Площадь Мая

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 34°36′30″ ю. ш. 58°22′19″ з. д. / 34.60833° ю. ш. 58.37194° з. д. / -34.60833; -58.37194 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-34.60833&mlon=-58.37194&zoom=14 (O)] (Я) Площадь Мая (исп. Plaza de Mayo) — центральная площадь столицы Аргентины города Буэнос-Айреса . Расположена между улицами Иполито Иригоена, Балькарсе, Ривадавия и Боливара. Существует с 1580 года и является местом, с которого начал отстраиваться Буэнос-Айрес. В 1810 году на площади происходили главные события Майской революции, в честь которой она была названа. 13 сентября 1816 года на Майской площади была провозглашена независимость Аргентины, а 21 октября 1860 года — было объявлено о принятии конституции Аргентины. Свой современный вид площадь приобрела в 1884 году, после сноса Старой Галереи и объединения двух площадей, которые были на этом месте раньше.





План площади

Восток
Север Юг

Здание спецслужб

Резиденция президента

Министерство экономики и финансов

Национальный банк Аргентины

Майская площадь

Федеральная администрация государственных доходов

Кафедральный собор Буэнос-Айреса

Банки

Улица Роке Саэнс Пенья

Муниципалитет Буэнос-Айреса

Майская улица

Ратуша

Улица Хулио А. Годы
Запад

История

Колониальная эпоха

В 1573 году король Испании Филипп II Габсбург издал приказ, который определял, какими должны быть испанские колонии в Америке, их улицы и площади. Согласно королевскому приказу главная площадь города должна быть прямоугольной, и шириной вдвое меньше длины. Тем не менее, когда Хуан де Гарай 11 июня 1580 года создавал город Буэнос-Айрес, он определил главной площадью квадрат со стороной в 117 метров, что составило примерно половину от её нынешнего размера. Эта площадь находилась между нынешними улицами Ривадавия, Иполито Иригоэна, Боливара и Обороны.

Остальная часть площади, которая находилась между современными улицами Балькарсе, Иполито Иригоена, Ривадавия и Обороны, была отдана в собственность губернатору Хуану Торресу де Вера-и-Арагон, который так и не начал там строительство. В 1608 году управляющий общины направил просьбу предоставить эти земли для расширения главной площади, но в это же время иезуиты с разрешения губернатора Эрнандо Арьясом де Сааведра в северной части этого участка построили часовню и несколько домов. В 1617 году иезуиты открыли здесь коллегию и расширили церковь. С 1609 года в течение двух веков на главной площади Буэнос-Айреса регулярно проводилась коррида. В 1619 году были построены несколько жилых домов напротив часовни, отделенные от неё переулком. Губернатор не заплатил рабочим и, проиграв дело в суде, чтобы выплатить долг вынужден был продать свои земли Педро де Рохасу-и-Асеведо в 1643 году. В 1645 году вдова Рохаса пожертвовала их иезуитам. В 1649 году владельцы поместья Веры-и-Сарате также уступили права на него в пользу иезуитов, которые таким образом стали законными владельцами всей восточной части современной Майской площади. Поскольку здания, находившиеся на площади в то время, были в плохом состоянии и стояли посреди сектора обстрела крепости, которая была построена на побережье Ла-Платы, губернатор Алонсо Меркадо-и-Вильякорта выкупил их в 1661 году и снес. Таким образом, появилось пространство между крепостью и Главной площадью, которое получило название Плацдарм и было обычным пустырем.

Тем не менее, стены церкви продолжали существовать и с 1680 года в них размещался военный форпост для защиты от индейцев. С 1695 года там жил служащий, который следил за ценами на продукты, которые продавались на площади. С 1717 года в этих стенах размещался каретный сарай церковнослужителей, а впоследствии — губернаторов и вице-королей. В 1822 году из-за плохого состояния здания оно было снесено. Таким образом главная площадь Буэнос-Айреса стала пустырем без единой постройки, который в дождливую погоду превращался в болото. В 1725 году иезуитский архитектор Андрес Бланки заложил на площади ратушу с 11 арками, строительство которой затянется на много десятилетий.

