Площадь Островского (Санкт-Петербург)

Площадь Островского Санкт-Петербург
Общая информация
Район города	Центральный
Полицейская часть	Спасская часть
Прежние названия	Аничковская площадь, Александринская площадь, Театральная площадь, Площадь Александринского Театра, Площадь Писателя Островского
Ближайшие станции метро	«Невский проспект» «Гостиный двор»
открытка 1900-х годов
[www.openstreetmap.org/?lat=59.93278&lon=30.33647&zoom=17&layers=M на карте OpenStreetMap]
[maps.yandex.ru/-/CVcdf9b на карте яндекс]
[maps.google.ru/maps?hl=ru&q=Островского+площадь&ie=UTF8&hq=&hnear=пл.+Островского,+№78,+город+Санкт-Петербург,+Центральный+Адм.+район&z=15 на карте Google]

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 540 [whc.unesco.org/ru/list/540 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/540 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/540 фр.]

Пло́щадь Остро́вского — площадь в Центральном районе Санкт-Петербурга в историческом центре города. Здесь сходятся Невский проспект, улица Зодчего Росси, Малая Садовая улица, переулок Крылова.

Площадь представляет собой архитектурный ансамбль, возникший по проекту архитектора К. И. Росси в XIX веке. На площади находятся памятники истории и культуры федерального значения: Александринский театр, Российская национальная библиотека, Аничков дворец, памятник Екатерине ΙΙ, здания Министерства народного просвещения и Дирекции императорских театров по улице Зодчего Росси, здание Санкт-Петербургского городского кредитного общества. Несмотря на то, что К. И. Росси не удалось воплотить весь замысел, ансамбль площади Островского остаётся одним из высших достижений русского градостроительного искусства. В составе исторической застройки центра Санкт-Петербурга площадь включена в список Всемирного наследия.

История названия

На плане 1829 года площадь обозначена как Аничковская площадь. Название площади было связано с тем, что она располагалась на территории, принадлежащей в то время Аничковому дворцу. 13 августа 1832 года присвоено название Александринская площадь, связанное с тем, что на площади находится Александринский театр. В 1851—1858 годах параллельно существовало наименование Театральная площадь. На плане 1899 года обозначено как площадь Александринского Театра.

6 октября 1923 года площадь переименована в площадь Писателя Островского в честь русского драматурга А. Н. Островского (1823—1886). Хотя он не жил в Санкт-Петербурге, но был тесно связан с культурной жизнью города. С 1859 года почти все пьесы Островский печатал в «Современнике» и «Отечественных записках», а на сцене Александринского театра ставились многие пьесы драматурга. Название просуществовало до 1929 года. Параллельно в 1925 году появляется название площадь Островского.

Объекты на площади все петербуржцы, несмотря на многочисленные их официальные названия, именуют: библиотеку — «Публичка», театр — «Александринка», квадригу Аполлона на театре — «Кучер с Александринки», сад на площади — «Катькин садик». Очень много прозвищ у памятника Екатерине, самые приличные из них «Катька» и «Печатка».

История

Предыстория площади

В XVIII веке происходил процесс сосредоточения важнейших по своему значению и по масштабам архитектурных сооружений на берегах Невы и в ближайших к Неве кварталах. Будущая площадь Островского была городской окраиной. Доминирующими строениями между Невским проспектом, Садовой улицей и набережной реки Фонтанки были Аничков и Воронцовский дворцы. Первый из них принадлежал графу А. Г. Разумовскому. На месте нынешней площади находился дворцовый сад, расположенный до Большой Садовой улицы и Чернышова моста. В нём, вдоль Невского проспекта, находился пруд, а напротив Малой Садовой улицы бил фонтан. На месте нынешней Российской национальной библиотеки были устроены питомник и оранжереи, вдоль Садовой улицы располагались дома садовников и дворцовых слуг, а напротив Гостиного двора стоял дом управляющего графа Разумовского. На месте теперешнего Александринского театра находился деревянный Итальянский павильон с картинной галереей.

