Плаха (роман)

Плаха
Плаха
Обложка одного из первых изданий книги
Автор:	Чингиз Айтматов
Жанр:	Роман
Язык оригинала:	Русский
Оформление:	Твердый переплет, цвет вишнёвый
Серия:	3
Издатель:	Молодая гвардия
Выпуск:	1987
Страниц:	302
Носитель:	Книга
[lib.ru/PROZA/AJTMATOW/plaha.txt Электронная версия]

Запрос Плаха перенаправляется сюда. На эту тему нужна отдельная статья.

«Пла́ха» — роман советского писателя Чингиза Айтматова, изданный впервые в 1986 году в журнале Новый мир. Роман рассказывает о судьбах двух людей — Авдия Каллистратова и Бостона Уркунчиева, судьбы которых связаны с образом волчицы Акбары, связующей нитью книги.

Герои

Первой и второй частей:

• Авдий Каллистратов — главный герой первых двух глав романа. Ищет «ревизию Бога», фигуру «Бога-современника с новыми божественными идеями».
• Петруха — один из двух «подельников» Авдия, участвовавших в сборе наркотиков.
• Ленька — второй, и самый молодой из наркоперевозчиков.
• Гришан — главарь банды, прототип «антихриста» у Ч. Айтматова.
• Обер-Кандалов — руководитель охоты на сайгаков, главарь людей, которые распнут Авдия.
• Инга Фёдоровна — единственная любовь Авдия.

Третьей части:

• Бостон Уркунчиев — передовик производства, рассматриваемый многими соседями как кулак.
• Базарбай Нойгутов — антипод Бостона, пьяница и тунеядец, но считавшийся «человеком принципиальным, неподкупным».
• Кочкорбаев — парторг.

Всех трёх частей:

• Акбара и Ташчайнар — волчья пара.

Сюжет и структура романа

Роман разделён на три части, первые две из которых описывают жизнь бывшего семинариста Авдия Каллистратова, рано потерявшего мать и воспитанного своим отцом — Диаконом. Поступив в семинарию и столкнувшись с непониманием многими священниками вопроса о развитии идеи Бога и церкви, он задаётся вопросом, на который ответ так и не находит.

Давая оценку этому поступку, Ч. Айтматов пишет о том, что сами мысли и есть форма развития, единственный путь к существованию таких идей .

Первая и вторая части

После отчисления из семинарии Авдий устраивается работать в редакцию местной газеты и для написания статьи едет в Моюнкумскую пустыню, чтобы описать развитую там наркоторговлю. Уже в пути он знакомится со своими «попутчиками» — Петрухой и Ленькой. Долго разговаривая с ними, Авдий Каллистратов приходит к выводу, что не эти люди виноваты в том, что нарушают правила, а система:

И чем больше вникал он в эти печальные истории, тем больше убеждался, что все это напоминало некое подводное течение при обманчивом спокойствии поверхности житейского моря и что, помимо частных и личных причин, порождающих склонность к пороку, существуют общественные причины, допускающие возможность возникновения этого рода болезней молодежи. Причины эти на первый взгляд было трудно уловить — они напоминали сообщающиеся кровеносные сосуды, которые разносят болезнь по всему организму. Сколько ни вдавайся в эти причины на личном уровне, толку от этого мало, если не вовсе никакого .

Прибыв на поле для сбора анаши, Авдий встречается с волчицей Акбарой, образ которой является связующей нитью всего романа. Несмотря на возможность убить человека, Акбара не делает этого. В степи происходит встреча Авдия Каллистратова с главарем сборщиков анаши по имени Гришан, - скользким, изворотливым типом с волчей хваткой уголовника. Устроив иллюзию пожара на железнодорожных путях, банда анашистов останавливает грузовой состав. Пробравшись в пустой вагон товарного поезда, следующего "порожняком", гонцы-анашисты едут до ближайшей узловой станции. В пути Авдий призывает всех покаяться и выбросить мешки с сушеной коноплей, но обкурившиеся "травкой" наркоманы зверски избивают его и на полном ходу выбрасывают из вагона. Добравшись попуткой до станции Жалпак-Саз, Авдий встречает в отделении транспортной милиции бывших «товарищей», арестованных за провоз конопли - всю команду за исключением Гришана. Анашисты не признают его, заявив дежурному милиционеру, что они не знают этого человека. Избитый Авдий попадает в пристанционную больницу и там встречается с женщиной, которую ему уже довелось видеть в степи, - Ингой Федоровной. Авдий понял, что безумно влюблен в нее. Выписавшись из больницы, он уезжает в свой город, но по приглашению Инги Фёдоровны вскоре снова возвращается в Моюнкумы. Приехав в Жалпак-Саз, Авдий узнает, что его возлюбленная уехала улаживать бракоразводный процесс с бывшем мужем. От тоски Авдий не находит себе места, и в зале ожидания вокзала его находит некто Обер-Кандалов - бывший офицер дисциплинарного батальона, уволенный из армии за аморальное поведение (гомосексуальное растление солдат). Набирая команду для охоты на сайгаков в моюнуумских степях, он, увидев одинокого молодого человека, сагитировал его принять участие в облаве. Чтобы скоротать время пребывания в чужой местности, Авдий нехотя соглашается.

Оказавшись в среде полудеклассированного элемента - людей с очень туманным прошлым и весьма сомнительным настоящим, Авдий снова произносит речи о покаянии - он не стерпел убийства множества животных «для плана» - пытается помешать бойне, и пьяные наниматели распинают его на саксауле. Последними словами Авдия, обращёнными к Акбаре, будут: «Ты пришла…» .

Часть третья

Третья часть описывает жизнь Бостона, живущего в трудный период перехода социалистической собственности в частную. Повествование начинается с того, как местный пьяница Базарбай крадёт детёнышей волчицы Акбары. Спасается от волчьей погоне он в усадьбе Бостона. Несмотря на все уговоры Бостона, который опасается мести волков, продаёт волчат за выпивку. В этом повествовании рассказывается о несправедливости, которая царила в то время в этих местах. Тяжёлые отношения складываются у Бостона с местным парторгом. Трагически оканчивается судьба Бостона — тоскующая по волчатам волчица Акбара уносит маленького сына Бостона - Кенджеша. Бостон, стреляя в волчицу, вместе с ней убивает собственного сына. Обезумев от горя, он идет к дому пьяницы Базарбая, расстреливает его и идет сдаваться властям.

Издания

• Айтматов Ч. Т. Плаха. СПб.: Азбука-классика, 2004

Литература

• Буббайер Ф. Совесть, диссидентство и реформы в Советской России = Conscience, Dissent and Reform in Soviet Russia. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2010. — 368 с. — (История сталинизма). — 2000 экз. — ISBN 978-5-8243-1334-5.

Ссылки

• [soch.ref.by/essays/essays/39.html Ч. Айтматов — Роман «Плаха»]
• [festival.1september.ru/articles/568753/ Открытый урок в 11-м классе по роману Чингиза Айтматова «Плаха»]

Отрывок, характеризующий Плаха (роман)

– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему: