целью проведения «национальной революции», основанной на антисемитизме и антимасонстве (англ.). 21 апреля 1941 года Плантар направил письмо префекту полиции Парижа (англ.), где заявил, что его группа заняла пустующие помещения в коммуне Малезерб (англ.), «одно из которых принадлежало английскому еврею господину Шапиро, который в настоящее время со своими товарищами сражается в рядах Вооружённых сил Великобритании».[7]

Оккупированная Франция

После роспуска 13 августа 1940 года режимом Виши масонской ложи Великий восток Франции[5][8], Плантар написал письмо маршалу Анри Филиппу Петену, датированное 16 декабря 1940 года, в котором предложил коллаборационистскому правительству сотрудничать против «ужасного масонского и еврейского заговора».[5] В 1942 году Плантар попытался создать организацию «Альфа Галатес», членство в которой должно было быть запрещено евреям.[4][5]

Организация «Альфа Галатес»

21 сентября 1942 года на французском и немецком языках был принят устав «Альфа Галатес», в котором она провозглашалась орденом «Храма, города и раки».[9] Организация Плантара публиковала антисемитское и антимасонское периодическое издание «Покори — для молодого рыцарства» (фр. Vaincre - Pour une jeune chevalerie)[4][5], успевшее в сентябре 1942 — феврале 1943 годов выйти шесть раз. Сам Плантар за нарушение запрета германских оккупационных властей на деятельность «Альфа Галатес» получил четырёхмесячный срок заключения в тюрьме Френ (англ.).[5][10]

Клод Шарло из префектуры полиции Парижа в документальном сюжете передачи «60 Minutes» телеканала CBS News утверждал, что в организации «Альфа Галатес» «было всего четыре постоянных члена».[11]

Согласно рапорту полиции от 13 апреля 1945 года, «Альфа Галатес» в лучшем случае объединяла 50 человек, которые ушли один за другим, как только узнали, что ни организация, ни сам Плантар не являются чем-то серьёзным.[5]

Послевоенная деятельность

После освобождения Плантар попытался преобразовать «Альфа Галатес» в группу сопротивления, а в 1947 году в «Латинскую академию».[9]

В 1951 году Плантар женился на Анне-Ли Хислер (1930—1970). До развода в 1956 году они жили в городке Аннмассе (англ.) на юго-востоке Франции на границе с Швейцарией.[4][5] В это же время Плантар работал чертёжником в компании «établissements Chanovin». В 1972 году Плантар женился на уроженке Монтобан Анне-Марии Кавальи, а шафером был Филипп де Шерези.[12]

Эзотерик Роберта Амаду утверждал в 1953 году Плантар был обвинён в продаже за огромные суммы градусов эзотерических орденов.[4] Согласно хранящемуся в субпрефектуре (англ.) Сен-Жульен-ан-Жевуа (англ.) в деле о статусе Приората Сиона, письму мэра Аннмасса (англ.) Леон Гуерсиллона датированному 1956 годом, Плантар был осуждён в декабре 1953 года на шесть месяцев за нарушение обязательств доверенного лица (фр. abus de confiance).[11][13] Французские исследователи спорят о связях Роберта Амаду с Плантаром.[14]

Приорат Сиона

25 июня 1956 года Пьер Плантар и Андре Бонхомми официально зарегистрировали в Сен-Жульен-ан-Жевуа новую ассоциацию под названием Приорат Сиона, местом нахождения которой стал город Аннимасс. Группа Плантара занималась поддержкой строительства дешёвого жилья Аннимассе и критиковала работу местного самоуправления через собственный журнал Circuit.[4][5][8] В журнале ни разу не упоминался «Приорат Сиона» и затрагивались темы, связанные с паранормальными явлениями и мистикой. В это же время Плантар предлагал услуги ясновидящего под именем Chyren.[15]

В данном случае наличие в названии слова Сион не имеет никакого отношение к одноимённой горе в Земле Израильской, а обозначает местную гору Сион, где организация, согласно своему уставу, располагала центром отдыха.[4][5] Ассоциация была распущена в декабре 1956 года.

