Плоская Земля

Пло́ская Земля́ — устаревшая концепция, по которой Земля представляет собой плоский диск. Концепция плоской Земли присутствовала в космогонической мифологии многих народов древности, в частности, древних египтян, вавилонян, в раннем индуизме, буддизме и скандинавской мифологии. В результате развития астрономии и географии в Древней Греции была оставлена учёными, а шарообразность Земли получила убедительное научное обоснование.

В раннем Средневековье представление о плоской Земле вновь получило развитие в трудах представителей антиохийской богословской традиции и следовавшего им Козьмы Индикоплевста. Распространение древнегреческих астрономических и географических знаний в Западной Европе в позднем Средневековье привело к тому, что представление о шарообразности Земли уже не ставилось под сомнение образованными людьми и не встречало противодействия со стороны религиозных авторитетов. Таким образом, появившееся в XIX веке утверждение о том, что до великих географических открытий люди считали Землю плоской, не имеет серьёзных оснований. Однако на Руси концепция плоской Земли рассматривалась наравне с геоцентрической картиной мира вплоть до XVII века.

Ранние наблюдения

Земля кажется плоской наблюдателю, стоящему на ней, так как кривизна земного шара незначительна на дистанции, которую человек способен обозреть с высоты собственного роста. Сдвиг линии горизонта заметен наблюдателю только с большой высоты. Таким образом, в первобытную эру представление о Земле как плоской равнине было вызвано объективными причинами.

В мифологии

Представление о Земле как о диске происходит из мифологии.

В индуизме и буддизме, Джамбудвипа — земля людей — рассматривается как гигантский диск, окружённый океаном. В центре мира расположена гора Меру, вершина мира, а все материки являются её склонами. Вокруг вершины Меру обращаются солнце, луна и звёзды. В буддизме, перенявшем индуистскую концепцию мира, океан ограничен кольцом непроходимых гор, благодаря чему вода не стекает с плоской Земли в пустоту.

В скандинавской мифологии Мидгард, созданный асами из века убитого великана Имира, представляет собой средний мир в многоярусном мироздании, расположенном на ветвях ясеня Иггдрасиль.

Античность

Раннеантичные философы, такие как Левкипп и Демокрит, были сторонниками теории плоской Земли. Анаксимандр считал Землю цилиндрической.

Аристотель в 330 году до н. э. привёл доказательства сферичности Земли, основанные на изменении линии горизонта и смещении положения созвездий в различных широтах; кроме того, форма тени Земли при лунном затмении всегда круглая.

В I веке нашей эры Плиний Старший пишет о сферической земле как об общепринятом факте. Дополнительные аргументы в пользу сферической концепции привёл Птолемей. В частности, он отмечал, что прибрежные горы видны из моря словно бы торчащими из воды, что возможно только если они частично заслонены водной гладью.

Библейские представления

См. также: Космология в иудаизме

Как отмечают светские философы — историки науки, скудность библейской космографии, а также отсутствие в Библии каких-либо естественнонаучных идей делали практически невозможным построение на её основе такой развёрнутой космологической картины мира.

Некоторые места можно интерпретировать по-разному. Так, несколько раз форма Земли названа кругом‎, например:

Он есть Тот, Который восседает над кругом земли, и живущие на ней — как саранча пред Ним. (Ис. 40:22)

Ты из всего круга земного избрал Себе одну пещеру, и из всех цветов во вселенной Ты избрал Себе одну лилию. (3Езд. 5:24)

а также в стихах Иов. 26:10 и Прит. 8:27. Среди исследователей не сложилось окончательного мнения, следует ли трактовать этот «круг» в смысле «круглый диск» или как синоним слова «шар». Однако, по мнению некоторых исследователей, Библия оказывает поддержку именно представлению о плоской земле.

Так, на плоскую форму Земли могут указывать строки Библии, утверждающие возможность увидеть сразу всю землю с высокого объекта:

Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их (Мф. 4:8)

Видения же головы моей на ложе моем были такие: я видел, вот, среди земли дерево весьма высокое.
Большое было это дерево и крепкое, и высота его достигала до неба, и оно видимо было до краев всей земли. (Дан. 4:8)

Упоминания о «краях» и «углах», а также «концах» (хотя под этими терминами возможно понимать окраины обитаемой части суши), по мнению некоторых исследователей, противоречат концепции шарообразной Земли:

Под всем небом раскат его, и блистание его — до краев земли. (Иов. 37:3)

