Побег из Нью-Йорка

Побег из Нью-Йорка
Escape From New York
Жанр	боевик / киберпанк
Режиссёр	Джон Карпентер
Продюсер	Ларри Франко, Дебра Хилл
Автор сценария	Джон Карпентер и Ник Касл
В главных ролях	Курт Расселл Эрнест Боргнайн Ли Ван Клиф
Композитор	Джон Карпентер
Кинокомпания	AVCO Embassy Pictures International Films Investors, Goldcrest Films International
Длительность	99 мин.
Бюджет	6 млн долл.
Сборы	25 244 626 долл.
Страна	США США
Язык	Английский язык
Год	1981
Следующий фильм	Побег из Лос-Анджелеса
IMDb	ID 0082340
Выход фильма «Побег из Нью-Йорка» (оригинальное название — Escape From New York)

К:Фильмы 1981 года

«Побе́г из Нью-Йо́рка» (англ. Escape from New York) — американский независимый фантастический художественный фильм 1981 года режиссёра Джона Карпентера. Действие фильма разворачивается в 1997 году. Соединённые Штаты Америки захлестнула волна преступности, в связи с чем остров Манхэттэн был превращен в тюрьму строгого режима. Бывший солдат Змей Плискин получает задание в течение 24 часов спасти президента США, который был взят в плен заключёнными.

Сюжет к фильму Карпентер написал в середине 1970-х гг. К написанию его побудил произошедший в тот период Уотергейтский скандал. Благодаря успеху фильма «Хэллоуин» Карпентер приобрёл достаточное влияние для того, чтобы начать работу над «Побегом». Съёмки проходили преимущественно в Сент-Луисе, бюджет фильма составил 6 млн долларов. Продюсерами выступили Дебра Хилл и Ларри Франко. Соавтором сценария был Ник Касл, ранее уже работавший с Карпентером над «Хэллоуином».

В США выход фильма состоялся 10 июля 1981 года. Фильм имел коммерческий успех и был благоприятно оценен критиками. Картина номинировалась на премию Сатурн в категориях «лучший научно-фантастический фильм» и «лучшая режиссура». Фильм занял 52 место в списке 100 величайших научно-фантастических фильмов всех времен по версии ресурса Totalscifionline.

Сюжет

В связи с ростом преступности в Соединённых Штатах Америки и недостатком тюрем, в 1988 году было принято решение изолировать остров Манхэттэн и превратить его в тюрьму строгого режима. Тюрьму окружает огромная 15-метровая стена, построенная вдоль побережья Нью-Джерси, пересекающая реку Гарлем и примыкающая к побережью Бруклина. Все мосты заминированы. Внутри тюрьмы нет охраны, но периметр контролируется военными.

В начале фильма показано, как двое заключённых из тюрьмы на Манхэттэне пытаются бежать на самодельной лодке, по тревоге поднимается боевой вертолёт и уничтожает беглецов ракетным залпом. Затем в воздушное пространство тюремной зоны вторгается неопознанный самолёт, как выясняется чуть позже — это борт номер один с президентом на борту, захваченный террористом. Президента (Дональд Плезенс) сажают в специальную капсулу и снабжают маячком. После чего самолёт падает и разбивается. Прилетевшая группа высадки обнаруживает капсулу пустой. Заключённый по кличке Ромеро (Фрэнк Даблдэй) сообщает им, что если они не улетят, президент умрёт, если вернутся — тоже умрёт.

Принято решение осуществить специальную операцию и освободить президента. Для этого начальник полиции Хоук (Ли Ван Клиф) приглашает недавно привезённого заключённого Плискина по прозвищу Змей (Курт Расселл) — бывшего военного ограбившего хранилище федерального резерва. Он рассказывает ему суть происходящего и предлагает выполнить эту миссию за сутки. Для этого Плискина снабжают оружием и оборудованием, а также делают инъекцию якобы антивирусного препарата; оказывается, что это две микрокапсулы, которые взорвутся через сутки и убьют носителя. Президент же нужен прежде всего из-за кассеты, находящейся в его чемодане, на которой записана информация по ядерному синтезу. Рассерженный Плискин обещает убить Хоука по возвращении.

Плискин приземляется на крышу здания Всемирного торгового центра, спускается и осматривает останки самолёта. Похитившие президента ожидали возможной тайной операции по его спасению и надели его браслет на какого-то бродягу. Плискин, придя по сигналу в старый театр и увидев на чьей руке браслет президента, в ярости ломает устройство и предполагает, что президент мёртв, однако Плискину запрещают возвращаться под угрозой смерти. На 42 улице Змей сталкивается с «черепами», которые выбираются под конец месяца из канализации за едой. Сначала они хватают и съедают живьём девушку, которую Змей встретил в бывшем кафе, а затем гонятся за ним. Змей убегает от черепов, его подбирает водитель такси (Эрнест Боргнайн), что встретил его в театре и привозит к «Мозгу». Их встречает Мэгги (Эдриенн Барбо), помощница.

Змей узнаёт в Мозге Гарольда Хельмона (Гарри Дин Стэнтон), человека который бросил его умирать. Мозг соглашается помочь Плискину и отвести его к «Герцогу Нью-Йорка» (Айзек Хейз). По дороге Змей похищает машину, на которой новые знакомые пробивают баррикаду и приезжают в место, где находится Герцог. Однако всё проходит не так, как было задумано: Змея ранят и берут в плен. Он наконец знакомится с Герцогом, тот признаёт его. Тем временем потерявшие связь с Плискином военные думают о других возможных вариантах решения проблемы. Змея охраняют четверо, а Герцог развлекается, стреляя по привязанному президенту из изъятого у Змея пистолета.