«Комитет общественной безопасности» и «Капитанский путь»

В 1958 году Плантар вернулся в Париж, где во время алжирского кризиса стал усиленно поддерживать Шарля де Голля, используя собственную версию «Комитета общественной безопасности» (называя его «Центральный комитет»), также называя его «Капитанский путь» и утверждая, что это парижское отделение одноимённой организации, основанной в Алжире генералом Жаком Массю.[16][17] В свою очередь де Голль никогда не поддерживал никакого «Комитета общественной безопасности», предоставил возможность провести в Алжире свободные выборы и в 1962 году признал независимость этой страны.[18]

«Письма от генерала де Голля»

В 1959 году Плантар издал вторую серию журнала Circuit с подзаголовком «Периодическое культурное издание Федерации французских войск» (англ. Publication Périodique Culturelle de la Fédération des Forces Françaises), где опубликовал якобы письмо Шарля де Голля датированное 27 июня 1959 года.[19] Луис Вазар ссылается на якобы письма от де Голля к Плантару, датированные 29 июля и 3 августа 1959 года, где высказывается благодарность за поддержку во время алжирского кризиса.[20] Ни одно из этих писем так и не было предоставлено в виде факсимиле.

Жизорский замок

В 1961 году Жерар де Седе в журнале Noir et Blanc (фр.) опубликовал статью о Жизорском замке в Нормандии, где ссылался на Роджера Лхомоу, который в 1946 году якобы нашёл сокровище тамплиеров. Плантар прочитал статью и связался с Седе, а в дальнейшем сотрудничал с ним над вышедшей 1962 году книгой «Тамплиеры среди нас, или Загадка Жизора» (фр. Les Templiers sont parmi nous, ou, L'Enigme de Gisors)[21] Именно на страницах этой книги впервые появляется Приорат Сиона.

Рен-ле-Шато

В 1962 году писатель Робер Шарру (англ.) издал книгу «Сокровища мира» (фр. Trésors du monde), где рассказал историю ресторатора и хозяина местной гостиницы Ноэля Корбу (англ.), который утверждал, что католический священник Франсуа Беранже Соньер нашёл сокровище Бланки Кастильской в Рен-ле-Шато.[22] Это вдохновило Плантара на писание книги по той же тематике, но неудачные попытки найти издателя для своей рукописи привели к тому, что книга была переписана к соавторстве с Жераром де Седе и вышла под названием «Золото Рен» (фр. L'Or de Rennes).[23][24] В ней история Корбу была вписана в утверждения Плантара о том, что до наших дней сохранилась династия Меровингов, и его притязания на то, что он является прямым потомком по мужской линии Дагоберта II. Начиная с 1964 года Плантар также заявлял о существовании тайного общества под названием «Приорат Сиона», в качестве доказательства существования которого предъявлял поддельные документы, депонированные им в Национальную библиотеку Франции. Он утверждал, что эти родословные в этих документах составили доктор Эрве и аббат Тома-Жан Пюшон (англ.) по указанию Наполеона Бонапарта, который узнал о выживших представителях династии Меровингов от аббата Сийеса.[25][26] Плантар заявлял, что аббат Пьер Плантар, бывший викарий Базилики Святой Клотильды, которого он ложно объявлял своим родственником, якобы составил родословную Дагоберта II, доведя данные о выживших потомках до 18 марта 1939 года. Друг и помощник Плантара Филипп де Шерези позднее утверждал, что аббат Пишон был псевдонимом Франсуа Дрона.

Эти якобы документы представляют собой подложную родословную Плантара, подставленную в родовое древо Меровингов вместо другой, обнаруженной Луи Сорелем и описанной им в 1960 году в статье в журнале Les Cahiers de l’Histoire.[4][5][8][27] Когда Жан-Люк Шомель в 1980-е годы доказал, что родословная Плантара представляет собой литературную обработку статьи Луи Сореля, то Плантар представил «чек», датированный 14 апреля 1960 года, из которого следовало, что его бывшая жена Анна-Ли Хислер заплатила за статьи, напечатанные в журнале Les Cahiers de l’Histoire, и, следовательно, утверждал, что именно она была их автором.[28]

В своих документах 1960-х годов Плантар рассказывает историю Приората Сиона, якобы основанного Готфридом Бульонским во время крестовых походов и названного так по горе Сион, смешивая её с историей существующего Аббатства Богоматери на горе Сион.

