Плечевая кость

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Плечевая кость

Левая плечевая кость, вид спереди

Левая плечевая кость, вид сзади
Латинское название

humerus

Каталоги

[www.nlm.nih.gov/cgi/mesh/2010/MB_cgi?field=entry&mode=&term=Humerus#Tree MeSH]?—[www.bartleby.com/cgi-bin/texis/webinator/sitesearch?FILTER=col107&query=51&x=0&y=0 Gray]?

Плечева́я кость (лат. humerus) — типичная длинная трубчатая кость, скелетная основа плеча. Относится к скелету свободной верхней конечности.





Описание

Плечевая кость разделяется на диафиз (тело плечевой кости, лат. corpus humeri) и на проксимальный и дистальный эпифизы[1]. В верхнем отделе тело плечевой кости округлое, а ближе к дистальному эпифизу — трёхгранное. На теле различают: заднюю поверхность (лат. facies posterior), ограниченную латеральным и медиальным краями (лат. margo lateralis et medialis); медиальную переднюю поверхность (лат. facies anterior medialis) и латеральную переднюю поверхность (лат. facies anterior lateralis), которые разделены малозаметным гребнем[2].

Проксимальный эпифиз представлен головкой плечевой кости (лат. caput humeri), отделённой от диафиза анатомической шейкой (лат. collum anatomicum). Головка сочленяется с суставной впадиной лопатки, образуя плечевой сустав. За шейкой располагаются два бугорка (апофиза) — больший и меньший (лат. tuberculum majus et minus), между которыми проходит межбугорковая бороздка — место сухожилия длинной головки двуглавой мышцы плеча. Ниже бугорков, на границе с диафизом, проходит хирургическая шейка (лат. collum chirurgicum) — место наиболее частых переломов плечевой кости[3].

На теле кости располагается дельтовидная бугристость (лат. tuberositas deltoidea), к которой прикрепляется дельтовидная мышца. Кзади от бугристости от медиальной к латеральной стороне в виде спирали проходит борозда лучевого нерва[en] (лат. sulcus nervi radialis)[4].

На дистальном эпифизе расположен мыщелок (лат. condylus humeri) и по бокам от него два надмыщелка — медиальный и латеральный (лат. epicondylus medialis et lateralis). Между надмыщелками располагается поверхность для сочленения с костями предплечья, разделённая на блок плечевой кости (лат. trochlea humeri) и головку мыщелка плечевой кости (лат. capitulum humeri). Выше них на передней стороне соответственно располагаются венечная (лат. fossa coronoidea) и лучевая (лат. fossa radialis) ямки, а также сзади локтевая ямка (ямка олекранона, лат. fossa olecrani), которые необходимы для сочленения с локтевой и лучевой костями, образуя локтевой сустав. На задней стороне медиального надмыщелка проходит борозда локтевого нерва (лат. sulcus nervi ulnaris)[4].

Окостенение

К моменту рождения только проксимальный эпифиз состоит из хрящевой ткани, из-за чего головка плечевой кости практически не определяется на рентгенограмме. В ходе взросления последовательно возникает три точки окостенения проксимального эпифиза:

  1. В медиальной части головки плеча (0-1 год или с рождения);
  2. В большом бугорке и в латеральной части головки (2-3 года);
  3. В малом бугорке (3-4 года);

К 4-6 годам указанные центры сливаются в единую головку плечевой кости. Замещение метаэпифизарного хряща на границе проксимального эпифиза и диафиза костной тканью (синостоз) наступает в подростковом возрасте, благодаря чему продолжается рост кости в длину. На рентгенограмме ребёнка или подростка определяется характерный светлый участок на месте метаэпифизарного хряща, который может быть принят за перелом или трещину[4].

Мышцы

К плечевой кости крепятся некоторые мышцы пояса верхней конечности, плеча и предплечья[5].

Изображения

Напишите отзыв о статье "Плечевая кость"

Примечания

Литература

  • Привес М. Г., Лысенков Н. К., Бушкович В. И. Анатомия человека. — 11-е изд., испр. и доп.. — Спб.: Издательство «Гиппократ», 2001. — С. 704 с: ил.. — ISBN 5-8232-0192-3.
  • Синельников Р.Д., Синельников Я.Р. Атлас анатомии человека: Учеб. пособие в 4-х томах. Т.I.. — М.: Издательство «Медицина», 1989. — С. 344с: ил.. — ISBN 5-225-01497-6.

Ссылки


Отрывок, характеризующий Плечевая кость

– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.