Плутония

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Плутония

Обложка первого издания (1924 год)
Жанр:

роман

Автор:

Владимир Обручев

Язык оригинала:

русский

Дата написания:

1915

Дата первой публикации:

1924

«Плутония» — научно-фантастический роман российского геолога и географа Владимира Афанасьевича Обручева. В романе рассказывается о путешествии учёных во внутреннюю полость Земли и открытия подземного мира, населённого доисторическими существами.





История написания

Роман написан в 1915 году на маленькой даче под Харьковом[1]. Первая публикация — 1924 год.[2]

В предисловии к роману Обручев писал, что он знает только два романа, в которых сделаны попытки в беллетристической форме дать широкому кругу читателей представление о прежних формах жизни. Первый из них — роман Жюля Верна «Путешествие к центру Земли». Второй — роман Конан-Дойля о труднодоступном плато в Южной Америке, который произвёл на него столь малое впечатление, что он не запомнил его название (имеется в виду «Затерянный мир»). Ошибки, сделанные в этих романах, и побудили его написать «Плутонию».

Сюжет

Начало 1914 года. Геофизик и астроном Николай Иннокентьевич Труханов снаряжает экспедицию в полярные регионы. В состав экспедиции приглашены геолог Пётр Иванович Каштанов, зоолог Семён Семёнович Папочкин, метеоролог Иван Андреевич Боровой, ботаник и врач Михаил Игнатьевич Громеко. Труханов убеждён, что на месте последнего «белого пятна» в Арктике находится неисследованный остров — земля Нансена.

Судно «Полярная звезда» отплывает из Петропавловска, забрав каюра Илью Степановича Иголкина, который будет отвечать за ездовых собак и нарты. Проходя Берингов пролив, судно подбирает золотоискателя-авантюриста, горного инженера Якова Макшеева. Прибыв на землю Нансена Труханов, будучи калекой, остаётся на корабле, а остальные члены экспедиции двигаются в глубь земли. Труханов передаёт Каштанову пакет, который он наказывает открыть, если участники экспедиции будут в недоумении, что им делать, но без надобности пакет не открывать.

Путешественники переходят горный хребет и спускаются по другой его части. Прорубившись через странную гряду торосов, на дне герои начинают подъём, но, к всеобщему удивлению, судя по показаниям гипсотермометра, они спускаются на невиданную доселе глубину. Полярное солнце стоит в зените, к тому же у него другой угловой размер и пятна. Герои оказываются в тундре, где бродят мамонты и шерстистые носороги. Участники решают вскрыть конверт, и читают письмо Труханова. Он пишет, что снарядил экспедицию с другой целью. Его посещали идеи о том, что Земля внутри пустотела, и имеет свой животный и растительный мир, освещаемый своим светилом. Доказать или опровергнуть его гипотезу могла лишь специальная экспедиция. По расчётам, в земле Нансена должен был располагаться вход в полость Земли. Герои понимают, что попали в пустую полость Земли, а «солнце» — на самом деле некое планетарное тело, которое участники экспедиции назвали Плутоном, в честь римского бога подземного мира, а всю подземную полость — Плутонией.

Они решают, что Боровой и Иголкин останутся стеречь собак и снаряжение, а остальные участники экспедиции, взяв с собой одну из собак — Генерала, двинутся в глубь Плутонии по реке Макшеева. Путешественники обнаруживают, что по мере спуска вниз по реке животный и растительный мир меняется от плейстоценовой эпохи к более древним временам — к плиоцену, к миоцену и т. д. Участники доходят до места впадения реки в море Ящеров, которое находится в зоне юрского периода. Герои обнаруживают в данной зоне, помимо характерных для юрского периода животных — динозавров, птеродактилей, чудовищных муравьёв, которые уносят все их вещи в муравейник. Оказавшись в безвыходной ситуации, герои подходят к краю безграничной Чёрной пустыни, собирают в кратере серу, сделав сернистый газ, отравляют весь муравейник и спасают свои вещи. С другими муравьями герои ведут постоянные сражения. Участники экспедиции обнаруживают величайшие богатства Плутонии — огромные залежи золота, серебра, меди, железа.

Исследовав море Бронтозавров, герои решают возвращаться обратно. Вернувшись, они обнаруживают, что Борового и Иголкина похитили первобытные люди. Борового и Иголкина удаётся спасти и все герои, целые и невредимые, возвращаются на земную поверхность и на «Полярную звезду», где их ждёт Труханов. На корабле они рассказывают о своих приключениях и беседуют о загадках Плутонии.