Книга де Седа получила свою известность благодаря воспроизведению двух «пергаментов», которые якобы были обнаружены Соньером, где содержался намёк на выжившее потомство Дагоберта II. Плантар и де Сед стали получать хорошие роялти после выхода в 1967 году «Золота Рен». В свою очередь Филипп де Шерези из-за успеха книги объявил, что Плантар подделал «пергаменты».

В 1978 году Плантар начал заявлять, что его дед встречался с Соньером в Рен-ле-Шато и что действительным источником богатств Соньера был аббат Анри Буде, являвшийся приходским священником в поселении рядом с Рен-ле-Шато.[29]

Пергаменты и мистификация родословной

Когда в 1967 году «пергаменты» были опубликованы в книге Жерара де Седе «Золото Рен», то было заявлено, что они были найдены Соньером в его приходском храме в полой колонне в количестве четырёх штук. В 1964 году в публикации Анри Лобинье «Тайна Рен» было сказано, что Соньер обнаружил документы, скреплённые печатью Бланки Кастильской, где говорилось о родословной Дагоберта II, составленной аббатом Пишоном между 18051814 годами, с использованием документов, найденных во время Великой Французской революции. Из «пергаментов» следовало, что Меровинги происходят из колена Вениаминова, а Дагоберт II спрятал сокровище в Рен-ле-Шато.[30]

Это было развито в 1965 году, когда на основании документов Приората Сиона Плантар заявлял, что аббат Антуан Бигу, являвшийся предшественником Соньера в качестве кюре Рен-ле-Шато, спрятал «пергаменты» в 1790 году в одной из полых колонн, служивших опорой для алтаря, после того как узнал о них 17 января 1781 года, исповедуя на смертном одре Мари де Негри д’Абле, маркизу д’Опуль-Блашфор. Таким образом, было четыре «пергамента», два из которых были воспроизведены в предстоящей книге де Седе, а остальные два, в которых содержалась родословная, сделанная аббатом Бигу (охват с 1548 по 1789 годы) и Анри Лобинье (охват с 1789 по 1915 годы).[31]

Когда в 1967 году де Шерези объявил, что «пергаменты», опубликованные в «Золото Рен», являются подделками, то стали возникать вопросы о сути открытия Соньера. Будучи основанными на поддельном письме из Тайных досье Анри Лобино, которое было опубликовано в 1966 году от лица якобы Международной лиги букинистов (англ.), «пергаменты» являлись обработкой материала, содержащегося в книге Рене Дескаделла и Франсуа-Пьера д’Опуля[32], на что указал в 1977 году в своей статье «Одиссеев круг» (фр. Le Cercle d'Ulysse) Жана Деладье.[33] Этот пересмотренный вариант истории оставался более или менее нетронутым вплоть до 1990 года, не считая незначительных уточняющих изменений в датах. Документ Приората Сиона 1977 года утверждал, что Соньер обнаружил три документа: 1) родословная графов Рене-ле-Шато, датированная 1243 годом с печатью Бланки Кастильской 2) документ 1608 года, относящийся к Франсуа-Пьеру д’Опулю, где приведена дополненная родословная, включающая исчисление от 1240 года 3) последняя воля и завещание Анри д’Опуля с подписями и печатями, датированные 24 апреля 1695 года, которые были проданы племянницей Соньера двум англичанам: Рональду Стэнсмори и сэру Томасу Фрэзеру из Международной лиги букинистов (англ.). Затем снова повторяется, что «пергаменты», которые были опубликованы в «Золоте Рен», являются подделками, согласно Филиппу де Шерези.

В 1978 году де Шерези снова подтвердил, что «пергаменты» были проданы мадам Джеймс капитану Рональду Стэнсмори и сэру Томасу Фрэзеру, добавив, что были положены в депозитарную ячейку Ллойдс-банка (англ.). А в статье в The Daily Express отметил, что «требование о признании прав Меровингов затеяли в 1955 и 1956 годах сэр Александр Айкман, сэр Джон Монтегю Броклбэнк, майор Хью Мерчисон Клауэс и девятнадцать других мужчин в ноотариальной конторе П. Дж. Ф. Фримэна».[34] В 1981 году Плантар распространил вырезку из французской газеты неизвестного происхождения, где говорилось о том, что «пергаменты» хранятся в депозитарной ячейке в Ллойдс-банке.[35]