Императрица Екатерина II подарила Аничков дворец своему фавориту Г. А. Потёмкину. Во дворце находилась библиотека Потёмкина. В Итальянском павильоне обычно проводились праздники и выставлялись редкие «произведения искусства». В 1795 году в павильоне разместили привезённую из Польши библиотеку братьев Залуских, ставшую впоследствии основой будущей Императорской Публичной библиотеки.

Вот как описывает будущее место площади И. Г. Георги в 1794 году:

«§ 167. Аничковский дворец по Невской перспективе и Фонтанке. ИМПЕРАТРИЦА ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА построила оный в 1744 году по плану Графа Растрелли для Графа Разумовского, после того куплен он от казны для Князя Потёмкина Таврического, который продал его богатому купцу Никите Шемякину. Этот дом велик и стоит на открытом месте, в 3 этажа, и имеет фасад простой. На улицу есть на сводах висячий сад, равный ширине дворца. Дворцовый сад в виде косого четырёхугольника простирается до Садовой улицы… Ныне же стоит без всякого употребления. Дворец оставлен без присмотру и год от года теряет свой вид».

В 1799 году западная часть сада Аничкова дворца передана в ведение Театральной дирекции. Санкт-петербургский генерал-губернатор П. В. Голенищев-Кутузов заключил контракт с антрепренёром Антоном Казасси о перестройке Итальянского павильона в театр. К 1801 году архитектором В. Бренной работы завершились. В историю он вошёл как Театр Казасси, а затем Малый театр, именуемый иногда Французским театром. В 1796—1801 годах по проекту архитектора Е. Т. Соколова на углу Невского проспекта и Садовой улицы было построено здание Публичной библиотеки. В результате территория сада Аничкова дворца значительно сократилась и на западе ограничилась линией ныне существующего сада. В начале XIX века по этой границе возник ряд небольших деревянных и каменных домов, принадлежащих артистам и частным владельцам.

Возникновение и развитие площади

К 1810-м годам здание Малого театра стало тесно для публики, и его внешний вид не соответствовал парадному облику главной городской магистрали. В 1816 году к проектированию привлекли архитекторов А. К. Модюи и К. И. Росси, состоявших на службе в Комитете строений и гидравлических работ. Оба зодчих представили свои варианты реконструкции театрального здания вместе с полной перепланировкой всей окружающей территории от Аничкова дворца до Садовой улицы. В итоге долгих обсуждений предпочтение отдали Росси, который разработал около двадцати вариантов генерального плана преобразования местности вокруг будущего театра. По его проекту, Театральная площадь, площадь у Чернышова моста, сеть новых улиц, связанных между собой и с другими магистралями центра, застраиваются как единый архитектурный ансамбль. В центре доминирует здание Александринского театра. В результате возникает крупнейший общественный и культурный центр, в который входят театр, публичная библиотека, здания министерств и целая система улиц.

Строительство началось в 1816—1818 годах с постройки двух симметричных павильонов с фигурами русских витязей, выполненных С. С. Пименовым, и сооружения ограды, отделившей оставшуюся часть сада у Аничкова дворца. Таким образом, была обозначена восточная граница новой площади, а также подчёркнуто значение дворца в ансамбле. В 1828—1832 годах Росси искусно пристроил к зданию Публичной библиотеки, построенному ранее Е. Т. Соколовым вдоль Садовой улицы, огромный (протяжённостью 90 метров) новый корпус, создав гармонически целое сооружение. В это же время в глубине площади строится здание Александринского театра. Здание театра являлось одним из лучших для своего времени по планировке, оборудованию сцены и мастерству внешней и внутренней отделки. На открытии театра 31 августа (12 сентября) 1832 года была сыграна патриотическая пьеса М. В. Крюковского «Пожарский, или Освобождённая Москва». Позади здания театра, на одной с ним оси, в 1828—1834 годах по проекту Росси построена улица, оформленная двумя торжественными зданиями. По гармоничности и законченности пропорций (длина улицы — 220 м, ширина и высота зданий — 22 м), торжественности строя колоннад и красоте перспектив эта улица не имеет равных. Из-за разногласий с заказчиком (отказ сделать главным звеном ансамбля Аничков дворец) Росси был отстранён от работы над ансамблем. Ансамбль не был завершён. Великий зодчий умер в полном забвении в 1849 году.

