Плисовский, Константин

Константин Плисовский
Konstanty Plisowski
Дата рождения	8 июня 1890(1890-06-08)
Место рождения	Новоселец, Подольская губерния, Российская империя
Дата смерти	1940(1940)
Место смерти	Харьков, Украинская ССР, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя Польша
Годы службы	1908 — 1917 1918 — 1930; 1939
Звание	Штабс-ротмистр; Россия (посмертно)
Сражения/войны	Первая мировая война Польско-украинская война Советско-польская война: Битва при Комарове Вторжение в Польшу: Бои за Брест Бои под Коцком
Награды и премии

Константи́н Плисо́вский (Константин Карлович Плисовский; польск. Konstanty Plisowski; 8 июня 1890 — апрель 1940) — польский военный деятель, бригадный генерал (посмертно — дивизионный генерал). Руководитель обороны Брестской крепости в 1939.

Служба в русской армии

Родился 8 июня 1890, в с. Новоселец Подольской губернии в шляхетской семье (герба Одроваж). Окончил Одесский кадетский корпус в 1908 и Николаевское кавалерийское училище в 1910. Служил в 12-м гусарском Ахтырском генерала Дениса Давыдова, Ея Императорского Высочества Великой Княгини Ольги Александровны полку, штабс-ротмистр. Участник Первой мировой войны.

Служба в Польском корпусе

В 1917 вступил в сформированный Временным правительством I Польский корпус, в котором служил командиром кавалерийского полка, приданного 4-й дивизии польских стрелков под командованием генерала Люциана Желиговского.

Служба в польской армии

После того, как Польша в 1918 года восстановила свою независимость, вступил в польскую армию. В следующем году во время польско-украинской войны командовал 14-м уланским полком, отличился в битве под Язловцем 14 июля 1919, показав себя храбрым кавалерийским командиром. 23 августа 1919 по представлению генерала Желиговского произведён «через чин» из майоров в полковники.

Во время советско-польской войны командовал 6-й кавалерийской бригадой (стал её первым командиром), позднее 8-й кавалерийской бригадой. Недолго временно командовал 1-й кавалерийской дивизией генерала Юлиуша Руммеля. Участвовал в известном сражении под Комаровом против Первой Конной армии С. М. Будённого.

Позднее занимал командные посты в армии, был профессором тактики в Высшей военной школе в Варшаве. 4 января 1929 ему было присвоено звание бригадного генерала. В 1930 ушёл в отставку по состоянию здоровья. Была ли это истинная причина отставки, или только предлог — неизвестно.

Оборона Брестской крепости

В сентябре 1939, с началом Второй мировой войны, вновь вернулся на службу. 11 сентября на него была возложена ответственность за оборону крепости Бжесть-над-Бугом (Брестской крепости). Из оказавшихся в Бресте частей общая численность 2-2,5 тыс. человек) сформировал четыре батальона (три пехотных и инженерный). Кроме того у Плисовского было более десятка стволов артиллерии — среди них ни одного противотанкового орудия — два бронепоезда, некоторое количество устаревших танков «Рено FT-17».

К 13 сентября из неё были эвакуированы семьи офицеров и унтер-офицеров гарнизона, заминированы мосты и проходы к крепости, главные ворота были заблокированы танками, а батальоны пехоты окопались на земляных валах.

14 сентября части 10-й немецкой танковой дивизии XIX армейского корпуса генерала Г. Гудериана вышли на линию фортов вокруг города. В этот же день немецкая артиллерия начала обстрел крепости. К вечеру передовые подразделения германских войск заняли часть города, но наступление на крепость было отбито подразделениями гарнизона крепости численностью 2-2,5 тысячи человек. Противник имел превосходство в пехоте в 2 раза, танках — в 4 раза, артиллерии — в 6 раз. 15 сентября артобстрел крепости продолжался в течение всего дня. 16 сентября начался штурм крепости, который вновь был отбит. Многие участники обороны были убиты и ранены, в числе последних оказался и её командир.

Всего обороняющимися было отбито 7 атак немецкой пехоты с танками, поддерживаемых огнём артиллерии и бомбовыми ударами. В условиях нехватки боеприпасов и продовольствия, значительных потерь гарнизона генерал Плисовский приказал подчинённым ему подразделениям с наступлением темноты 16 сентября оставить крепость, в которую утром следующего дня вошли немецкие части.

Из-за мощного артиллерийского огня противника выйти из крепости смогли не все её защитники. Часть польского гарнизона, забрав с собой раненых и убитых, прорвалась на запад по неповреждённому мосту в город Тересполь, где погибшие были похоронены на православном кладбище.

Валентин Пикуль об обороне Брестской крепости в 1939

…не повезло Гудериану. Мощным рывком от Кенигсберга его танковый корпус возник на подступах к Бресту; город немцы взяли с налёту, а крепость не сдавалась. Её гарнизоном командовал генерал Константин Плисовский — бывший офицер царской армии. Наши историки, воспевая героическую оборону Брестской крепости в 1941 году, старательно умалчивали, что такой же героизм был присущ и полякам в 1939 году. Гудериан, образно говоря, разбил себе лоб о нерасторжимые ворота крепости, но поляки сдаваться не собирались. Три дня вокруг фортов громыхало сражение, да такое, что все горожане попрятались в подвалах, а над Брестом ветер раскручивал языки пламени. Штурм за штурмом — нет, не сдаются, а горы трупов немцев растут. Гудериан откатился назад и вызвал авиацию. Бомбы рвались, танки — вперёд, из пушек — прямой наводкой. Сбили ворота, ворвались в крепость, а в ней — ни души: Плисовский ночью обманул Гудериана и тишком вывел гарнизон так, что немцы даже не заметили его отхода… Это случилось в ночь на 16 сентября, а через день к микрофону московского радиовещания подошёл Молотов…

(В. С. Пикуль. Площадь павших бойцов; в тексте есть неточности — так, оборона крепости завершилась в ночь на 17 сентября; город с налёта немцам взять тоже не удалось; часть защитников крепости — около тысячи человек — попали в плен).

Последние бои, лагерь, гибель

После ухода из Брестской крепости вместе с подчинёнными ему подразделениями присоединился к войскам под командованием генерала Франтишека Клэберга. Исполнял обязанности заместителя командующего кавалерийской оперативной группой генерала Владислава Андерса. 24-28 сентября командовал Новогрудской кавалерийской бригадой, которая пыталась прорваться в Венгрию, противостоя как немецким, так и советским войскам.

28 сентября был взят в плен, позднее отправлен в Старобельский лагерь (Ворошиловградская область). Расстрелян в здании харьковского управления НКВД в апреле 1940.

Приказом министра обороны Польши от 20 марта 1996 6-й бронекавалерийской бригаде присвоено имя генерала Константина Плисовского. В 2007 президент Польши Лех Качиньский присвоил ему чин дивизионного генерала (посмертно).

Ссылки

• [www.novayagazeta.ru/data/2008/70/20.html Советско-фашистская дружба]
• [www.library.by/portalus/modules/warcraft/print.php?subaction=showfull&id=1096302417&archive=777&start_from=&ucat=2& Оборона Брестской крепости]
• [www.gusa.ru/organization.html Ахтырский гусарский полк]

Отрывок, характеризующий Плисовский, Константин

Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.