В опубликованной в 1983 году книге Луи Вазара были воспроизведены два поддельных «нотариально заверенных документа», якобы датируемые октябрём 1955 года, с именами капитана Рональда Стэнмура Наттинга (изменено с капитана Рональда Стэнмура), майора Хью Мерчисона Клауэса и достопочтимого виконта Лизерса, как законным владельцев «пергаментов», обнаруженных Соньером «чья значимость не может быть оценена» и просьбой о том, что «пергаменты», являющиеся доказательствами выживания потомком Дагоберта II, должны быть удалены из Франции. В качестве нотариуса представлен мэтр Патрик Фрэнсис Журден Фримэн.[36]

Другие «нотариально заверенные документы» позднее были представлены в журнале Vaincre с заголовком «после фотографии, сделанной Этьеном Плантаром в Лондоне в 1958 году», где в качестве единственного владельца «пергаментов» был представлен капитан Р. С. Наттинг. Адвокатская фирма представлена как John Newton & Sons и расположена в Лондоне.[37]

В 1989 году, когда Плантар пересмотрел свои притязания на Приорат Сиона, то это было представлено в журнале Vaincre так: «Пергаменты Бланки Кастильской находятся в депозитарной ячейке Этьена Плантара в Лондоне начиная с ноября 1955 года, и в них нет „упоминаний“ Дагоберта, Дагоберта II, и Пьер Плантар де Сен-Клер никогда не был „меровингским претендентом“ на трон Франции: его выводы о родословной графов Рене-ле-Шато и по женской линии от Сен-Клер-сюр-Эпт не имеют ничего общего с „Синклер“».[38]

Плантар де Сен-Клер

Начиная с 1975 года Пьер Плантар стал использовать фамилию Плантар де Сен-Клер (фр. Plantard de Saint-Clair), которую Жан-Люк Шомель назвал эпитетом после его интервью с Плантаром в журнале «Эра Водолея» (фр. l’Ère d’Aquarius).[39] «Сен-Клер (англ.)», ставшее частью его фамилии на том основании, что она связана с Жизорским замкоми хорошо укладывается в мистификацию — согласно мифологии Приората Сиона «Жан VI де Плантар» в XII веке женился на представительнице рода Жизор.[40] Кроме того, Плантар ложно присвоил себе титулы «граф де Сен-Клер» и «граф де Рен».

Святая Кровь и Святой Грааль

В 1982 году Майкл Бейджент, Ричард Ли и Генри Линкольн издали книгу «Святая Кровь и Святой Грааль». Она стала бестселлером и сделала известной историю Приората Сиона в изложении Плантара. Авторы всерьёз рассматривали документы 19601970 годов, которые приписывались этой организации. Особенностью книги стало нововведение в историю с Меровингами, когда авторами книги утверждалось, что Исторический Иисус и Мария Магдалина, будучи супругами, являлись родоначальниками этой династии, а цель Приората Сиона (и его военного подразделения — Орден тамплиеров) заключалась в защите тайны родословной Иисуса (англ.).[4][5] Пьер Плантар в свою очередь рассматривался как вероятный потомок Иисуса Христа.

В феврале 1982 года Плантар выступил с опровержением книги «Святая Кровь и Святой Грааль», назвав её вымыслом в интервью радио France Inter (англ.).[41] А позднее Плантар открыто признал приписываемые Приорату Сиона документы 19601970 годов подделкой, не имеющей никакого отношения к данной теме.[4][5]

Последние годы, пересмотр притязаний и забвение

Новые серии журнала Vaincre появились в конце 1980-х годов и среди прочего содержали «сообщение с пожеланием удачи от Валери Жискара д’Эстена», сторонника Соединённых Штатов Европы.[42]

Плантар пересмотрел собственную историю Приората Сиона, заявив, что орден был образован 17 января 1681 года в Рен-ле-Шато и что это подтверждают документы, обнаруженные в Барселоне, где большое внимание уделено мистической силе лей-линий, линий восхода и мыса Рокко-Негро возле Рен-ле-Шато, где он владел существенной собственностью.[4][5] Предполагаемое содержание «пергаментов», якобы обнаруженных Соньером, было пересмотрено и изменено. Родословные представленные в документе Жака Деладье в стать «Одиссеев круг» также были пересмотрены Плантаром. Плантар утверждал, что нотариально заверенные документы, опубликованные в книге в 1983 году, были составлены из «ошибочных расшифровок» и сфальсифицированы «под политическим давлением в 1956 году».[43]