В 1763 году состоятельный дон Франсиско Альварес Кампана предложил тогдашнему губернатору Педро де Севальосу на собственные средства построить галерею (исп. recova), которая бы разделила центральную площадь Буэнос-Айреса на две части и использовалась бы для торговли. Работы по сооружению галереи начались лишь в 1803 году. Сначала галерея была образована двумя арками с одиннадцатью аркадами, разделенными переулком. В 1804 году аркады соединили большой центральной аркой, которая получила название Арка Вице-королей. Позже галерея состояла уже из 44 арок и была построена поперёк площади с севера на юг из обожженного кирпича в стиле классицизма дорического ордера. Того же года вице-король Рафаэль де Собремонте издал указ, по которому жители всех домов на центральной площади должны соорудить у себя аркады, которые бы гармонировали с Ратушей и Галереей.

В 1806 — 1807 годах площадь стала основным полем боя между жителями Буэнос-Айреса и британскими захватчиками. Восточная часть площади называлась Цитадельной, поскольку находилась между крепостью и галереями, или Базарной, там находилось главное торжище города, а западная часть, которая находилась перед ратушей — Главной, а после английских вторжений в город в 1806—1807 годах — стала носить имя Победы.

Первые годы независимости

Двадцать пятого мая 1811 года в рамках празднования годовщины Майской революции площадь переименовали в Площадь 25 Мая. Также на ней была сооружена Майская пирамида — первый патриотический памятник Аргентины. 8 октября 1812 года площадь стала эпицентром революции, которая свергла Первый Триумвират (тогдашнее правительство Аргентины). В 1815 году на площади были установлены 4 статуи, которые олицетворяли Европу, Азию, Африку и Америку.

В 1818 году началось строительство новой галереи по улице Ратушной (ныне Иполито Иригоена), следовательно предыдущая галерея стала называться старой. В 1853 году была разрушена крепость, а на её месте построена новая таможня по проекту английского архитектора Сэма Тейлора. 23 мая 1854 года на Майской площади была торжественно принята Конституция Аргентины. В честь этого события было установлено четыре пирамиды в готическом стиле, украшенные цветами и надписями. В 1856 году была отреставрирована Майская Пирамида, которая в то время располагалась по центру Площади Победы, на вершину пирамиды была поставлена статуя женщины, которая ныне считается символом Аргентины. Также на площади были установлены скамейки, разбиты сады и высажено 300 деревьев мелии. Двадцать пятого мая было проведено газовое освещение для ратуши, кафедрального собора, муниципалитета, галереи и крепости. В последующие два года были вымощены камнем тротуары по всему периметру площади и перед собором, также были установлены скамейки из белого мрамора. В 1857 году по проекту Шарля Анри Пельегрини между улицами Ривадавия, Реконкисты и Митрэ было построено первое здание театра Колон.

Во времена правления Хуана Мануэля де Росаса страна переживала серьёзные экономические трудности, в связи с чем некоторые объекты государственной собственности были выставлены на продажу. Среди них была и Старая Галерея. Первый аукцион по её продаже состоялся 27 октября 1835 года. 29 сентября 1836 года её выкупил Томас де Анчорена, в собственности семьи которого Галерея оставалась до 1883 года. В 1883 году мэр города Торкуато де Альвеар предложил архитектору Хуану Антонио Бускьяццо снести Галерею ради расширения площади. В 1884 году Галерея была экспроприирована городской властью и снесена с помощью 700 рабочих за 9 дней. Через несколько лет семья Анчорена отсудила у Муниципалитета значительную денежную компенсацию за это решение. Таким образом 17 мая 1884 две площади (Победы и 25 мая) были объединены в одну под названием Майская площадь. Затем была снесена мостовая улицы Обороны, которая пересекала площадь, и рельсы трамвая, который по ней проходил.

В 1885 году по проекту архитектора Хуана Антонио Бускьяццо и инженера Хосе Марайни напротив нынешней Каса-Росада, на углу улиц Ривадавия и 25 мая, было возведено здание Биржи Буэнос-Айреса. В 1870 году была создана комиссия генерала Бартоломе Митре, Энрике Мартинеса и Мануэля Хосе Гэррик, которая занималась вопросом установления на площади конной статуи Мануэля Бельграно. Создание статуи героя было доверено французскому скульптору Альберу-Эрнесту Каррье-Белльозу, а лошадь — Мануэлю де Санта Колома. Лошадь Бельграно стала первой скульптурой, выполненной аргентинцем. Памятник был открыт Доминго Фаустино Сармьенто 24 сентября 1873 года. До 1886 года статуя находилась в центре Площади 25 мая лицом на запад, но потом её перенесли напротив нового Дома Правительства, заменившего крепость, и установили лицом на север.