«Полярную звезду» встречает австро-венгерский крейсер «Фердинанд», экипаж которого захватывает «Полярную звезду» и сообщает о начавшейся войне, согласно её законам судно и его груз конфискуется до окончания войны. Весь экипаж «Полярной звезды» высаживают на Камчатке и разрешают взять только записные книжки и провизию. Позже герои добираются до России и сообщают о захвате «Полярной звезды». Позднее моряки находят брошенное и полностью обобранное судно.

Начинается смутное время. Одни участники экспедиции погибают на фронте, другие умирают. Коллекции, собранные в Плутонии, пропали. Труханов уже не надеется на их обратное получение.

Случайно в руки автора попал дневник и рисунки одного из умерших участников экспедиции. По этим материалам и составлена настоящая книга.

Флора Плутонии

Флора Плутонии зависит от положения зоны: чем южнее, тем древнее флора.

В романе даётся весьма точное описание растительности. При этом, однако, автор описывает юрский лес как полностью состоящий из хвощевидных и папоротникообразных, хотя там должны доминировать голосеменные растения. Возможно, это связано с тем, что в начале двадцатого века считалось, что настоящие голосеменные развились довольно поздно, в то время как сейчас выяснено, что они появились ещё в каменноугольном периоде и их расцвет начался уже в триасе. Другое возможное объяснение состоит в том, что путешественники большую часть романа плывут на лодках по рекам и морям Плутонии, а значит, видят лишь полуводную и околоводную флору, которая действительно состояла в основном из хвощей и папоротников. По-настоящему далеко от берега вглубь страны путешественники уходят лишь в зоне плейстоценовой тундростепи (в романе, в соответствии с представлениями своего времени, названа тундрой, но это сухая тундростепь, так как путешественники снимают лыжи), в зоне олигоценовой степи и в Черной пустыне.

Фауна Плутонии

Фауна Плутонии, как и флора, зависит от расположения зоны. Ниже даны списки животных, упомянутых в романе, разбитые по группам животных и данные в том порядке, в котором их встречали герои романа.

Млекопитающие

  • Овцебык, добытый Папочкиным ещё на Земле Нансена, на пороге Плутонии. Никто не придал этому значения (даже охота в романе не описана), хотя зоологу Папочкину следовало бы — во времена Обручева овцебыки обитали восточнее, на островах Канадской Арктики и ещё не были реакклиматизированы человеком в её азиатском и европейском секторах.
  • Мамонты
  • Шерстистые носороги
  • Могильщики — небольшие колониальные млекопитающие плейстоценовой зоны Плутонии, зарывавшие трупы крупных животных в землю, вероятно таким образом заготавливавших запасы. По описанию Обручева напоминают барсука, но судя по повадкам — грызуны. Этакий увеличенный вариант луговых собачек с наклонностями к плотоядности.
  • Зайцы
  • Первобытные быки — хотя по описанию Обручева ближе к яку, чем к туру.
  • Лошади
  • Большерогие олени
  • Белки
  • Бурундуки
  • Пещерные медведи. В книге они имеют окрас, как у тигра.
  • Волки, отличающиеся от современных крупными размерами. Прототипом мог послужить вымерший американский Canis dirus, превосходивший размерами современного волка, но бывший ближе к койотам.
  • Обезьяны, судя по очень краткому описанию — миоценовые ореопитеки, живущие на залесеных берегах рек (герои книги мельком видят их с лодки).
  • Кабаны, отличающиеся от современных «разве что размерами».
  • Саблезубые кошки минимум двух видов. Один описан как «саблезубый тигр», другой — как «сабельный лев».
  • Бегемоты
  • Глиптодоны
  • Гигантские ленивцы — мегатерии. Если быть точным, в книге описан гигантский муравьед с чертами милодона. Именно как муравьеда его и определяют Папочкин с Каштановым. Ископаемые останки муравьедов подобных размеров до сих пор не найдены, чего не скажешь о милодоне.
  • Носороги, которые судя по описанию были «болотными» носорогами типа миоценового телеоцераса или брахипотерия.
  • Мастодонты
  • Антилопы
  • «Верблюдо-жирафы»
  • Ранние лошади. Хотя судя по размеру — «с небольшого осла» — строению конечностей и стадному образу жизни речь может идти и о гиппарионах.
  • Креодонты
  • Гигантский мезонихид — это эоценовое животное названо просто «крупным хищником», по размерам «не уступавшим самому крупному тигру». Вместе с тем описание очень напоминает знаменитый рисунок мезоникса, выполненный Ч. Найтом.
  • Бронтотерии (титанотерии)
  • Уинтатерии
  • Корифодоны
  • Белуджитерии
  • Дикобразоподобное животное, «размером с быка», весьма смутно описанное, встреченное героями в зоне мелового периода на речном острове. Возможно, навеяно тиллодонтами эоценовой эпохи.
  • Раннее плотоядное млекопитающее, встреченное героями в зоне мелового периода на речном острове, которое описывалось похожим на крупную выдру, с гривой небольшого льва и с зубами почти как у рептилии. Прототипом, вероятно, послужил креодонт патриофелис.

