Плёнка типа 220

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Плёнка типа 220 — тип неперфорированной катушечной фотоплёнки, предназначенной для среднеформатных фотокамер. На сегодняшний день[П 1], плёнки типов 220 и 120 — единственные производимые фотоматериалы для среднего формата.





Предыстория

Законодателем стандартов в области фотоплёнок была фирма Eastman Kodak. Некоторое время фирма маркировала плёнки по названию камер, для которых они были предназначены. В 1908 году для удобства маркировка плёнок была переведена фирмой Kodak на цифровые обозначения. Нумерация типов плёнок была порядковой. Изначально цифровые обозначения плёнок применялись изготовителем лишь для внутренних нужд, однако, к 1913 году номерное обозначение типов плёнки попало на страницы каталогов продукции. Далее цифровой код плёнки не мог быть порядковым. Требовалась понятность покупателю.

Плёнка типа 120 была внедрена фирмой Kodak в 1901 году для выпускаемой ею камеры «Brownie No. 2». Однако своё сегодняшнее название было получено лишь в 1908 году. Плёнка задумывалась для применения в любительской фотографии.

Появление плёнки типа 220

В 1965 году появилась плёнка с «говорящим» названием тип 220. Эта была плёнка типа 120 удвоенной длины. Такое количество плёнки удалось уместить на шпульке благодаря почти полному удалению ракорда. Оставался он лишь в начале и конце плёнки и служил для транспортировки катушки и зарядки камеры на свету. Этот тип плёнки не может использоваться в камерах, оборудованных контрольным окном на задней стенке именно из-за отсутствия ракорда. По тем же причинам номера кадров больше не указывались. Еще одним нюансом, вызванным отсутствием ракорда, стал прижимной столик плёнки на заднике. На некоторых камерах появился селектор положения прижимного столика, на других — сменный задник[П 2].

Перспективы

К расцвету цифровой фототехники для среднего формата, по сути, осталось только два типа плёнки: 220 и 120. На сегодняшний день 220-й тип (и его вариация 120) находит применение, в основном, в профессиональной съёмке, реже — в любительской. Плёнка этого типа, хоть и не часто, но встречается в продаже. В настоящее время рынок плёночной фототехники настойчиво вытесняется цифровой аппаратурой и предположения о переходе на другие типы форматов, со среднеформатных плёнок, ставших классическими, уже маловероятны.
В СССР плёнка типа 220 не выпускалась.

Описание типа

Плёнка типа 220 поставляется неперфорированной, в катушках без кассеты. Шпулька катушки на сегодняшний день изготавливается из пластмассы. Несмотря на отсутствие кассеты, плёнка предназначена для зарядки на свету. Защиту от засветки выполняет ракорд: слой чёрной непрозрачной бумаги, покрывающий плёнку в начале и конце (выходя за границы плёнки). Приёмная шпулька (в некоторых моделях камер может представлять собой аналогичную кассету) располагается внутри камеры. При зарядке камеры сперва разматывается только ракорд, подрезанный для удобства зарядки в приёмную шпульку. После зарядки и закрытия камеры продолжают намотку на приёмную шпульку. Это необходимо для установки напротив окна экспозиции начала плёнки.

Ширина плёнки составляет 61,5 мм, что совпадает с плёнкой типа 120. Длина — 1651—1702 мм. Длина плёнки вместе с ракордом — 2544 мм[1]. Спецификация для плёнки типа 220 определяются стандартом ISO-732.

Размеры кадра

Размер кадра может варьироваться как самой камерой, так и применяемыми к ней сменными задниками или рамками. Количество кадров на одной плёнке зависит от применяемого формата и особенностей конкретной камеры. Форматы 6×12 и крупнее используются специальными панорамными камерами.

Размеры кадров на 220-м типе плёнки.
Обозначение Соотношение сторон Номинальные размеры (мм) Кадров на плёнку
6 × 4.5 1.35:1 56 × 41.5[2]
(57 × 41[П 3])
32 — 33
6 × 6 1:1 56 × 56
(57 × 57)
24
6 × 7 1.25:1 56 × 70
(57 × 72)
20
6 × 8 1.37:1 56 × 77 18
6 × 9 1.50:1 56 × 84
(57 × 82,5)
16
6 × 12 2:1 56 × 112
(56 × 114)
12
6 × 17 3:1 56 × 168 8
6 × 24 4:1 56 × 224 6

Другие типы среднеформатной плёнки

Основной современной альтернативой является плёнка типа 120. Это, появившийся на 64 года раньше 220-го типа, аналог с уменьшенной вдвое длиной и наличием ракорда по всей длине плёнки. Выпускается и применяется и по сей день[П 1].

Катушечная плёнка типа 105 была предложена фирмой Kodak в 1898 году для их первой складной камеры и имела размер кадра 6×9 см. В 1900 году Kodak внедрила плёнку типа 117 для своей первой камеры серии «Brownie» с форматом 6×6 см. Оба этих формата использовали плёнку той же ширины, что и тип 120 (61,5 мм), но с отличающимися шпульками. Для типа 105 шпулька была аналогичной применявшейся для 116-го типа. А шпулька типа 117 была немного уже чем у формата 120.
Оба типа закончили своё существование в 1949 году, а тип 116 — в 1984.

620-й тип был введён Kodak в 1931 году как альтернатива для 120-го типа. Хотя использовался он в основном камерами Kodak, но получил большую популярность. 620-й тип являлся, по сути, тем же 120-м, но использовал более тонкую цельнометаллическую шпульку вместо деревянной. Такая шпулька позволяла Kodak создавать более компактные камеры, хотя существовали камеры[П 4] для плёнки типа 120 с более компактными размерами чем камеры для плёнки типа 620.
620-й тип прекратил своё существование в 1995 году, однако можно перемотать на использованную 620-ю шпульку плёнку с 120-й и использовать в камере формата 620.

См. также

Напишите отзыв о статье "Плёнка типа 220"

Примечания

  1. 1 2 Февраль 2009 года
  2. Например, Mamiya C220, Mamiya C330, Pentax 645, Kowa Six.
  3. Здесь и далее в таблице в скобках указаны данные публикуемые в статье [www.zenitcamera.com/qa/qa-filmtypes.html «Форматы кадра» научно-техническим центром Красногорского завода им. Зверева.]
  4. Например, Voigtländer Perkeo.

Источники

  1.  (рус.) [www.zenitcamera.com/qa/qa-filmtypes.html «Форматы кадра». Научно-технический центр Красногорского завода им. Зверева.]
  2. [www.pentax.jp/english/imaging/filmcamera/medium/645n2/spec.html Спецификация Pentax 645NII.]

Ссылки

  •  (англ.) [www.brownie-camera.com/film.shtml/ История катушечных плёнок фирмы Kodak.]

Отрывок, характеризующий Плёнка типа 220



В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.