Летом 1832 года на площади перед театром садовым мастером Яковом Фёдоровым был разбит сад. Он представлял собой центральный луг, окружённый дорожкой извилистых очертаний с четырьмя выходами на площадь. Сад огорожен чугунной решёткой с четырьмя двухстворчатыми воротами и 30 фонарями, вокруг устроен тротуар.

В 1830-х — начале 1840-х годов с восточной стороны площади, к югу от сада Аничкова дворца, находился двор купца Маркела Езелева. На его месте вскоре по проекту архитектора Адриана Розена было построено здание деревянного конного цирка, открытие которого состоялось 10 октября 1846 года. В 1850-е годы он был перестроен по проекту архитектора В. П. Львова. Цирк просуществовал до 1867 года, а через три года на его месте открылся один из первых в России театров оперетты — «театр Буфф».

В начале 1860-х годов возникла идея к 100-летию восшествия на престол Екатерины II установить в городе памятник. Один из вариантов памятника, выполненный в масштабе 1/16 от натуральной величины, находится в павильоне «Грот» в Царском Селе. В центре сквера на Александрийской площади памятник императрице Екатерине ΙΙ был открыт в 1873 году. Его автор — художник М. О. Микешин. Гранит разных пород для пьедестала памятника привезли водным путём с Карельского перешейка к набережной Невы у Летнего сада, а оттуда — по специальной переносной железной дороге, изготовленной на заводе Сан-Галли, доставили на место. Расход на сооружение монумента составил 316 000 рублей, а вместе с изготовлением памятных медалей, организацией церемониала открытия и переустройством сквера — 456 896 рублей. Памятник сооружали более 10 лет — с 1862 по 1873 год. Его освящение прошло 24 ноября (6 декабря) 1873 года.

Одновременно с этим по проекту архитектора Д. И. Гримма был перепланирован сквер вокруг памятника. Было изменено направление сквера по длине, когда вытянутую часть его расположили вдоль здания Публичной библиотеки, а не вдоль Невского проспекта. В результате этого площадь сквера вокруг памятника увеличилась с 0,65 га до 0,95 га, вскоре ставшего именоваться — Екатерининский.

Распоряжением императора от 19 ноября 1873 года переустроенный сад был передан в ведение правления Первого округа путей сообщения. В Екатерининском саду порядок поддерживался силами трёх рабочих и нескольких сторожей, трое из которых попеременно дежурили у памятника. В 1873 году на содержание сада было ассигновано 4 тысячи рублей, но уже с 1875 года эту сумму ограничили 1500 рублями. Из-за недостаточного финансирования к 1875 году свыше 90 дубов погибло, в плохом состоянии находилась решётка. Было решено обратиться к специалистам из Императорского российского общества садоводства. Обществу было поручено восстановить сквер за 6831 рубль с изменением его планировки и заменой растений и принять на себя ежегодный ремонт и присмотр за памятником и сквером за 1500 рублей в год. Работы начались в 1878 году. По проекту вице-президента Общества садоводства Э. Л. Регеля и его помощника по озеленению Э. И. Эндела была выполнена перепланировка сада. Вместо прямолинейных дорожек появились три круглые взаимосвязанные площадки, расположенные по длиной оси и двух пар боковых дуговых дорожек. Затем в течение двух лет проводились посадки и установка новой решётки с декоративными вензелями Екатерины II.

В 1876—1878 годы по проекту архитектора В. А. Шрётера был построен дом для Санкт-Петербургского городского кредитного общества. Зал общих собраний дома с осени 1880 года использовался для концертов, литературных чтений, благотворительных вечеров. Здесь проходили выступления квартета Русского музыкального общества с участием скрипача и дирижёра Л. С. Ауэра, первый концерт кружка любителей игры на балалайке под управлением В. В. Андреева. В день лицейской годовщины 19 октября 1880 года в чтениях Литературного фонда участвовали Я. К. Грот, П. И. Вейнер, Д. В. Григорович, Ф. М. Достоевский. В 1895 году состоялось первое литературное выступление И. А. Бунина. В 1879 году рядом построили дом в псевдорусском стиле по проекту архитекторов Н. П. Басина и Н. Н. Никонова.

