Плещеева, Анастасия Ивановна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Плещеева и Протасова

Анастасия Плещеева
Имя при рождении:	Настасья Ивановна Протасова
Дата рождения:	1754(1754)
Дата смерти:	неизвестно
Гражданство:	Российская империя
Род деятельности:	эссеист
Язык произведений:	русский

Анастаси́я Ива́новна Плеще́ева (урождённая Протасова) — свояченица, приятельница и покровительница Н. М. Карамзина, который свои «Письма русского путешественника» посвятил ей и её мужу.

Биография

Дочь статского советника Ивана Яковлевича Протасова (1721—1778) и Александры Александровны Юшковой. Была замужем за орловским помещиком, секунд-майором в отставке Алексеем Александровичем Плещеевым, служившим в Московском казначействе.

Карамзин познакомился с Плещеевыми еще будучи учеником профессора Шадена. Сблизился же он с ними, когда вернулся из-за границы и поселился в их московском доме на Тверской улице, летом он жил в их орловском имении Знаменском. Свою дружбу с обаятельной и энергичной хозяйкой дома он воспел в "Послании к женщинам" (1796). Плещеева славилась своим умом и любознательностью, в своих ранних произведениях Карамзин называл её именем греческой богини красоты Аглая. В 1801 году Карамзин женился на её младшей сестре Елизавете.

Со временем отношения Карамзина и Плещеевой осложнились, из-за её чрезмерной неуравновешенности, она подчас устраивала своему другу весьма бурные сцены. По воспоминаниям И. И. Дмитриева, Плещеева, оказавшая на молодого Карамзина большое влияние, питал к нему "чувства нежнейшей матери".

Анастасия Ивановна пробовала свои силы в переводе с французского языка, ей принадлежит перевод сочинения госпожи Ле Пренс де Бомон: «Училище бедных, работников, слуг, ремесленников и всех нижнего класса людей». По поводу этой книги в «Вестнике Европы» (1808, № 21) была помещена пространная рецензия. Автор её высказывается сторонником просвещения для «простолюдинов».

Просвещение — что бы ни говорили о нем суровые люди, которые судят о вещах по одному только их злоупотреблению, необходимо для человека во всяком состоянии.

Однако для простых людей истинная наука всё-таки роскошь и для них автор рецензии набрасывает более простую программу:

…простые понятия чистой морали…, знакомство с некоторыми приятными чувствами…, точнейшее сведение о тех вещах, которые принадлежат к особенному знанию каждого…

Книга, переведённая Плещеевой, по мнению рецензента, удовлетворяет этой программе и потому «может занимать одно из первых мест в библиотеке простолюдина».

Последние годы жизни Плещеевой были омрачены слабым здоровьем и тяжелым материальным положением семьи. Когда она умерла неизвестно.

Семья

Анастасия Ивановна была натура страстная и в семейной жизни не была счастлива. По её признанию, Плещеев был редким супругом и делал многое для неё, но в нём не было той нежности и любви, которую она сама к нему испытывала. В браке имела сына и двух дочерей.

• Александр Алексеевич (1778—1862), писатель и переводчик
• Александра Алексеевна
• Марфа Алексеевна

Литература

• Плещеева, Настасья Ивановна // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Плещеева А. И. Училище бедных, работников, слуг, ремесленников и всех нижнего класса людей. — М., 1808.
• Плещеева А. И. Училище бедных, работников, слуг, ремесленников и всех нижнего класса людей. — 2-е изд.. — СПб., 1834.

Отрывок, характеризующий Плещеева, Анастасия Ивановна

– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.