Платон (Городецкий)

Митрополит Платон<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Митрополит Киевский и Галицкий
4 февраля 1882 — 1 октября 1891
Предшественник:	Филофей (Успенский)
Преемник:	Иоанникий (Руднев)
Архиепископ Херсонский и Николаевский
25 апреля 1877 — 4 февраля 1882
Предшественник:	Иоанникий (Горский)
Преемник:	Никанор (Боровкович)
Архиепископ Донской и Новочеркасский
9 марта 1867 — 25 апреля 1877
Предшественник:	Иоанн (Доброзраков)
Преемник:	Александр (Добрынин)
Архиепископ Рижский и Митавский
6 ноября 1848 — 9 марта 1867
Предшественник:	епархия учреждена, Филарет (Гумилевский) (Рижский викарный епископ)
Преемник:	Вениамин (Карелин)
Епископ Ковенский, викарий Литовской епархии
8 сентября 1843 — 6 ноября 1848
Предшественник:	викариатство учреждено
Преемник:	Евсевий (Ильинский)
Имя при рождении:	Николай Иванович Городецкий
Рождение:	2 (14) февраля 1803(1803-02-14) Погорелое Городище, Ржевский уезд, Тверская губерния
Смерть:	1 (13) октября 1891(1891-10-13) (88 лет) Киев
Принятие монашества:	май 1830
Награды:

Митрополит Платон (в миру Николай Иванович Городецкий; 2 [14] мая 1803, посад Погорелое Городище, Ржевский уезд, Тверская губерния — 1 [13] октября 1891, Киев) — епископ Русской православной церкви, митрополит Киевский и Галицкий и священно-архимандрит Киево-Печерской Успенской лавры.

Биография

Предки митрополита Платона в XVIII — начале XIX века были священно-церковнослужителями села Бурашева Тверского уезда Тверской губернии. Его отец — священник Иван Андреевич Шалюхин (1780—1848) служил в посаде Погорелом Городище (откуда и фамилия будущего митрополита, названного Городецким при поступлении в духовное училище), Ржевского уезда Тверской губернии.

После домашней подготовки под руководством отца, поступил в 1811 году в Ржевское духовное училище. Продолжил обучение с 1817 года в Тверской духовной семинарии, по окончании курса которой был послан в 1823 году в Санкт-Петербургскую духовную академию.

Выпущенный из академии в 1827 году (10-м магистром), в том же году (7-го сентября) был назначен преподавателем в Орловскую духовную семинарию. Здесь он некоторое время (с 14-го апреля 1829 года) исправлял должность инспектора семинарии, секретаря семинарского правления (с 19 октября 1828 года); производил ревизию духовного училища (с 13 апреля 1829 года). В 1829 году (29 сентября) он был переведён в бакалавры Санкт-Петербургской духовной академии, сначала на кафедру греческого языка в низшем отделении, а потом (с сентября 1830 года) — богословских наук: нравственного и обличительного богословия.

В мае 1830 года пострижен в монашество и посвящён в сан иеромонаха, а в следующем году, (6-го ноября), за незаурядные умственные дарования, высокие качества его личного характера и строгую иноческую жизнь, возведён в сан архимандрита и назначен инспектором академии и состоял в этой должности до 1838 года.

В звании архимандрита Платон проходил и другие служения: был библиотекарем, членом совета Академии, исправлял обязанности эконома Академии, редактировал академический журнал «Христианское Чтение». Своей неутомимой и полезной деятельностью Платон обратил на себя внимание высшего начальства, и ему были поручены духовная цензура и ревизия духовно-учебных заведений. По должности цензора он рассматривал «Книгу соборных правил» на греческом и славянском языках. Платон первый стал преподавать богословские науки на русском языке, вместо латинского, и очистил их от схоластических форм; он первый стал разрабатывать полемику с расколом и преподавать историю раскола. Среди своих учеников в академии пользовался любовью и оставил по себе хорошую память.

20 декабря 1837 года архимандрит Платон был определён в Костромскую духовную семинарию ректором и профессором богословских наук. Кроме этих обязанностей, он в Костроме управлял также Богоявленским второклассным монастырем, занимал первое место в ряду членов консистории, был цензором проповедей тамошнего духовенства и состоял членом Комитета попечения о тюрьмах Костромы.

Когда совершилось воссоединение западно-русских униатов с православной церковью, архимандрит Платон, как обнаруживший, ещё в бытность на службе в академии, во время подготовления дела воссоединения, — живое сочувствие и участие к этому делу, был назначен 28 апреля 1839 года настоятелем Виленского Святодухова монастыря. С этого времени для Платона начался период административного служения православной церкви и отечеству, преимущественно на окраинах русского государства, где от представителя православной церкви требовалась особенная зоркость, стойкость и мудрый такт в управлении делами. Вскоре Платон сделался ревностным сотрудником преосвященного Литовского Иосифа (Семашко), который, незадолго перед тем, с миллионной паствой оставил унию и присоединился к православной церкви.