С 17 апреля по 2 мая 1879 года на площади проводились опыты электрического освещения, организованные товариществом П. Н. Яблочкова. В ночное время с 22 до 24 часов публике показывали опыты «мгновенного тушения и зажигания» четырёх электрических фонарей из 12-ти. В день окончания опыта памятник Императрице осветили, кроме того, рефлекторами.

В 1896—1901 годы к Публичной библиотеке был пристроен ещё один корпус по проекту архитектора Е. С. Воротилова. В 1911 году по проекту архитектора А. А. Гречанникова построено здание для управления Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги.

В начале XX века проводилась реконструкция Екатерининского сада, в том числе была проведена ливневая канализация, отремонтирован памятник Екатерине, а вокруг памятника установлено ограждение, проведены обширные земляные и слесарные работы.

По административно-территориальному делению Санкт-Петербурга на начало XX века площадь находится на территории Спасской полицейской части.

Советский период

В 1918 году в здании Дирекции императорских театров, в части, обращённой к театру, разместился Театральный музей. Александринская площадь с 1923 года стала именоваться площадью Писателя Островского, а с середины 1920-х годов наименование упростили до площади Островского, сквер также утратил имя императрицы и стал именоваться — Сквером на площади Островского.

В 1929—1930 годы на площади Островского произведён ремонт тротуаров у сквера, прокладка бетонной канализации, перепланировка проезда вдоль Публичной библиотеки (расширен с 2 до 6,5 м), а также площади перед театром. Для освещения установили 16 колонн с фонарями, вокруг театра устроили тротуар шириной 8,7 м. В 1933—1935 годы в сквере проведены значительные посадки ивы, вяза, крушины и других деревьев и кустарников.

В начале 1930-х годов партийные органы Ленинграда собирались демонтировать памятник как «старорежимный», поставив на пьедестал вместо статуи Екатерины статую Ленина с протянутой рукой, а на места снятых 9-ти фигур посадить представителей «мудрого ленинского политбюро». В конце 1960-х годов, из рук А. В. Суворова вандалами была вырвана шпага. Её воспроизводили заново дважды, но покушения на неё продолжаются до сих пор.

В 1932 году Публичной библиотеке присвоено имя писателя М. Е. Салтыкова-Щедрина, а в 1939 году, в день 125-летнего юбилея, она была награждена орденом Трудового Красного Знамени. В 1937 году Александринскому театру было присвоено имя А. С. Пушкина, а в 1939 году он был награждён орденом Трудового Красного Знамени.

В годы Блокады саду был нанесён значительный ущерб. Сразу после снятия блокады сквер был расчищен и приведён в порядок. В 1956—1959 годах по проекту архитектора В. Д. Кирхоглани здесь проводилась перепланировка. Взаимосвязанные круглые площадки приобрели прямоугольную форму. Было высажено до 600 многолетников и до 5 тысяч луковичных цветов, а также свыше тысячи чайных сортовых роз. В тот момент в саду росло свыше 140 деревьев (вяз, липа, ива, клён, крушина, дуб, каштан) и около 1200 кустов (акация, кизильник, спирея, сирень). В 1962 году дополнительно была проведена внеплановая посадка роз.

Современный период

Со времён перестройки у ограды Екатерининского сада (с наружной стороны) — в основном на участке вдоль Невского проспекта — петербургские художники выставляют и продают свои работы, там же рисуют портреты желающих (в том числе шаржи). У входа в сад туристов и гостей города фотографы приглашают сфотографироваться у подножия монумента вместе с костюмированными персонажами в облике императрицы Екатерины ΙΙ и одного из её фаворитов. Екатерининский сад, «Катькин садик» — место встречи геев ещё с царских времён. Они встречаются перед памятником Екатерине (знаменитая «Плешка»). А на скамейках сквера вокруг памятника собираются шахматисты-любители.

