Плещеев, Фёдор Фёдорович

Фёдор Фёдорович Плещеев
Род деятельности:	приближённый Петра I
Дата рождения:	1677(1677)
Гражданство:	Русское царство Русское царство
Дата смерти:	22 ноября 1701(1701-11-22)
Место смерти:	Москва
Супруга:	Прасковья Фёдоровна (урож. Долгорукова)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Фёдор Фёдорович Плеще́ев (1677 — 22 ноября 1701, Москва) — приближённый Петра I.

Биография

Судя по письмам Петра I к Ф. М. Апраксину и Ф. Ю. Ромодановскому, а также по письмам самого Плещеева, видно, что он был близким к царю человеком.

В 1694 году сопровождал Петра в его путешествии в Архангельск, в 1695—1696 гг. участвовал в Азовских походах, а в 1697 году, вместе с ним изучал корабельное дело на Ост-Индской верфи в Амстердаме.

В начале 1698 года, когда Пётр Великий, уехал оттуда в Лондон и Дептфорд для ознакомления с постановкой корабельного дела в Англии, Плещеев остался в Амстердаме и исполнял возложенные на него царём поручения: он заказал пушки и купил 20 000 ружей, парусное полотно и другие корабельные вещи, для уплаты за которые, получал векселя из Москвы.

Согласно расписанию, сделанному Петром, Плещеев набрал много голландцев в русскую службу, а относительно найма командиров, офицеров и лекарей для флота поджидал ещё подтвердительного письма от Петра. В деле этого найма большую помощь оказал Крюйс Корнелиус — учёный и опытный мореплаватель, уже в то время занимавший высокое служебное положение в знаменитом тогда голландском адмиралтействе.

Плещеев писал о нём Петру, что он «зело человек истинно добр» и что без него трудно будет обойтись на флоте, а потому находил весьма желательным приглашение его в русскую службу хотя бы даже с бо́льшим, чем раньше предполагалось, вознаграждением, и Крюйс действительно вступил в русскую службу.

Оставаясь в Амстердаме, Плещеев получал всю почтовую корреспонденцию, адресованную царю, и не только пересылал её в Англию, но делал даже иногда для царя извлечения из писем. Так, например, он сделал выписку из польских писем, по поводу которых прибавил:

Кажется, за помощию Божией, идет счастливо, и кардинал уже склонился. Дай, дай, Боже, во всем намеренном конец благополучен.

Плещеев был посвящён в текущие государственные дела и пользовался доверием царя, а пересылая полученную от Лефорта Франца выписку о каком-то румыне, он спрашивает: «изволишь, государь, мне дать ведать, что мне о том отписать к Москве».

Ещё до отъезда Петра из Амстердама, Плещеев доносил ему о своих переговорах с голландцем Тесингом, известным типографом, с которым Пётр, два года спустя, в 1700 году, заключил контракт о предоставлении ему исключительного права на печатание книг, географических карт и рисунков на русском и голландском языках и на продажу таковых в России.

Плещеев вообще был очень дельным и значимым человеком. В свою очередь, и Плещеев обращался к Петру, в бытность его в Англии, с некоторыми просьбами: так, он просил царя купить разные необходимые инструменты и книгу о кораблестроении, хотя бы на английском языке. В списке «Преображенского полку начальным людям и урядникам», составленном, по-видимому, вскоре по возвращении царя, напротив имени Фёдора Плещеева стоит отметка «был за морем».

В первой половине ноября 1701 года Плещеев находился в Москве и получил от Петра из Коломны два письма. Несмотря на то, что 16 ноября он заболел горячкой, ещё 20 ноября писал письмо Петру, а два дня спустя умер.

Узнав о его смерти, Пётр Великий распорядился, чтобы к похоронам были приготовлены герб и бюст Плещеева, а когда князь Борис Алексеевич Голицын сообщил ему, что «персона Федора Федоровича не потрафлена», то Пётр написал думному дьяку Андрею Андреевичу Виниусу:

Прошу вас, извольте с лица его сделать фигуру из воска или из чего знаешь, как ты мне сказывал, о чем паки прошу, дабы исправлено было немедленно.

Литература

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Плещеев, Фёдор Фёдорович

– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…