Плащаница (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Плащаница
The Robe
Жанр

драма

Режиссёр

Генри Костер

Продюсер

Фрэнк Росс

Автор
сценария

Джина Кауз
Альберт Мальтц
Филипп Данн<

В главных
ролях

Ричард Бартон
Виктор Мэтьюр
Джин Симмонс

Оператор

Леон Шамрой

Композитор

Альфред Ньюман

Кинокомпания

Twentieth Century Fox Film Corporation

Длительность

133 мин.

Бюджет

$5 млн

Страна

США США

Год

1953

IMDb

ID 0046247

К:Фильмы 1953 года

«Плащаница» (англ. The Robe)[1] — американский фильм 1953 года по библейскому сюжету, который рассказывает историю о временах Римской империи, в сюжете фильма рассматривается судьба Иисуса. Фильм снят на кинокомпании 20th Century Fox и примечателен тем, что первый широкоформатный фильм снятый в формате CinemaScope.

Режиссёром фильма был Генри Костер, и продюсер Фрэнк Росс. Сценарий составили Джина Каус, Альберт Мальтц и Филипп Данн. Музыка к фильму была написана Альфредом Ньюманом.

В главных ролях Ричард Бартон, Джин Симмонс, Виктор Мэтьюр, Майкл Ренни, Дин Джаггер, Джей Робинсон, Ричард Бун и Джефф Морроу.

У фильма «Плащаница» было продолжение, фильм «Деметрий и гладиаторы».





Сюжет

Действие происходит в Древнем Риме, провинциях Иудее, Капри и Галилее в период времени с 32 по 38 годы[2].

Марцелл Галлион (Ричард Бартон) — сын важного римского сенатора (Торин Тэтчер), военный трибун. Он печально известен как дамский угодник, но он пленён появлением подруги детства Дианы (Джин Симмонс), невестки императора Тиберия (Эрнест Тесайгер). Калигула был племянником и наследником Тиберия, Диана неофициально обещала выйти за него замуж.

Когда Калигула приходит на рынок принять участие в аукционе рабов, Марцелл ошибается в торгах с продажей греческого раба Деметрия (Виктор Мэтьюр). Калигула чувствует, что он выглядит дураком перед Дианой, а Марцелл чувствует, что он виноват перед Деметрием, остановив его раньше, когда он бежал от своих рабовладельцев. Калигула сердито говорит с Дианой, собирается уходить и отдает приказ Марцеллу ехать в Иерусалим в Палестине.

Марцелл даёт Деметрию свободу. Марцелл удивлён, когда встречает Деметрия у своего дома. Неофициально Марцелл освободил Деметрия, но Деметрий чувствует, что он в долгу у Марцелла, и становится его слугой.

Деметрий сопровождает Марцелла в Палестину. Диана приходит к Марцеллу, говорит о своей любви к нему и о своём намерении ходатайствовать к Тиберию. Марцелл говорит о своей любви Диане и спрашивает её, как заставить императора дать обещание не выдавать её замуж за Калигулу.

Марцелл едет в Иерусалим с сотником Павлом (Джефф Морроу) в тот же день, состоялся триумфальный въезд Иисуса в Иерусалим в Вербное воскресенье. Иисус разговаривает с Деметрием, во время поездки в Иерусалим, убеждая его стать последователем христианства. Когда Деметрий позже узнает, что римляне хотят схватить Иисуса, он старается предупредить его о намерениях римлян. Однако Иисус уже был арестован, о чём Деметрий узнаёт после случайной встречи с Иудой.

Иисус арестован и осуждён Понтием Пилатом (Ричард Бун), который посылает за Марцеллом, чтобы тот взял на себя командование римскими солдатами, исполняющими казнь — распятие. Марцелл в свою очередь сообщил, что его отозвал в Италию император.

Марцелл выиграл одежду Иисуса в кости, и он заставляет Деметрия закрыться ею от дождя на обратном пути в Иерусалим. Потом Марцелл приказывает Деметрию выбросить одежду Иисуса. Позже Марцелл начинает чувствовать угрызения совести за распятие Иисуса. Деметрий проклинает Марцелла и Римскую империю и убегает.

Марцелла преследуют видения кошмаров распятия. Он кричит тревожно, «Были ли вы там?» Он делает это в присутствии Тиберия, когда он сообщает ему о Капри. Тиберий изображается как доброжелательный император, который хочет помочь Марцеллу, поэтому, по наущению своего прорицателя Додиниуса (Фрэнсис Пирлот) и собственного энтузиазма, даёт императорский приказ Марцеллу — найти и уничтожить одежду Иисуса при сборе последователей Иисуса. По просьбе Дианы Тиберий разрешает ей выйти замуж Марцелла, хотя сам считает его сумасшедшим.

После ухода из Капри Марцелла видели с сирийцем Абидором (Леон Аскин) за пределами деревни Кана. Он под видом торговца тканями договаривался о покупке домотканого сукна. Для дальнейших поисков Марцелл платит непомерно высокие цены за любые ткани, даже тряпки. Юлий, ткач в Кане (Дин Джаггер), собирает своих собратьев-христиан за осуждение таких несправедливых цен, что противоречит учению Иисуса.