В письме, датированном 4 апреля 1989 года, Плантар писал, что Виктор Гюго «составил конституции Приората Сиона 14 июля 1870 года, в тот же день, когда он посадил дуб Соединённых Штатов Европы».[44]

В 1990 году Плантар пересмотрел свою родословную, заявив, что происходит из младшей ветви (англ.) линии Дагоберта II, в то время как к прямым потомком был Отто фон Габсбург[45], действительно произошедшего от Сигиберта I (прозвище Plant-Ard), отличного от Сигиберта IV (англ.)[46], который был сыном Бера II и внуком Вамбы, являвшегося основателем дома Габсбургов и строителем Замка Габсбургов.[47]

Роже-Патрис Пела

В циркуляре Приората Сиона 1989 года Роже-Патрис Пела (фр.) назван Великим магистром Приората Сиона.[48] Пела был другом тогдашнего Президента Франции Франсуа Миттерана и оказался замешан в скандале с премьер-министром Пьером Береговуа. Это заявление Плантара повлекло за собой неожиданные последствия, когда в октябре 1993 года, во время расследования обстоятельств смерти Береговуа, полиция на основании судебного ордера провела обыск в доме Плантара. В итоге были обнаружены документы, имевшие отношение к Пела[49][50], которые в действительности оказались собранием подделок, включая некий текст, провозглашающий Пьера Плантара королём Франции.[51] Под присягой Плантар дал показания о том, что все найденные у него дома документы, включая сведения о Приорате Сиона и Пела, были им сфабрикованы.[49][50]

Сам Плантар под угрозой судебного иска со стороны семьи Пела был вынужден уехать в свой дом на юге Франции. К этому времени ему было 74 года.

Смерть

До самой своей смерти 3 февраля 2000 года в Коломб, О-де-Сен, Пьер Плантар больше не делал никаких публичных выступлений.[52] Его останки были кремированы.

Публикации

  • Plantard P. Pour une Jeune Chevalerie = RES 4- LC2-7335 / editor, six issues. — Bibliothèque nationale, 1942–1943.
  • Plantard P. Circuit. Bulletin d'Information et de Défense des Droits et de la Liberté des Foyers H.L.M. = 4-JO-12078 / editor, twelve issues. — Bibliothèque nationale, 1956.
  • Plantard P. Circuit, Publication Périodique Culturelle de la Fédération des Forces Françaises = 4-JO-14140 / editor, originally nine issues. — Bibliothèque nationale, 1959.
  • Plantard P. Gisors et son secret = 4-LK7-56747. — Bibliothèque nationale, 1961.
  • Plantard P. Tableaux Comparatifs des Charges Sociales dans les Pays du Marché Commun = 4-R PIECE-5274. — Bibliothèque nationale, 1961.
  • Plantard P. Victor Hugo = 4-LN27-75000. — Bibliothèque nationale, 1978.
  • Plantard P. Preface to Henri Boudet, La Vraie Langue Celtique et le Cromleck de Rennes-les-Bains. — Paris: Éditions Pierre Belfond, 1978. — ISBN 2-7144-1186-X.
  • Plantard P. L'Or de Rennes: mise au point = 4-Z PIECE-1182. — Bibliothèque nationale, 1979.
  • Plantard P. L'Horloge Sacrée qui permet décoder les quatrains // Nostra. — 1982. — № 1.
  • Plantard P. Vaincre = 4-JO-57134 / editor, four issues. — Bibliothèque nationale, 1989–1990.
  • Plantard de Saint-Clair P. Le Mythe Merovingien // Vaincre. — 1990. — № 1. — P. 1—3.