И поднимет знамя язычникам, и соберет изгнанников Израиля, и рассеянных Иудеев созовет от четырёх концов земли. (Ис. 11:12)

А ты, Израиль, раб Мой, Иаков, которого Я избрал, семя Авраама, друга Моего, —
ты, которого Я взял от концов земли и призвал от краев её, и сказал тебе: «ты Мой раб, Я избрал тебя и не отвергну тебя» (Ис. 41:8-9)

и ты, сын человеческий, [скажи]: так говорит Господь Бог; земле Израилевой конец, — конец пришел на четыре края земли. (Иез. 41:8-9)

И после сего видел я четырёх Ангелов, стоящих на четырёх углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево. (Откр. 7:1)

Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырёх углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской. (Откр. 20:8)

Встречается описания и шарообразной формы (в синодальном переводе — в славянском тексте выражение «на земном шаре» записано так: «над кругом земным»):

Эта голова устрашила всю землю и владычествовала над обитателями земли с великим угнетением, и удерживала власть на земном шаре более всех крыльев, которые были.. (3Езд. 11:32)

По мнению ряда авторов, на библейские представления повлияла картина мира, распространённая в Древнем Вавилоне.

Отцы Церкви

Астрономические взгляды отцов церкви и современных им христианских писателей являлись результатом попыток приспособить греческую астрономию к текстам Библии. При этом можно говорить о достаточно серьезном знании греческой науки христианскими писателями. Говоря о форме, то с представлением о шарообразности Земли боролся знаменитый латинский богослов Лактанций.Такое утверждение поддерживали и некоторые богословы Антиохийской школы, в частности Севериан Габальский, Диодор Тарсийский и некоторые другие. Путешественник и купец Козьма Индикоплов в сочинении «Христианская топография» представил целую космографию, основанную на представлении о плоской Земле:

«Некоторые люди, прикрывающиеся именем христиан, утверждают, заодно с языческими философами, что Небо имеет сферическую форму. Без сомнения, эти люди введены в заблуждение затмениями Солнца и Луны…»

В его представлении Земля являлась плоским четырёхугольником, накрытым сверху куполом, сверху от которого располагаются Небеса.

• Земля и Вселенная по представлению Козьмы Индикоплевста (миниатюры из «Христианской топографии»)
• Cosmas - universe.jpg

  Вселенная в виде скинии

• Cosmas - rising sun.jpg

  Великая гора на севере, где восходит и заходит солнце

• Cosmas - antipodes.jpg

  Иллюстрация, высмеивающая существование антиподов

«Христианскую топографию» критиковал его современник, Иоанн Филопон.

Афанасий Великий выдвигал компромиссную теорию, по которой сферическая Земля парит над мировым океаном и окружена небом как полусферой (Толкование на псалмы, Пс. 103).

Василий Великий с неодобрением отзывался о самих подобных спорах, считая форму Земли незначительным вопросом для веры:

Писавшие о мире, рассуждали о фигуре Земли, что она такое, шар ли, или цилиндр, или походит на кружок, со всех сторон одинаково обточенный, или на лоток, имеющий в средине впадину (ибо ко всем сим предположениям прибегали писавшие о мире, и каждый из них опровергал предположение другого), но я не соглашусь признать наше повествование о миротворении стоящим меньше уважения, потому что раб Божий Моисей не рассуждал о фигурах, не сказал, что окружность Земли имеет сто восемьдесят тысяч стадий, не вымерил, насколько простирается земная тень, и как эта тень, падая на луну, производит затмение. Если умолчал он о сем, как о бесполезном для спасения, то ужели за это слова Духа Святого сочту маловажнее человеческой мудрости? (Беседы на Шестоднев, 9)

Иоанн Дамаскин в своём труде «Точное изложение Православной веры» упоминает теорию конусообразной земли. Он говорит уже не только о шарообразности, но и о её малых размерах в пропорциях Вселенной:

«Некоторые утверждают, что земля шарообразна, другие же признают её конусообразной. Но она меньше, даже несравненно меньше неба, являясь как бы некоторой точкой, висящей в центре небесной сферы.»