Птицы

  • Певчие птицы, чье пение слышно вплоть до зоны олигоценовых степей.
  • Гигантские грифы — прототипом послужил тераторнис из плейстоцена США.
  • Гесперорнисы, правда Обручев оговаривается «вероятно», так как помещает птиц в олигоценовой зоне Плутонии на берегах реки Макшеева.
  • Археоптериксы — вернее, крупная птица, похожая на археоптерикса. Вероятно, образ возник из упоминания в книге И. Вальтера «История Земли и жизни» 1914 года издания — «найдены даже остатки зубастой птицы размером с цаплю» — в описании юрской фауны США. В действительности, эти остатки (Laopteryx) принадлежали птерозаврам.

Рептилии

  • Змеи, в том числе большая водяная змея, воспоминание о погоне за которой помогло героям разыскать убежище от тропической бури.
  • Ящерицы типа агам (на камнях степей олигоценовой зоны) и крупные древесные ящерицы на пальмах той же зоны.
  • Трицератопсы
  • Крокодилы
  • Плезиозавры
  • Ихтиозавры
  • Птеродактили — включая очень крупную форму, образ которой навеян, несомненно, орнитохейрусом.
  • Рамфоринхи (в книге не указывается название ящеров, но описываются они именно как рамфоринхи)
  • Игуанодоны
  • Цератозавры
  • Стегозавры
  • Диплодоки
  • Апатозавры (бронтозавры)
  • Какой-то крупный лабиринтодонт — в раннемеловой зоне нападает на лодку. Путешественники признают животное крокодилом, но по описанию он практически точно соответствует изображению мастодонзавра на гравюре начала XX века.
  • Кроме того, если уж речь пошла о земноводных, следует вспомнить и лягушку больших размеров, пойманную Папочкиным на реке Макшеева. Но кроме того, что она «доставила большую радость зоологу», ничего больше не говорится.

Рыбы

  • Скаты — путешественники вылавливают в море Ящеров скатоподобную рыбу. Впрочем, по описанию она похожа скорее на девонское бесчелюстное типа псаммостеуса. В реке Макшеева водится также кто-то вроде муксуна, а моря Ящеров и Бронтозавров хоть и мелкие (что соответствует эпиконтинентальным морям юры), но рыбные.

Беспозвоночные

  • Снежные комарики, встреченные там же, где и овцебык — на Земле Нансена и составлявшие вместе с ним «всю зоологическую добычу экспедиции» до спуска в Плутонию.
  • Гигантские стрекозы
  • Гигантские жуки
  • Гигантские бабочки
  • Гигантские комары
  • Аммониты
  • Медузы моря Ящеров
  • Гигантские муравьи — возможно, идея включить в сюжет таких муравьев навеяна книгой У. М. Рида «The Earth for Sam», которая уже в советское время переводилась под названием «Следы на камне». Там предлагался мысленный эксперимент — если бы у муравья не было врагов (то есть, не было бы сухопутных позвоночных), то он мог бы быть ростом со щенка. В реальности муравьи возникли только в раннем мелу. Кроме того, существование столь крупных насекомых требует очень высокого уровня кислорода воздуха и отсутствия конкурентов.


См. также

Напишите отзыв о статье "Плутония"

Примечания

  1. В. А. Обручев Мой путешествия по Сибири, гл. XXIV Некоторые итоги моих путешествий и исследований. - М., Л. : Изд-во АН СССР, 1948.
  2. Обручев В.А. Плутония. Необычайное путешествие в недра земли. — Л.: Путь к знанию, 1924. — 464 с. — 3000 экз.

Ссылки

  • [www.fantlab.ru/work46364 Роман «Плутония» в Лаборатории Фантастики]

Отрывок, характеризующий Плутония

– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.