Напишите отзыв о статье "Плантар, Пьер"

Примечания

  1. Chaumeil, 1973.
  2. Doumergue, Berlier, Garnier, Dugès, 2009, p. 61.
  3. Etchegoin, Lenoir, 2004, Personnage emblématique de l'affaire de Rennes-le-Château, éminence grise et co-auteur de livres avec l'écrivain Gérard de Sède, dessinateur industriel, ésotériste et médium sous le nomen de Chyren, directeur, journaliste et gérant de la revue Circuit, mystificateur, p. 180.
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Introvigne, 2005.
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 Chaumeil, 1994, p. 121-124.
  6. Adler, 2007, p. 27-28.
  7. Bedu, 2005, p. 70.
  8. 1 2 3 Richardson, 1999, p. 49—55.
  9. 1 2 Chaumeil, 2010, p. 227.
  10. Bedu, 2005.
  11. 1 2 Schorn, 30.04.2006.
  12. Jarnac, 1988, p. 550.
  13. Cran, 17.09.1996.
  14. Buccholtzer, 2004.
  15. Circuit: Publication Périodique Culturelle de la Fédération des Forces Françaises, Number 9, page 1. Bibliothèque nationale, 4-JO-14140
  16. Adler, 2007, p. 28-29.
  17. Le Monde, 6 June 1958, 8-9 June 1958, 29 July 1958.
  18. Jackson, 2003, p. 71-93.
  19. Circuit: Publication Périodique Culturelle de la Fédération des Forces Françaises, Number 2, page 6. Bibliothèque nationale, 4-JO-14140
  20. Louis Vazart, Abrégé de l’histoire des Francs; Les Gouvernants et Rois de France, page 272, note 2 (Suresnes, 1978). Первая часть книги посвящена графу Генри Ленонкору, а вторая является переработкой книги жены Плантара Анны-Ли Хислер Rois et Gouvernants de la France, les grandes dynasties depuis l’origine (dated 1964, deposited in the Bibliothèque nationale in 1965. 4-L37-96).
  21. Gérard de Sède, Les Templiers sont parmi nous, ou, L’Enigme de Gisors (Paris: René Julliard 1962). Reprinted by Éditions J’ai lu in 1968. Revised and amended edition by Plon in 1976. ISBN 2-259-00116-5
  22. Charroux, 1962.
  23. Gérard de Sède, L’Or de Rennes, ou La Vie insolite de Bérenger Saunière, curé de Rennes-le-Château (with Sophie de Sède, Paris: René Julliard, 1967). Later re-published in 1968 as a paperback entitled Le Trésor Maudit de Rennes-le-Château.
  24. Pierre Plantard de Saint-Clair, L’Or de Rennes, mise au point (La Garenne-Colombes, 35 bis, Bd de la République, 92250; Bibliothèque Nationale, Dépôt Légal 02-03-1979, 4° Z Piece 1182).
  25. Henri Lobineau, Généalogie des Rois Mérovingiens et Origine des diverses Familles Françaises et Etrangères de Souche Mérovingienne d’Après L’Abbé Pichon, le Docteur Hervé et les Parchemins de l’Abbé Saunière de Rennes-le-Château (Aude). Dated 1956, deposited in the Bibliothèque nationale on 18 January 1964. Later incorporated into the Dossiers Secrets d’Henri Lobineau
  26. Chérisey, 1975, Bibliothèque nationale, 4-LB44-2360.
  27. Saurel, 1960, p. 18—19.
  28. Chérisey, 1984, Bibliothèque nationale, EL 4-Z PIECE-245.
  29. Plantard, 1978.
  30. Henri Lobineau, Généalogie des rois mérovingiens et origine des diverses familles françaises et étrangères de souche mérovingienne; d’après l’abbé Pichon, le Dr Hervé et les parchemins de l’abbé Saunière de Rennes-le-Château (Aude). Dated 1956, deposited in the Bibliothèque nationale 18 January 1964. FOL-LM3-4122