С декабря 1988 года Екатерининский сад состоит под государственной охраной. В 1989—2001 годах здесь была проведена реконструкция, с коренным переустройством и возвращением планировки, существовавшей в 1878 году. В 1990-е годы с бронзовой груди императрицы сняли многокилограммовую цепь и орден, а у вельмож, сидящих в ногах Екатерины, украли различные аксессуары. Так например, Суворов в очередной раз остался без шпаги. По горячим следам удалось найти вандалов, и во время последней реставрации в 2003 году предметы вернули на своё место.

В 1992 году Указом президента Российской Федерации Государственную публичную библиотеку имени М. Е. Салтыкова-Щедрина переименовали в Российскую национальную библиотеку с одновременным повышением её статуса до особо ценного объекта национального наследия, составляющего историческое и культурное достояние народов Российской Федерации. С этого момента на Российскую национальную библиотеку возлагается обязанность хранения обязательного бесплатного федерального экземпляра всех изданий.

В 2005—2006 годах в Александринском театре проведена генеральная реконструкция, в результате которой воссоздан исторический облик интерьеров здания, театр стал одной из самых совершенных в инженерном плане современных сценических площадок. 30 августа 2006 года состоялось торжественное открытие театра после реконструкции.

С 2005 года ведётся строительство новой семиэтажной гостиницы на участке между садом Аничкова дворца и Зданием Управления Октябрьской железной дороги. Для этого снесён участок исторической стены между садом Аничкова дворца и площадью.

На площади Островского (на участке между Екатерининским садом, зданием Российской национальной библиотеки и зданием Александринского театра) проводится ежегодный Петербургский молочный фестиваль, устраиваемый петербургскими молочными заводами. На этих ярмарках устраивается тир, аттракционы и другие развлечения. Ежегодно с 14 декабря по 7 января на площади проходит Рождественская ярмарка. Она включает в себя традиционный рождественский базар с ёлочными игрушками и новогодними сувенирами, праздничные угощения, «игровое поле» с аттракционами и конкурсами, выступления фольклорных коллективов, а также ежегодные благотворительные акции, например, «Рождественская азбука» (ежедневно в импровизированной художественной мастерской, размещённой на главной ярмарочной сцене, известные люди страны пишут картины, которые впоследствии продаются на благотворительном аукционе).

Схема площади

	1 — Екатерининский сад.
	2 — Памятник Екатерине ΙΙ.
	3 — Сад Аничкова дворца.
	4 — Александринский театр.
	5 — Российская национальная библиотека.
	6 — Дом Н. П. Басина.
	7 — Здание Санкт-Петербургского городского кредитного общества.
	8 — Здание Русского музыкального общества.
	9 — Здание Министерства народного просвещения.
	10 — Здание Дирекции императорских театров.
	11 — Административное здание.
	12 — Здание управления Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги.
	13 — Административное здание.
	14 — Здание новой гостиницы.
	15—16 — Павильоны сада Аничкового дворца.

Ансамбль площади

Доминанта площади — Александринский театр, главным фасадом он обращён к Невскому проспекту, южный замыкает перспективу улицы Зодчего Росси. Величественные колоннады всех фасадов, статуи муз в нишах, скульптурный фриз и квадрига Аполлона, возвышающаяся над аттиком, усиливают значение здания как храма искусства. Важное значение в ансамбле имеет торжественный фасад корпуса Публичной библиотеки — яркий пример синтеза искусств в архитектуре классицизма. Ансамбль включает в себя также улицу Зодчего Росси и площадь Ломоносова.

Екатерининский сад

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7800756000

 памятник архитектуры (региональный)

После реконструкции 1989—2001 годов сад приобрёл планировку 1878 года, предложенную вице-президентом Императорского российского общества садоводства Э. Л. Регелем. По информации садово-парковой конторы Центрального района Санкт-Петербурга в 2007 году общая площадь сада составляла 9745 м², в длину около 140 м и ширину около 70 м. Сад огорожен решёткой (424 погонных метра), на створках ворот декоративные детали в виде вензелей с монограммой Екатерины Великой. Тротуар вокруг вымощен брусчаткой с бордюром из гранитных плит.

