Пловец (картина)

Валерий Балабанов

Пловец. 1976-1986

Холст, масло. 170 × 90 см

Музей Храма Христа Спасителя, Храм Христа Спасителя

К:Картины 1976 года

«Плове́ц» (другое название — «Храм Христа́ Спаси́теля») — картина народного художника России Валерия Балабанова. Работа над картиной началась в 1976 году, завершена в 1986 году. Её сюжетом являлось пророчество о воскрешении Храма Христа Спасителя на месте бассейна «Москва», который был выстроен вместо разрушенного 5 декабря 1931 года собора. 4 апреля 1997 года картина была подарена автором музею воссозданного Храма Христа Спасителя.

История создания

Картина была начата Валерием Балабановым в 1976 году. Сам автор так описывает свою работу:

По Промыслу Божию в 1976 году я начал писать картину о втором Пришествии Храма Христа Спасителя… Прошли годы, и воссияла в России Вифлеемская звезда духовного возрождения — Храм Христа Спасителя, Храм спасителей Отечества 1812 года.

В одном из поздних интервью автор сказал следующее:

…[Я] пишу картины-молитвы, которые сбываются. Это не мои слова — так сказал Патриарх Алексий II, когда увидел картину «Пловец», предвосхитившую возрождение храма Христа Спасителя.

Картина писалась около 10 лет и была завершена в 1986 году. Сразу же после завершения в феврале 1986 года она была представлена художником на посвященной 800-летию «Слова о полку Игореве» выставке «Памятники Отечества» в московском Центральном Доме Художника на Кузнецком мосту. Уже тогда она вызвала интерес — стала репродуцироваться в газетах и журналах. По мнению автора, он отмечал роль картины в росте внимания к вопросу воссоздания Храма Христа Спасителя. В любом случае, в конце 1980-е гг. для воскресения Храма Христа Спасителя оказалось сформировано «мощное общественное движение». Автором картина «Пловец» названа основной картиной его творчества, которая сформировала его творческую душу.

Картина «Пловец» некоторое время была левой частью триптиха «Наследие», который впервые демонстрировался в 1988 году на выставке «Тысячелетие русской культуры». Центральной частью этого триптиха была картина «Полёт Троицы» (1988), а правой — картина «Прожект» (1986).

В 1997 году обозначившееся новое предназначение для картины «Пловец» вынудило автора разделить триптих. 4 апреля 1997 года картина «Пловец» по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II была передана её автором, Валерием Балабановым, в музей Храма Христа Спасителя, где и находится в настоящее время. Имя художника в числе других увековечено на мраморной стене храма Христа Спасителя за заслуги по его возрождению.

Картина «Пловец» стала символом международной выставки «Человек, Пространство, Время. XX век», состоявшейся в Берлине в конце 2000 года.

Композиция

Автор картины в 1999 году представил её композицию таким образом:

Что на картине изображено? Бассейн «Москва», в зеркале бассейна отражается храм Христа Спасителя, а по водным дорожкам как бы из небытия, из легенды перебирается, взмахнув рукой, Георгий Победоносец. Это он — пловец. В одном стихотворении есть такая строчка: «Откуда плыл, куда приплыл, зачем приплыл пловец?..» Из прошлого — в настоящее, чтобы передать эстафету памяти. В то время ещё не шла речь о восстановлении храма…

Литературный критик Лев Аннинский, анализируя в 1997 году картину «Пловец», отмечает, что y Балабанова профанный и сакральный мир друг на друга глядят сквозь стекло, зеркало, водную гладь. Как православный художник, автор начал в 1970-е с полотна, на котором Храм Христа Спасителя погружен в воды бассейна «Москва», именно здесь «овал бытия содрогается от стиснутых в нём сил», силы эти разведены и «совмещены». Вышка для прыжков по Аннинскому читается контуром невидимого монстра, а «границы водных дорожек» — «как канаты, затянувшие Храм в бездну». Но эта «профаническая реальность не проклята и не осмеяна, как полагалось бы в „сатирическом соцарте“», она лишь «соотнесена с ушедшим в глубину, но неповреждённым Храмом».

В полотне, названном Аннинским «мощным», критик жалуется на мешающего «деревянного обкусанного „Егория“» на переднем плане, «фигура которого не лишена остроумия: закинувший руку копьеметатель трактован как пловец». Но «это остроумие скорее литературное, чем пластическое», картина проникнута «тем невинным юмором, с которым интеллигенты сахаровского призыва сидели по кухням и отводили душу в анекдотах». «Теперь, — пишет критик, — когда они сидят в президиумах — картину можно и перевернуть» (патриарх Алексий II, по словам Аннинского, тоже указывал, что картину теперь, после воссоздания Храма, можно показывать «Храмом вверх»). «Пловец» же Балабанова, ранее должный считаться мистификацией, ныне воспринимается как мистерия.

Нидерландский искусствовед, профессор Утрехтского университета Вим Деншлаген (W.F. Denslagen) и немецкий историк, профессор Гейдельбергского университета Нильс Гутшов (Niels Gutschow) отметили ностальгию по разрушенному Храму Христа Спасителя как тему известного произведения Балабанова «Пловец» («The Swimmer»). Когда художник делал первые эскизы, восстановление Храма ещё казалось невозможным. В выстроенном на его месте наибольшем в СССР бассейне несколько поколений московских студентов учились плаванию. Зимой, когда холодный континентальный климат в течение недель давал отрицательную температуру, бассейн был окутан в густом тумане. На фоне планирования городской застройки бассейн называется критиками иронией истории: его «предшественник» (собор), возможно, не мог и подумать, что это будет самое главное здание в Москве.

Ссылки

• [02varvara.wordpress.com/2007/11/18/a-prayer-for-russia/valery-balabanov-swimmer-1976/ A Prayer for Russia. Valery Balabanov. Swimmer. 1976].
• Troshina Olga. [english.ruvr.ru/radio_broadcast/2248514/2315915.html The Christian Message from Moscow] (english). Радио «Голос России» (2005, May 2). — Radio program to the life and art of Russian Orthodox artist Valery Balabanov. Проверено 28 марта 2012. [www.webcitation.org/67gilhJ2J Архивировано из первоисточника 16 мая 2012]..
• Балабанов В. Н. [www.zavtra.ru/denlit/072/21.html Молитва о России] // Завтра : газета. — 2002, 8 августа. — Вып. 8(72).
• Маршкова Татьяна. [www.pnp.ru/archive/14360943.html На пути к храму]. — 2004, 8 апреля. — Вып. № 64 (1436).
• Балабанов Валерий. [smena-online.ru/stories/moi-teatr-zhizni Мой театр жизни] // Смена. — 1989, июль. — Вып. 1493.
• Давыдова Нина. [www.rakurs.ru/pr/em/971.htm «Это Москва» Эфир передачи.]. Радио «Ракурс» (1997). — Беседа Нины Давыдовой с народным художником России Валерием Балабановым о картине «Пловец» (22-38 мин. эфира). Проверено 1 апреля 2012. [www.webcitation.org/67ginSxiE Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Пловец (картина)

Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.