  31. Madeleine Blancasall, [web.archive.org/web/20120425232556/jhaldezos.free.fr/elements_insolites/Blancasall.pdf Les Descendants mérovingiens ou l'Énigme du Razès wisigoth] (1965, Bibliothèque nationale 16-LK7-50224).
  32. René Descadeillas, Rennes et ses derniers seigneurs: 1730—1820, contribution à l'étude économique et sociale de la baronnie de Rennes, Aude, au XVIIIe siècle, pages 7-8 (Toulouse: 1964). Reprinted by Éditions Pégase in 2007. ISBN 978-2-9526844-1-5
  33. Jean Delaude, [web.archive.org/web/20120425232836/jhaldezos.free.fr/elements_insolites/Le_Cercle_d_Ulysse.pdf Le Cercle d’Ulysse] (Toulouse, 1977). Bibliothèque nationale, 4-LK7-51754 ([www.rhedesium.com/the-circle-of-ulysse-by-jean-delaude.html копия])
  34. Chérisey, 1978, p. 8.
  35. Jarnac, 1988, p. 551.
  36. Chaumeil, 2010.
  37. Vaincre, Number 1, page 8 (April, 1990)
  38. Vaincre Number 3, page 38 (September, 1989)
  39. Chaumeil, 2006, p. 143.
  40. Baigent, Leigh, Lincoln, 1982, Genealogy V: The families of Gisors, Payen and Saint-Clair, p. 374.
  41. Jacques Pradel, France Inter (англ.), 18 February 1982
  42. Vaincre, page 18, June 1989
  43. Plantard de Saint-Clair, 1990, p. 1—3.
  44. Vaincre, page 7, June 1989
  45. Quoting Pierre Plantard: «If anyone can claim to be a descendant of Sigisbert IV in the direct line it can only be Otto von Habsburg, and he alone. To all those people who write to me I have given this same reply.» From Vaincre — Reprend le titre d’un périodique paru en 1942—1943, Number 1, [web.archive.org/web/20110818232934/jhaldezos.free.fr/lespersonnages/plantard/images/Vaincre%20avril%201990.pdf April 1990], The April 1989, June 1989, September 1989, April 1990 issues of Vaincre were compiled together (with some of the articles modified) in 1992 and entitled Le Cercle: Rennes-le-Château et le Prieuré de Sion, consisting of 86 pages. This material was published in December 2007 by Pierre Jarnac in [web.archive.org/web/20120425051656/www.rennes-le-chateau.tv/back/images_article/03010918115990.jpg Pégase, No 5 hors série, Le Prieuré de Sion — Les Archives de Pierre Plantard de Saint-Clair — Rennes-le-Chateau — Gisors — Stenay] (90 pages)
  46. Quoting Plantard: «We would like to repeat that in no case have we found any trace of the son of Dagobert II in the list of the Visigothic Razes. This Sigibert IV found refuge with his abbess sister at Oeren and was the cousin of Sigebert de Rhedae, who was alive more or less around the same time. Historians conflate these two Sigiberts into one person. When did Sigebert IV die? We don’t know. Some think that he was the founder of the Habsburg family.»
  47. Chaumeil, 1979, p. 163.
  48. Les Cahiers de Rennes-le-Château Nr IX, page 59 (Éditions Bélisane, 1989).
  49. 1 2 Laprévôte, 1996.
  50. 1 2 Affaire Pelat: Le Rapport du Juge // Le Point (англ.). — 8–14.01.1994. — № 1112. — P. 11.
  51. Minute (англ.), 13 octobre 1993
  52. Buccholtzer, 2008.