Когда Марцелл возвращается в свой лагерь он сталкивается с жадным Абидором, который хочет выдать последователей Иисуса Пилату, отдавшему приказ об аресте последователей Иисуса. Абидор, одержимый добыванием денег, угрожает рассказать людям из Каны, что Марцелл распял Иисуса, этим он приводит Марцелла в ярость, и тот начинает бить Абидора.

На следующий день Марцелл в ярости из-за кражи своего осла. Мириам встречает Марцелла и настоятельно советует ему пойти поговорить к Апостолу Петру (Майкл Ренни), который пришёл в Кану с греческим спутником. Марцелл догадывается, что это Деметрий.

Марцелл полагает, что Деметрий один, и требует, чтобы тот взял одежду Иисуса и уничтожил её. Деметрий отдает плащаницу Марцеллу, который отказывается прикоснуться к ней, и Деметрий говорит ему, что если он хочет его уничтожить, то он будет вынужден уничтожить его самого. Марцелл пробует одежду своим мечом, и как он бледнеет от страха, когда халат скользит вниз вслед за его мечом на него. Он в ужасе, но на этот раз, как халат задевает его, но больше он не боится. Он чувствует, что истинная сила плащаницы у того, кто носил её. В этот момент он становится христианином.

Двое мужчин вышли на улицу и Юлий встречает Петра. Но вдруг он падает пронзенный стрелой. Входит большой отряд римских солдат, Абидор скрывается среди них. Марцелл вмешивается, приказав им остановиться. Павел сообщает ему, что его приказ больше не действителен, Тиберий мертв, а Калигула стал императором. Марцелл таким образом не имеет выбора, кроме как драться на поединке с Павлом, и после длительной борьбы Марцелл побеждает. Вместо того, чтобы убить Павла, чего от него ждут, Марцелл бросает свой меч в дерево, заслужив таким образом восхищение жителей. Он приказывает Павлу и его солдатам уйти.

Петр приглашает Марцелла и Деметрия присоединиться к нему в качестве миссионеров. Марцелл колеблется, и когда Петр рассказывает ему о своём отрицании Иисуса в ту ночь когда он был арестован, Марцелл признает свою роль в смерти Иисуса. Петр указывает ему, что Иисус простил его с креста и прочел молитву «Отче, прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34). Марцелл посвящает свою жизнь Иисусу и соглашается пойти с ними. Они держат путь в Рим, но они должны перейти «под крышу» в римские катакомбы, так как император Калигула запретил христианам появляться в Риме.

В Риме Калигула говорит Диане, что Марцелл стал предателем в Риме, будучи христианином. Он ведёт её в комнату охраны, где схватили Деметрия чтобы подвергнуть пыткам. Диана выбегает из дворца, и ищет Марцелла.

Марцелл и Диана встречаются, и Марцелл рассказывает ей историю плащаницы и что он принял христианство. Диана говорит Марцеллу, где держат Деметрия в императорском дворце, чтобы Марцелл и его товарищи христиане смогли спасти его. Но они пришли слишком поздно,Деметрий уже при смерти, но Пётр приходит к дому, где находится Деметрий и исцеляет его.

Врач Галлион (Генри Томас Браун), который был призван на помощь Деметрию, предает Марцелла Калигуле, он возмущается тем, что Петр исцелил Деметрия, когда он не смог это сделать. Марцелл бежит с Деметрием, их преследуют солдаты, Марцелл дает себя схватить, чтобы Деметрий смог бежать. Марцелл схвачен и предан суду. По просьбе Дианы он соглашается признать Калигулу. Он становится на колени, и говорит присягу на верность, но когда Калигула требует о него, отказаться от Иисуса, Марцелл отказывается. Калигула осуждает его на смерть. Диана стремится соединиться с Марцеллом, и она говорит Калигуле «зло, безумный монстр». Фильм заканчивается. Марцелл с Дианой оборачиваются плащаницей, выходя из императорского дворца, уходя в вечность.

В ролях

Исторические неточности

Несмотря на пристальное внимание создателей фильма к римской истории и культуре, есть некоторые неточности: 1) император Тиберий был не великий и достойный как изображается в фильме, но известно, что он был развратным и жестоким,[3] а его жена Юлия была изгнана из Рима своим отцом Августом и умерла в изгнании в 14 году н. э.; и 2) христианство не было так хорошо распространено во времена Тиберия и Калигулы, и христиане подвергались гонениям в Римской империи лишь при императоре Нероне. Существует эдикт Понтия Пилата об арестах христиан.

Награды и номинации

Напишите отзыв о статье "Плащаница (фильм)"

Примечания

  1. Другое название — «Крест римского центуриона».
  2. The beginning date is given as the "18th year of Tiberius, and the ending date is a year after the historical year of the accession of Caligula as Roman emperor. Diana tells Caligula that she had not heard from Marcellus for almost a year when Marcellus was in Cana of Galilee. At that time Marcellus was told by Paulus that Caligula was then the emperor.
  3. Annals of Tacitus 6,51 s:The Annals (Tacitus)/Book 6#51; Suetonius, The Lives of the Twelve Caesars, "Tiberius, " 43-45, 57, 59-63.s:The Lives of the Twelve Caesars/Tiberius
  4. [movies.nytimes.com/movie/41635/The-Robe/details NY Times: The Robe], NY Times. Проверено 21 декабря 2008.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Плащаница (фильм)

– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.