В саду три круглые взаимосвязанные площадки, расположенные по длиной оси, и две пары боковых дуговых дорожек. Под цветочные посадки занято: луковичные — 156 м², многолетники — 19 м², летники — 326 м². В саду растут деревья (25 вязов, 10 дубов, 3 ивы, 6 каштанов, 18 клёнов, 7 крушин, 20 лип) и кустарники (71 айва японская, 4 жасмина, 15 калин, 426 кизильников блестящих, 6 венгерских и 167 обычной сирени, 39 спирей, 7 шиповника) на общей площади 309 м².

Памятник Екатерине ΙΙ

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810623000

 памятник архитектуры (федеральный)

В центре площади находится освящённый в 1873 году памятник императрицы Екатерины II, в сооружении которого приняли участие Михаил Микешин, Матвей Чижов, Александр Опекушин и Давид Гримм. Вокруг фигуры императрицы высотой 4,35 м расположены фигуры девяти видных деятелей екатерининской эпохи. Композиция памятника имеет сходство с созданным Михаилом Микешиным памятником Тысячелетие России в Великом Новгороде.

Сад Аничкова дворца

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810614012

 памятник архитектуры (федеральный)

Два небольших павильона, сооружённых К. И. Росси в 1817—1818 годах, расположены по красной линии площади Островского и совпадают по осям с ризалитами главного здания Публичной библиотеки. Скульптуры и барельефы выполнены по моделям С. С. Пименова. В сад обращены полукруглые выступы павильонов, декорированные колоннами ионического ордера. Внутренние залы павильонов поделены колоннами и имеют необычную полуэллиптическую форму. Павильоны соединяются строгой металлической решёткой с изображением золочёных орлов.

Александринский театр

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810624000

 памятник архитектуры (федеральный)

Здание Александринского театра (Академического театра драмы имени А. С. Пушкина) строилось с 1828 по 1832 годы по проекту архитектора Карла Росси. Театр получил название Александринского, по имени жены императора Николая Ι.

Главный фасад в виде шестиколонной галереи-лоджии, эффектно выделяющейся на жёлтом фоне гладких стен, обращён к Невскому проспекту. По сторонам лоджии, в нишах, статуи муз — покровительниц искусств. Над лоджией — крылатые гении Славы венчают лавровым венком лиру. Центральный аттик завершает колесница Аполлона — бога красоты и покровителя искусств. Она выбита из листовой меди по модели скульптора С. С. Пименова. Южный фасад замыкает перспективу улицы Зодчего Росси.

Сейчас в здании размещается Российский государственный академический театр драмы имени А. С. Пушкина — старейший национальный театр России (был учреждён 30 августа [10 сентября] 1756 года, в день Святого Александра Невского). В это здание театр переехал в 1832 году. В Александринском театре состоялись премьеры практически всех произведений русской драматургической классики от «Горя от ума» А. С. Грибоедова до пьес А. Н. Островского и А. П. Чехова. Сегодня театр возглавляет Народный артист России Валерий Фокин.

Российская национальная библиотека (дом 1, 3)

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810623000

 памятник архитектуры (федеральный)

В 1796—1801 годах на углу Невского проспекта и Садовой улицы по проекту архитектора Е. Т. Соколова было сооружено первое здание Публичной библиотеки. В 1828—1832 годах архитектор Карл Росси искусно пристроил к этому зданию новый корпус библиотеки, создав гармонически целое сооружение. Его 18-колонный фасад (протяжённостью 90 м), обращённый к площади Островского, обильно декорирован скульптурой. В лоджиях между колоннами поставлены статуи учёных, философов, ораторов, поэтов древности: Гомер, Платон, Евклид, Еврипид, Гиппократ, Демосфен, Вергилий, Тацит, Цицерон и Геродот. Венчает фасад фигура богини мудрости Минервы. Скульптуры созданы по моделям С. С. Пименова, В. И. Демут-Малиновского, С. И. Гальберга, Н. А. Токарева и М. Г. Крылова. В 1896—1901 годы рядом с корпусом Росси по проекту архитектора Е. С. Воротилова было возведено третье библиотечное здание с читальным залом на 500 мест. Фасад его, обработанный «под гранит», заметно отличается от россиевских построек.