Плодотворная деятельность архимандрита Платона обратила на него внимание высшего начальства, и 8 сентября 1843 году он был рукоположен во епископа Ковенского, викария Литовской епархии. Будучи епископом Ковенским, преосвященный Платон особенно заботился об утверждении в воссоединенном духовенстве и обществе преданности православной церкви, её богослужению и постановлениям.

Через пять лет, 6 ноября 1848 года, ему Высочайше было повелено быть епископом Рижской епархии. В 1850 году, по возведении Рижской архиерейской кафедры, бывшей до сего викарной, на степень самостоятельной епископской, епископ Платон пожалован был саном архиепископа.

В конце 1860-х годов архиепископ Платон был вызываем для присутствования в Св. Синоде (в течение почти 4-х лет). Со времени перехода в Ригу пастырская деятельность Платона расширилась. В то время немцы-лютеране теснили там православных эстов и латышей, отнимали у них земли, привлекали безвинных к суду и подвергали взысканиям. Нападки немцев на православие и православных усилились, когда образовалась самостоятельная русская епархия. Они осмеивали православных пастырей, не щадили и преосвященного. Архиепископ Платон выступил на защиту угнетаемых и православия. Он с редкой твёрдостью характера преодолел массу интриг и не только удержал в православии эстов и латышей, но и увеличил паству присоединением более 41 000 человек. Преосвященный украсил неустроенные до него храмы в Остзейском крае и построил новые; возвысил епархиальное духовенство в умственном и нравственном отношениях, преобразовал Рижское духовное училище в семинарию, которая была открыта в Риге осенью 1851 года. Число приходских школ при нём в епархии возросло до 359. Чтобы защитить православных крестьян, у которых помещики отбирали дома и земли, он ходатайствовал о Высочайшем повелении отводить таким крестьянам земли в казённых имениях.

Миссионерская деятельность архиепископа Платона простиралась не на одних только лютеран, но и на проживавших там старообрядцев, преимущественно Федосеевского толка. В Рижской семинарии был открыт отдельный класс для изучения раскола и средств для борьбы против него. Результатом этой деятельности преосвященного было основание в Псковской и Рижской епархиях 7 единоверческих приходов и присоединение более 3 тысяч старообрядцев.

Отстаивая интересы православной церкви, архиепископ Платон в то же время старался поднять русское значение в крае. Он настаивал, чтобы преподавание русского языка было усилено в крае и чтобы были открыты в Ревеле и Риге мужские гимназии.

В 1863 году московский митрополит Филарет, когда обер-прокурор Св. Синода спрашивал его совета относительно кандидатов на важную архиерейскую кафедру Казанскую, высоко ценя заслуги Платона, поставил его первым в ряду других кандидатов. Но важность дела, на которое архиепископ Платон был призван в Рижскую епархию, а с другой стороны, трудность заменить его другим лицом были причинами, почему его кандидатура была отклонена. За свои труды по Рижской епархии архиепископ Платон получил панагию, украшенную драгоценными камнями, Орден Святого Александра Невского и алмазный крест на клобук.

В 1867 году архиепископ Платон, согласно прошению, был переведён в Донскую епархию. Здесь он также нашёл обширное поле для миссионерской деятельности. Старообрядцев в Донской епархии в 1860-х годах насчитывалось 80 тысяч. Архиепископ Платон старался уничтожить существовавшую вражду у старообрядцев к православной церкви и до некоторой степени успел в этом. Он принимал раскольников в своей гостиной и за чашкой чаю лично беседовал с ними; сам ездил проповедовать в глухие притоны; священников, малоспособных к миссионерству, заменял другими. Архиепископ Платон действовал и другим внушал действовать против раскольников мирным способом и чуждался репрессивных мер. На Дону он основал несколько единоверческих приходов и присоединил к православию несколько тысяч человек. Далее, в 1871 году открыл в Новочеркасске миссионерский комитет и при его помощи распространял христианство среди калмыков, исповедовавших буддизм. Немного ранее им была открыта Донская Духовная Семинария, и, в тех же целях обращения калмыков, — в учебный курс её было введено преподавание калмыцкого языка. Архиепископ Платон также положил начало изучению языка и быта калмыков на месте их кочевьев, строил церкви, открывал церковно-приходские школы, призывая к педагогической деятельности приходское духовенство.

25 апреля 1877 года архиепископ Платон был перемещён на кафедру Херсонской епархии, где был отпразднован в том же году 50-летний юбилей его деятельности на пользу церкви и отечества. В Одессе, где паства подвергалась чужеземным влияниям, и где она была более других жителей России склонна утратить православную веру, учреждено было Платоном братство Св. Андрея Первозванного. Он также основал здесь и устроил женское епархиальное училище.

4 февраля 1882 года Платон был назначен митрополитом Киевским и Галицким. В 1886 году, по его инициативе, в Киеве состоялся съезд представителей духовенства — преосвященных южных и западных епархий для решения вопроса об общих мерах против штундизма. Затем, для усиления миссионерской деятельности учреждены были четыре миссионерские вакансии и открыта третья викарная епископская кафедра. Немало было сделано митрополитом Платоном и для просвещения вверенной ему паствы, в частности: преобразование братства Св. Владимира, основание и открытие второго епархиального женского училища, постоянная заботливость о церковно-приходских школах и, особенно, о рассадниках духовного просвещения — духовной академии и духовной семинарии.