В то же время, среди принимавших шарообразность Земли вопросом оставалась возможность существования антиподов, то есть обитателей обратной стороны Земли. В средневековье преобладала точка зрения, что пересечь мировой океан принципиально невозможно из-за его размеров и бурности, и кругосветные путешествия невыполнимы. Таким образом, люди не могли заселить «обратную сторону Земли». О существовании узкого Берингова пролива в то время было неизвестно. Сама возможность существования суши на противоположной стороне Земли подвергалась сомнению многими авторами. Так, Аврелий Августин в своих сочинениях предполагал, что области на обратной стороне Земли покрыты океаном и необитаемы:

Тому же, что рассказывают, будто существуют антиподы, то есть будто на противоположной стороне земли, где солнце восходит в ту пору, когда у нас заходит, люди ходят в противоположном нашим ногам направлении, нет никакого основания верить. Утверждающие это не ссылаются на какие-нибудь исторические сведения, а высказывают как предположение, основанное на том, что земля держится среди свода небесного и что мир имеет в ней в одно и то же время и самое низшее, и срединное место. Из этого они заключают, что и другая сторона земли, которая находится внизу, не может не служить местом человеческого обитания. Они не принимают во внимание, что из этого ещё не следует, что та часть земли свободна от воды; да если даже была бы и свободна, из этого отнюдь не следует, что там живут люди.

Мусульманское Средневековье

Как свидетельствует Бируни, шарообразность Земли отрицали некоторые исламские богословы. Главным препятствием для признания шарообразности Земли было не столько её противоречие тексту Корана, сколько специфическая особенность исламского вероучения: в течение священного месяца Рамадана мусульмане не могли ни есть, ни пить в светлое время суток. Однако если астрономические явления происходят так, как следует из теории шарообразности Земли, то севернее 66° Солнце не заходит в течение целых суток, и так может продолжаться в течение нескольких месяцев; таким образом, мусульмане, которые могли бы оказаться в северных странах, либо должны были отказаться от соблюдения поста, либо должны были умереть с голоду; поскольку Аллах не мог дать такого повеления, Земля не может быть круглой. Тем не менее, в мусульманском мире космология основывалась на Аристотеле и Клавдии Птолемее, так что учёные разделяли представление о сферической Земле.

Европейское Средневековье

Нет достоверных данных о том, какие воззрения на форму Земли преобладали в Средние века. На представлении о сферической форме Земли основаны трактаты по астрономии и натуральной философии, изучавшиеся в средневековых университетах: трактаты О природе вещей и Исчисление времени Беды Достопочтенного, трактаты О Сфере Сакробоско и Гроссетеста, комментарии к естественно-научным сочинениям Аристотеля многочисленных схоластов. У Данте Алигьери в «Божественной комедии» (XIII век) Земля шарообразна.

Таким образом, распространённое в XIX веке мнение, что идея шарообразности Земли отвергалась средневековыми теологами, является не более чем мифом. Не исключено, впрочем, что за пределами академических кругов было широко распространено мнение о плоской Земле. Вера в плоскую землю, Мидгард, сохранялась у скандинавских язычников в I тысячелетии н. э.

Христофор Колумб на основе данных о сферичности Земли совершил своё путешествие в Америку, намереваясь попасть в Индию. До этого большинство попыток морского сообщения с Индией предпринимались через южную оконечность Африки. Колумб основывался на собственной теории, сильно преуменьшавшей известные со времен Эратосфена истинные размеры земли, за что подвергался критике современных ему учёных. Открытие Америки опровергло гипотезу о гигантском океане, доказав возможность существования антиподов. Магеллан в 1522 и Дрейк в 1580 годах совершили кругосветные путешествия, эмпирически доказав сферичность Земли.

Плоская Земля в массовой культуре

Можно убедиться, что Земля поката, — Сядь на собственные ягодицы и катись! Владимир Маяковский. «Юбилейное»

Образ плоской Земли часто встречается в литературе и кино, особенно в фантастике.

Терри Пратчетт, английский автор юмористической фантастики, создал объёмный цикл произведений о вселенной, которая так и называется — Плоский Мир. Этот мир, представляющий собой огромный диск, покоится на спинах четырёх слонов, а те стоят на спине исполинской черепахи по имени А’Туин. Образ такого мира Пратчетт позаимствовал из индийской мифологии.

В книге Клайва Льюиса «Покоритель зари, или Плавание на край света» из цикла «Хроники Нарнии» герои предпринимают путешествие на край света. Согласно космологии Нарнии, мир плоский, а за его краем находится страна Аслана — местный рай. Льюис стремился таким образом подчеркнуть древность Нарнии, её близость к реалиям средневекового мифа, и специально просил своего иллюстратора, чтобы карта Нарнии напоминала старинную, искажённую карту мира.