В 1870 году на Площади Победы было также установлено два фонтана в ренессансном стиле к востоку и западу от Пирамиды. Впоследствии фонтаны были перенесены на перекресток улиц 9 июля и Кордовы. В 1882 году было предложено заменить мелии на Майской площади на финиковые пальмы. При содействии Доминго Фаустино Сармьенто пальмы были привезены из Рио-де-Жанейро. В 1888 году здание театра Колумба после реконструкции занял Национальный банк Аргентины. 13 апреля 1890 года после основания партии «Гражданский союз» состоялась манифестация на Майской площади, которая стала первой народной политической демонстрацией в Аргентине. В 1898 году по проекту архитекторов Оберга, Кихльберга и Тамбурини в восточной части площади был сооружен Кассу-Росадо — резиденция исполнительной власти Аргентины.

XX век

В 1891 — 1902 годах на базе проекта Хуана Антонио Бускьяццо был построен Дворец правительства города Буэнос-Айреса, расположившийся в западной части площади. В конце XIX века площадь пережила ещё одну основательную реконструкцию под руководством Карлоса Тайса, который заменил некоторые пальмы на платаны, заменил газоны, плитку, решетки, проложил аллеи, которые пересекали площадь накрест. Также на площади было установлено электрическое освещение. В 1904 году в рамках подготовки к празднованию столетия Майской революции было предложено заменить Майскую пирамиду на более величественный монумент. Был проведен конкурс, но новый памятник так и не был выбран, в 1912 году Майскую пирамиду перенесли в центр площади. В 1913 году под площадью начал функционировать метрополитен, а в южной части площади был открыт вход на станцию «Майская площадь».

9 июня 1942 года Майская площадь декретом № 122.096 была признана историческим памятником. В 1942 году по проекту архитекторов Фитте и Морелли на месте дома Антонио Гонсалеса Балькарсе и старого здания Национального конгресса Аргентины, где проводились заседания в 1864—1905 годах, был построен Национальный ипотечный банк. Сейчас в этом здании находится Федеральная администрация государственных доходов. В 1940 году старые здания Биржи и Национального банка были снесены. На их месте был построен новый банк в стиле классицизма, который был достроен в 1955 году. 17 октября 1945 года на Майской площади состоялась многолюдная демонстрация, которая добилась освобождения Хуана Перона, который впоследствии был избран президентом Аргентины. 15 апреля 1953 года на площади произошел террористический акт, 5 человек погибли и 95 были ранены. 16 июня 1955 года Майская площадь пережила бомбардировку Морской авиацией и ВВС Аргентины при попытке государственного переворота. Более 300 человек погибло.

В 1977 году площадь пережила очередную реконструкцию, в ходе которой были разбиты клумбы площадью 3000 м², была установлена оросительная система и проложены дорожки шириной 6 метров и тротуары общей площадью 800 м². Белую плитку заменили на коричневую. Было также установлено четыре танцующих фонтана вокруг Пирамиды. В 1977—1983 годах на Майской площади произошло большое количество митингов против военной диктатуры, Фолклендской войны, нарушений прав человека, в их числе выступление матерей Площади мая.

XXI век

29 марта 2000 года архиепископ Буэнос-Айреса посадил перед Кафедральным собором оливковое дерево в знак годовщины архиепископства и «компромисса между различными религиями в стране». 19—20 декабря 2001 года Майская площадь стала местом развития событий в ходе общественных протестов, вызванных экономическим кризисом в стране, в которых погибло несколько человек. 10 марта 2005 года историческим памятником декретом № 1.653 было провозглашено место у Майской пирамиды, где собирались с 1977 года матери Площади мира, которые отстаивали права своих детей, репрессированных во времена «Грязной войны».

См. также

Напишите отзыв о статье "Площадь Мая"

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Площадь Мая
  • [www.abuelas.org.ar/english/history.htm История площади — History of Abuelas de Plaza de Mayo]
  • [coleccion.narod.ru/argentina/arglugares/Plazademayo.htm История площади]

Отрывок, характеризующий Площадь Мая

Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.