Сочинения

Митрополит Платон пользовался большой известностью не только как энергичный деятель, но и как талантливый проповедник. Наиболее выдающиеся из его речей и бесед следующие:

• «Слово, произнесенное преосвященным Платоном, епископом Ковенским, при первым его служении в Ковенском Александро-Невском соборе, 29 го октября 1843 г.», СПб. 1844 г.;
• «Речь пред молебствием по объявлении Высочайшего манифеста, данного в 14-й день марта 1848 г., по случаю распространившейся на Западе крамолы», СПб. 1849 г.;
• «Слово о бессмертии души человеческой, сказанное при поминовении одной благородной девицы», СПб. 1864 г.;
• «Первое пастырское послание к православным эстам и латышам о том, что православная Восточная церковь есть истинная Христова спасительная церковь», С.-Гиб. 1866 г.;
• «Второе послание к православным эстам и латышам Прибалтийского края о том, что Иисус Христос основал одну церковь, которую должны составлять все ученики Его в совершенном единомыслии», СПб. 1866 г. и 1873 г.;
• «Третье послание… о том, что православная Восточная церковь основана Иисусом Христом и апостолами Его и доселе остается в правоверии», СПб. 1866 г. и 1873 г.;
• «Четвертое послание… о том, что православная русская церковь есть отрасль Восточной и находится в совершенном единении с ней», СПб. 1866 г.;
• «Пятое послание», СПб. 1866 г.;
• «Шестое послание… о том, что православная русская церковь с самого основания её и доселе хранила истинную, древлеотеческую и благодатную веру Христову», СПб. 1866 г.;
• «Речь при открытии Рижского Петропавловского Братства», СПб. 1866 г.;
• «Прощание с рижской паствой», СПб. 1867 г.
• «Ответ на письмо русских рижан», СПб. 1867 г.;
• «Слово о частном суде, о смерти человека, сказанное при погребении тела в Бозе почившего графа И. М. Платова… 12-го октября 1874 г.», Новочеркасск, 1874 г.;
• «Три слова о ходатайстве святых, сказанные высокопреосвященным Платоном, бывшим архиепископом Донским и Новочеркасским», Киев, 1883 г.;
• «Слово в день Рождества Пресвятые Богородицы о том, что родители передают детям свои нравственные качества», Киев. 1883 г.;
• «О том, что православные христиане должны твердо держать свой веру и соединять с ней искреннюю любовь к Богу, к ближним и к самим себе», Киев, 1884 и 1885 гг.;
• «Пастырское вразумление посылающим безыменные письма», Киев. 1885 г.;
• «Беседа, сказанная в день празднования 900-летнего юбилея крещения России, 15-го июля 1888 г., о том, что вера, исповедываемая православной русской церковью, есть истинная, благодатная и спасательная Христова вера», Киев. 1888 г.;
• «Пастырское послание к глаголемым старообрядцам», Киев, 1888 г. и Москва. 1888 г.;
• «Беседа в день празднования 50-летнего юбилея со времени воссоединения бывших в России униатов с православной Греко-Восточной церковью в 1839 г., сказанная в Виленском кафедральном соборе 8-го июня 1889 г., о том, что все христиане, по учению Иисуса Христа и апостолов Его должны жить в мире и любви между собой и держаться одного вероисповедания, основанного на одном учении», Вильна, 1889 г. и Киев, 1889 г.;
• «Предсмертное слово увещания приснопамятного старца-архипастыря к заблуждающимся в вере штундистам и прочим сектантам», Киев. 1897 г.

Другие речи и беседы преосвященного Платона помещены в двух сборниках: «Слова и речи Платона, архиепископа Херсонского и Одесского, сказанные во время управления Херсонской епархией с июня 1877 г. по май 1880 г.». Издание Одесского духовенства в память исполнившейся 26-го мая 1880 г. 50-летней годовщины священства архипастыря. Одесса. 1880 г., изд. 2-е, Киев. 1883 г.; и «Избранные слова и беседы, произнесенные в разные годы на дни воскресные и праздничные», Киев. 1892 г. Кроме того, Платону принадлежат «Письма к Иннокентию, архиепископу Херсонскому и Таврическому» («Труды Киевской Духовной Академии», 1892 г.).

Награды

За свою долголетнюю и полезную деятельность Митрополит Платон получил ордена: св. Андрея Первозванного с алмазами, св. Владимира 1-й степени, св. Александра Невского, св. Анны 1-й степени и две панагии, украшенные драгоценными камнями; из иностранных орденов он имел: Сербский орден Такова 1-й степени, Черногорский орден князя Даниила 1-й степени, Болгарский орден Александра 1-й степени; был членом многих учёных и благотворительных обществ и учреждений и т. д.

Литература

• Давидович И. Платон (Городецкий) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Платон (Городецкий) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Платон (Городецкий)

Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.