План Баруха

План Баруха — это американский план, представленный на комиссию ООН по атомной энергетике в 1946 году, в котором содержались условия, на которых США предлагали другим странам развивать сотрудничество по линии мирного использования атома. Данный план был представлен советником Рузвельта, американским финансистом Бернардом Барухом.

Данный план содержал такие пункты, как создание международного Агентства по атомным разработкам (Atomic Development Authority), предполагалась передача этому агентству контроля над атомным производством и обмен исследованиями в рамках него между странами. Более того, план включал в себя передачу США технологической информации по атомной энергетике. Контроль агентства должен был осуществляться в рамках международных инспекций на местах. План предполагал введение механизма контроля за ядерными программами вступающих в сотрудничество стран через проведение международных инспекций на территориях этих стран. Центральным органом этого агентства должна была стать комиссия ООН по атомной энергетике. Однако предполагалось, что она не будет непосредственно подчинена Совету безопасности и решения в ней будут приниматься большинством голосов.

Эти условия не устраивали СССР. Советский Союз не устраивали иностранные инспекции на советских ядерных объектах, в условиях взаимного недоверия, если не сказать враждебности. Не соглашалось советское руководство и с принципом принятия решений в комиссии, где СССР оказывался бы в меньшинстве. В Москве считали, что Вашингтон будет использовать сотрудничество с СССР, чтобы препятствовать созданию ядерного потенциала СССР. Поэтому, в процессе переговоров, в противовес плану Баруха , советская дипломатия выдвинула идею отказа от использования атомной энергии в военных целях. Соответствующие предложения выдвигались советской делегацией в комиссии в 1946 – 1947 гг. Речь шла о попытке убедить США согласиться с запрещением ядерного оружия взамен согласия СССР включиться в «план Баруха», с условием его частичной доработки и подчинения комиссии по атомной энергии Совету безопасности, в котором и СССР и США имели право вето. Такой проект был неприемлем для США, которые при его реализации потеряли бы преимущества военно-ядерной монополии. Как отмечал в письме к Б.Баруху командующий ВВС США Карл Спаатс: «Любые меры, предпринятые в ближайшее время для контроля над атомными взрывными устройствами, имели бы тяжелые и неблагоприятные военные последствия для Соединенных Штатов, поскольку результатом было бы сокращение преимущества США без пропорционального сокращения силы других держав. Такая мера создаст угрозу безопасности Соединенных Штатов». Соглашаясь с такой логикой, американская делегация в комиссии игнорировала советскую позицию и предложения Москвы. Обсуждения затягивались, время шло, страны продолжали работать над ядерными проектами. Поскольку решения в комиссии принимались большинством голосов, в декабре 1946 г. она одобрила американский проект и представила его на утверждение СБ ООН, где тот не был одобрен из-за возражений Советского Союза. После этого «план Баруха» (в 1948 г.) был возвращен на доработку в комиссию. В её статусе были произведены изменения. Из независимой структуры она стала органом, подчиненным Совету безопасности. СССР получил возможность применять право вето. Это вызвало недовольство США. Работа комиссии была парализована, и в 1949 г. она прекратила свою деятельность.

Таким образом, первая попытка ввести ограничения ядерных вооружений закончилась неудачей.

Примечания

Барух, Бернард

Ссылки

• [conspi.ru/publ/duglas_rid_velikij_proekt_dvadcatogo_stoletija/chast_pervaja_stoletie_velikogo_proekta/ehksperiment_po_sozdaniju_mirovogo_pravitelstva/31-1-0-205 Эксперимент по созданию мирового правительства]

Отрывок, характеризующий План Баруха

– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.