Сейчас с площади Островского находится вход в читальные залы Российской национальной библиотеки. Являясь одной из крупнейших библиотек мира, она обладает самым полным собранием изданий на русском языке. В фондах библиотеки представлены издания по основным отраслям науки и техники на многих языках мира, сохраняются более 34 миллионов книг и документов.

Дом Н. П. Басина (дом 5)

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7802377000

 памятник архитектуры (региональный)

Доходный дом архитектора Н. П. Басина, построенный в псевдорусском стиле в 1878—1879 годах по его собственному проекту при участии Н. Н. Никонова. Пятиэтажное здание с двумя фасадами, эркерами (особенно угловой), увенчанными башенками, придающими ему объёмность. Фасад выполнен со множеством деталей с разнообразными по рисунку окнами с резными «полотенцами», венчающими карниз кокошниками, сандриками, столбиками-кубышками. Все фасады щедро украшены лепниной, воспроизводящей декоративные мотивы русской деревянной резьбы и вышивки. Он является хрестоматийным примером игнорирования ансамбля Александринского театра, созданного в эпоху классицизма, так как живописный силуэт, насыщенность декора выделяют дом из окружающей застройки.

В отремонтированном доме сейчас живут представители творческой элиты Санкт-Петербурга: актёры и режиссёры.

Здание Санкт-Петербургского городского кредитного общества (дом 7)

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810627000

 памятник архитектуры (федеральный)

Трёхэтажное здание Санкт-Петербургского городского кредитного общества построено в 1876—1879 годах в стиле неоренессанс по проекту архитектора В. А. Шрётера для одного из первых в России банков частного ипотечного кредита. Первоначальный проект позже был доработан Э. Ф. Крюгером и осуществлён Э. Г. Юргенсом. Облик здания, специально построенного для банковского учреждения, подчёркивает солидность, надёжность и финансовую мощь владельца. Использовано планировочное решение, где все отделения кредитного банка имели непосредственную связь между собой и были удобны для клиентов благодаря кассовым стойкам, расположенным по периметру.

После революции в здании размещался Петроградский губернский отдел коммунального хозяйства, с 1950-х годов — Управление Ленметростроя. С 1993 года здание арендует банк «Санкт-Петербург».

Здание Русского музыкального общества (дом 9)

Четырёхэтажное здание, построенное в 1874 году для Императорского русского музыкального общества по проекту архитектора Е. И. Винтергальтера. В 1876—1900 годы здесь размещалось Славянское благотворительное общество.

Сейчас это жилой дом. На первом этаже располагается канцелярия Жилищного комитета Правительства Санкт-Петербурга.

16 марта 2007 года перед зданием был открыт памятник Дворнику XIX века. Памятник из белого мрамора принадлежит скульптору Яну Нейману. В дальнейшем его планируется перенести в другое место.

Нечётная сторона площади

Здание Русского музыкального общества (дом 9)	Здание Санкт-Петербургского городского кредитного общества (дом 7)	Дом Н.П.Басина (дом 5)

Здание новой гостиницы

С 2005 года по проекту архитектора Е. Л. Герасимова ведётся строительство новой пятизвёздной гостиницы на 71 номер — 7-этажного сооружения высотой 28 м в стиле «итальянского палаццо» из светлого известняка. Этажи с первого по третий будут заняты помещениями общественного назначения и развлекательного комплекса, с четвёртого до седьмого — гостиничные номера, в подвальном этаже разместится автостоянка на 20 мест. Седьмой, верхний этаж здания сделали аттиковым со сплошным остеклением между фронтонами — здесь находятся апартаменты. При постройке здания использовались натуральный гранит и известняк, стеклопакеты в деревянно-алюминиевых переплётах.

В 2012 году здание гостиницы было выкуплено компанией «Газпром Экспорт». В настоящее время здесь проходит реконструкция под офисное здание класса А.

Здание (дом 2А)

Четырёхэтажный дом построен в 1980-е годы.