В легендариуме Дж. Р. Р. Толкина, особенно в книге «Сильмариллион», неоднократно подчёркивается, что мир Арды был изначально сотворён плоским, и лишь при изменении мира Эру Илуватаром при падении Нуменора мир, образно говоря, был «свёрнут» и стал круглым.

В повести современного российского писателя Сергея Синякина «Монах на краю Земли» (1999) описана следующая ситуация: экспедиция на стратостате Осоавиахим-1 доказала теорию плоской Земли, достигнув купола небес, и даже добыла платиновую звезду. Все участники экспедиции были репрессированы, поскольку товарищ Сталин счёл, что материалистическая наука более соответствует политической ситуации. Таким образом, запуски первых спутников, Юрия Гагарина и полёты на Луну — были грандиозной мистификацией спецслужб, искажающих истинную картину мира.

В фантастической новелле Филиппа Фармера «Поднять паруса!» Колумб, плывущий открыть Индию, подплывает к водопаду края Земли, где оборвался горизонт, и каравелла обрушивается в него.

В третьем фильме «Пираты Карибского моря» использован тот же сюжет: чтобы попасть на тот свет за капитаном Джеком Воробьём, его команда подплывает на паруснике к краю земли и падает с него вместе с океанским водопадом. Аналогичный сюжет появился также в фильме «Бандиты времени».

В реалистической литературе и кино встречаются сатирические изображения людей, верящих в плоскую Землю. Таковы некоторые персонажи комедии Людвига Хольберга «Горец Эразм» (Erasmus Montanus, 1723), рассказа Редьярда Киплинга «Как голосованием признали Землю плоской» (1917) и др. В этих книгах «плоская Земля» выступает как гипербола воинствующего невежества.

В фильме «Наверное, боги сошли с ума» (ЮАР, 1980) главный герой, бушмен Хи, хочет выбросить с края Земли «проклятую» пустую бутылку «Колы». В финале картины он бросает бутылку с высокого обрыва, ниже края которого плывут облака, считая, что достиг своей цели.

В фильме «Тёмный город» (США, 1998) странники — инопланетяне, вселившиеся в трупы людей, создают плоский мир в рамках эксперимента по изучению человеческой души. Главному герою в конце фильма удается получить власть над реальностью, и над плоской Землей восходит Солнце.

Современные сторонники

Несмотря на то, что факт сферичности земли является общепринятым, существует Общество плоской Земли, ставящее своей целью доказать, что Земля — плоская. По заявлениям его сторонников, все правительства Земли заключили мировой заговор с целью обмануть людей. Космология общества такова:

• Земля является плоским диском 40 000 километров в диаметре, с центром в районе Северного полюса
• Солнце и Луна вращаются над поверхностью Земли. То же самое происходит со звёздами.
• Сила тяжести возникает ввиду того, что Земля движется вверх с ускорением 9,8 м/с².
• Южного полюса не существует. То, что нам кажется Антарктидой — ледяная стена, опоясывающая мир.
• Все фотографии Земли из космоса — подделки.
• Расстояние между объектами в южном полушарии намного больше. Тот факт, что перелёты между ними происходят быстрее, чем должно быть согласно карте плоской Земли, объясняется тем, что пилоты авиалайнеров тоже замешаны в заговоре.

Некоторые фундаменталистски настроенные деятели ислама утверждают, что шарообразность Земли противоречит мусульманскому вероучению.

Последний президент Республики Трансвааль Паулус Крюгер, в беседе с моряком Джошуа Слокамом, в одиночку обошедшем на паруснике вокруг Земли, повторял: «Нет, ты наверно имеешь в виду не вокруг Земли, это же невозможно!».

В 2016 году американский рэпер B.o.B, в серии твитов отстаивавший убеждённость в плоскости Земли, вступил с астрофизиком и известным популяризатором науки Нилом ДеГрасс Тайсоном в публичный спор, переросший в обмен диссами.

См. также

• Полая Земля
• Геоцентрическая система мира
• Альтернативная география

Литература

• Ибаньес, Энрике. Мечта об идеальной карте. Картография и математика. — М.: Де Агостини, 2014. — 176 с. — (Мир математики: в 45 томах, том 26). — ISBN 978-5-9774-0721-2.

Ссылки

• [schools.keldysh.ru/sch1905/astronomia.ppt ИСТОРИЯ АСТРОНОМИИ]
• [www.voskres.ru/oikumena/kosm.htmt Книги о создании и строении мира. Христианская топография Козьмы Индикоплова и Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского]

Отрывок, характеризующий Плоская Земля

– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.