Литература

на русском языке
  • Солодов Н. [www.topos.ru/article/4811#1 Код да Винчи: ингредиенты бестселлера или что общего у тамплиера с феминисткой?] // Топос. — 11.07.2006.
на других языках
  • Adler A. Sociétés secrètes : de Léonard de Vinci à Rennes-le-Château. — Paris: Bernard Grasset, 2007. — 318 p. — ISBN 9782246724018.
  • Baillargeat T. (англ.) Arsène Lupin : À propos de l'E(s)toile. — Éditions La Compagnie Littéraire, 2013.
  • Baigent M., Leigh R., Lincoln H. The Holy Blood and the Holy Grail. — Jonathan Cape, 1982.
  • Bedu J.-J. Les Sources Secrètes du Da Vinci Code. — Monte-Carlo: Èditions du Rocher, 2005. — ISBN 2-268-05385-7.
  • Buccholtzer L. Rennes-le-château, une affaire paradoxale // L'Elu du Serpent Rouge / éd. Jean-Paul Bourre. — Les Belles Lettres (англ.), 2004.
  • Buccholtzer L. Pierre Plantard, Geneviève Zaepfell and the Alpha-Galates // Actes du Colloque 2006. — Oeil-du-Sphinx, 2007.
  • Charroux R. (англ.) Trésors du Monde: enterrées, emmurés, engloutis. — Paris: Fayard, 1962.
  • Chaumeil J.-L. Les Archives du Prieuré de Sion // Le Charivari. — 1973. — № 18.
  • Chaumeil J.-L. Le trésor du Triangle d'Or. — Nice: Alain Lefeuvre, 1979.
  • Chaumeil J.-L. La Table d'Isis ou Le Secret de la Lumière. — Paris: Editions Guy Trédaniel, 1994. — 333 p. — ISBN 2-85707-622-3.
  • Chaumeil J.-L. Rennes-le-Château – Gisors – Le Testament du Prieuré de Sion (Le Crépuscule d’une Ténebreuse Affaire). — Editions Pégase, 2006.
  • Chaumeil J.-L. The Priory of Sion — Shedding Light On The Treasure And Legacy of Rennes-le-Château And The Priory of Sion. — Avalonia, 2010. — 344 p. — ISBN 9781905297412.
  • Chérisey P. de. L'Or de Rennes pour un Napoléon. — 1975. — 14 p.
  • Chérisey P. de. L'Ënigme de Rennes = EL 4-Z PIECE-110. — Bibliothèque nationale, 1978.
  • Chérisey P. de. L'Affaire Jean-Luc Chaumeil. — 1984.
  • Etchegoin M.-F., Lenoir F. Code Da Vinci: L'Enquête. — Éditions Robert Laffont (англ.), 2004. — 279 p.
  • Doumergue C., Berlier P., Garnier T. E., Dugès D. L'ABC de RLC – l'Encyclopédie de Rennes-le-Château Marseille. — Marseille: Éditions Arqa, 2009. — 684 p. — ISBN 2-7551-0031-1.
  • Doumergue C., Garnier T. E. Le Prieuré de Sion. — Éditions Arqa, 2012.
  • Doumergue C. Le secret Dévoilé. — Éditions de l'Opportun, 2013.
  • l'Estoile A. de (англ.) Pierre Plantard, coll. Qui suis-je ?. — Éditions Pardès (фр.), 2014. — ISBN 978-2867144745.
  • Garcia J.-P. Rennes-le-Château : Le Secret dans l'Art ou l'Art du Secret. — 2008. — ISBN 978-2-9530184-0-0.
  • Introvigne M. [www.cesnur.org/2005/pa_introvigne.htm Beyond The Da Vinci Code: History and Myth of the Priory of Sion] = CESNUR 2005 International Conference June 2-5, 2005 – Palermo, Sicily // CESNUR. — 2005.
  • Introvigne M. Gli Illuminati e il Priorato di Sion. La verità sulle due società segrete del Codice da Vinci e di Angeli e demoni. — Piemme: Casale Monferrato, 2005. — 216 p. — ISBN 88-384-1047-X..
  • Jackson J. (англ.) [books.google.ru/books?id=Bg_hPBdeYN0C&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Charles De Gaulle]. — Haus Publishing Ltd, 2003. — 170 p. — ISBN 9781904341444.
  • Jarnac P. Les Archives de Rennes-le-Château. — Nice: Editions Bélisane, 1988. — Vol. 2. — ISBN 2-902296-81-9.
  • Laprévôte P. Note sur l’actualité du Prieuré de Sion // Politica Hermetica. — 1996. — № 10. — P. 140-151.
  • Richardson R. [www.alpheus.org/html/articles/esoteric_history/richardson1_print.html The Priory of Sion Hoax] // Gnosis (англ.). — 1999. — № 51. — P. 49-55.
  • Saurel L. Etude complète sur Les Rois et les Gouvernements de la France des origines a nos jours // Les Cahiers de l'Histoire. — Paris: Société Intercontinentals de Publications et d’Éditions S.A.R.L., 1960. — № 1. — P. 18—19.
  • Warren R. de (англ.), Lestrange A. de. Les prétendants au trône de France. — Paris: Edition de l'Herne, 1991. — ISBN 2-85197-281-2.

Документальные фильмы

Ссылки

  • [priory-of-sion.com/ The Only Rational Priory of Sion Website]
  • [priory-of-sion.com/psp/id170.html File Ga P7 — Police Reports about Pierre Plantard] // Paris Prefecture of Police, 9 Boulevard du Palais, 75195 Paris, FRANCE.

Отрывок, характеризующий Плантар, Пьер


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.