Здание управления Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги (дом 2)

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7802376000

 памятник архитектуры (региональный)

Построен в 1911—1912 годах в стиле неоклассицизм по проекту А. А. Гречанникова для управления Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги. Здание облицовано темно-серым гранитом в стиле модернизованной неоклассики, повторяет в декоре фасадов мотивы декора ампира: львиные маски, венки, гирлянды, рога изобилия; фигуры Слав венчают вензель железной дороги. Ныне в здании располагается Управление Октябрьской железной дороги.

Чётная сторона площади

Здание (дом 2А)	Здание управления Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги (дом 2)	Угловое здание (дом 4)

Здание Министерства народного просвещения (дом 11) и здание Дирекции императорских театров (дом 6)

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810524000

 памятник архитектуры (федеральный)

За Александринским театром — одна из красивейших улиц, носящая имя её создателя — улица Зодчего Росси. Она образована двумя однотипными административными зданиями, построенными в 1828—1834 годах по проекту архитектора Карла Росси. Фасады зданий отличаются простотой, строгостью и лаконизмом архитектурных форм. В здании на нечётной стороне размещалось Министерство народного просвещения (сейчас здесь Жилищный комитет и Комитет по инвестициям и стратегическим проектам Правительства Санкт-Петербурга).

В здании по чётной стороне размещалась Дирекция императорских театров. Сейчас здесь располагается Санкт-Петербургский государственный музей театрального и музыкального искусства и Академия русского балета им. А. Я. Вагановой. Музей образовался в 1908 году (с 1918 года в этом здании). Музей специализируется на собирании и экспонировании материалов, относящихся к истории отечественного драматического и музыкального театров. В музее проходят экскурсии и лекции по истории театра, вечера воспоминаний, камерные концерты, встречи с выдающимися актёрами, музыкантами, художниками, показ моноспектаклей. В этом же здании находится Санкт-Петербургская государственная Театральная библиотека. Появилась в 1756 году как репертуарная библиотека. Фонды музея насчитывают более 700 тысяч единиц хранения: редкие и ценные издания, личные архивы театральных деятелей, коллекция театральных программ и афиш, рукописи, эскизы декораций и костюмов к спектаклям, собрание редчайшей театральной периодики и уникальных фотографий.

Площадь в литературе и фольклоре

С площадью Островского связано эссе «Площадь Островского. Фотороманс с Фолькером Шлёндорфом» современного писателя А. С. Ильянена.

В XIX веке появилось стихотворение-загадка с игрой слов:

Где стоит такая дама,
Позади которой драма,
Слева — просвещение,
Справа — развлечение,
А спереди не всякому доступно?

(сзади театр драмы, слева Публичная библиотека, справа Сад отдыха, спереди Елисеевский магазин…).

В стихотворении «Вдали от тебя, Петербург» Николая Агнивцева, площади Островского посвящены следующие строки:

А трон Российской Клеопатры В своем саду?.. И супротив «Александринскаго театра» Непоколебленный массив?

Транспорт

По состоянию на январь 2013 года, никакой общественный транспорт через площадь не проходит.

Ближайшие станции метро: Станция «Гостиный двор» на линии имеет выход на угол Невского проспекта и Садовой улицы. Эта станция является пересадочной на станцию «Невский проспект» линии и пассажиры этой линии также могут воспользоваться этим выходом. Расстояние от выхода из метро до центра площади составляет около 160 м.

На Невском проспекте рядом с площадью есть остановка наземного общественного транспорта «Дворец творчества юных». На ней останавливаются автобус № 3, 7, 22, 27, 181 троллейбус № 1, 5, 7, 10, 11, 22.

Литература

• Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Ленинграда. — 3-е изд., испр. и доп. — Л.: Лениздат, 1985. — С. 277—278. — 511 с.
• Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Санкт-Петербурга. — 4-е изд., перераб. — СПб.: Норинт, 1996. — С. 190. — 359 с. — ISBN 5-7711-0002-1.

Ссылки

• Островского площадь — статья из Большой советской энциклопедии.
• [encspb.ru/object/2804005142 Островского площадь] — статья из Энциклопедии Санкт-Петербурга
• [encspb.ru/object/2803912553 Здания, люди, события]

Отрывок, характеризующий Площадь Островского (Санкт-Петербург)

На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.