Мозг и Мэгги планируют свой побег уже давно, у них есть карта минного поля на одном из мостов. Заключённые выдвигают требование амнистии для всех и присылают Хоуку маску Плискина. Одним из местных развлечений являются гладиаторские бои, на которые пригласили и Змея. Он с трудом побеждает противника, ударив его битой с гвоздями в затылок, и активирует сигнальную кнопку, чтобы дать знать Хоуку о том, что он ещё жив. Тем временем Мэгги и Мозг убивают охрану президента и похищают его. Змей перехватывает президента и его сопровождающих. Таксист вновь выручает их, вывозя из засады в торговом центре.

Пробираясь по мосту, такси подрывается на мине. Погибает водитель такси, а машину рассекает надвое. Их преследует Герцог. Мозг погибает, неверно прочитав карту, а Мэгги, пытаясь остановить Герцога, попадает под его машину. Президента переправляют через стену, после чего он сам убивает Герцога, использовав Змея как приманку. Капсулы внутри Змея дезактивируют электроразрядом. Президент готовится к выступлению, Плискин получает амнистию. Однако во время трансляции президента выясняется, что Плискин заменил кассету с записью на одну из кассет с музыкой старого таксиста. По дороге из охраняемой зоны Змей уничтожает аудиозапись.

В ролях

• Курт Расселл — Змей Плискин.
• Ли Ван Клиф — Боб Хоук.
• Эрнест Боргнайн — Кэбби.
• Дональд Плезенс — президент США.
• Айзек Хейз — Герцог.
• Гарри Дин Стэнтон — Гарольд «Мозг» Хеллман.
• Эдриенн Барбо — Мэгги.
• Чарльз Сайферс — Государственный секретарь США.
• Фрэнк Даблдэй — Ромеро.
• Сизон Хабли — девушка в Chock full o’Nuts.

История создания

Джон Карпентер написал сценарий к фильму «Побег из Нью-Йорка» в 1976 году, после Уотергейтского скандала. По словам режиссёра, написанный им сценарий был «достаточно жестокий, пугающий и необычный», и поэтому ни одна студия не хотела браться за экранизацию. Карпентер был вдохновлён популярным в то время фильмом «Жажда смерти». Ему понравилось изображение Нью-Йорка как своего рода джунглей, и он хотел создать свой научно-фантастический фильм по похожему принципу.

Подбор актёров

Студия Avco-Embassy Pictures, занимавшаяся финансированием фильма, предлагала взять на главную роль Чарльза Бронсона или Томми Ли Джонса. Однако выбор Карпентера пал на Курта Рассела. Режиссёр посчитал, что Бронсон слишком стар для роли Змея, и опасался, что им не удастся сработаться, потому что Бронсон к тому времени был уже достаточно профессиональным актёром. Рассел описывал своего героя как «наёмника с голосом Иствуда, чей стиль боя представляет собой сочетание Брюса Ли, Мстителя и Дарта Вейдера». Актёр придерживался строгой диеты и комплекса упражнений, чтобы нарастить мышечную массу. Даже в перерывах между дублями Рассел старался не выходить из образа своего героя, однако повязку он в такие моменты предпочитал снимать, так как ее длительное ношение негативно сказывалось на его зрении.

Пре-продакшн

После выхода своего первого фильма «Тёмная звезда» Карпентер решил сосредоточиться на написании сценариев, потому что нанимать его в качестве режиссёра никто не хотел. Несмотря на это, до работы над «Побегом» он выпустил ещё несколько фильмов. Успешным оказался фильм «Хэллоуин», после выхода которого компания Avco-Embassy заключила с Карпентером и продюсером Деброй Хилл контракт на съёмки ещё двух фильмов. Первым из них стал фильм «Туман». Вторым фильмом должен был стать «Филадельфийский эксперимент», однако у Карпентера возникли трудности с написанием сценария, и поэтому он предпочёл начать работу над «Побегом из Нью-Йорка». Для работы над сценарием Карпентер пригласил своего друга Ника Кастла, игравшего Майкла Майерса в «Хэллоуине». Кастл придумал персонажа Кэбби и определил концовку фильма.

Воссоздание места действия — полуразрушенного Нью-Йорка — стало для Карпентера проблемой, так как бюджет фильма был невысок. Режиссёр и художник-постановщик Джо Алвес не стали проводить съёмки в реальном Нью-Йорке, потому что изобразить его как разрушенный город было слишком трудно. Карпентер предложил снимать фильм на студии, однако Алвес хотел снимать фильм на настоящих улицах и отверг идею режиссёра. Ассистент продюсера Барри Бернарди по поручению Карпентера и Алвеса отправился в поездку по стране с целью найти «худший город в Америке». Бернарди предложил снимать фильм в Ист-Сент-Луисе.

Съёмки

Карпентер и съёмочная группа договорились с руководством города о том, что во время съёмок в ночное время будет отключена электроэнергия. Съёмки проходили в период с августа по ноябрь 1980 года. Карпентер вспоминал, что около двух с половиной месяцев он вообще не видел дневного света, потому что группа заканчивала съёмки в 6 часов утра, а в 7 часов он шёл спать и просыпался около 6 часов вечера.

Ремейк

Летом 2007 года New Line призывала к работе Лена Уайзмана, а на роль Змея Плискина тогда был согласен Джерард Батлер Спустя несколько месяцев ситуация изменилась. Уайзман так и не согласился, и New Line нашла замену в лице Бретта Рэтнера. Батлер работать с Рэтнером отказался. В середине 2011 года New Line оставила попытки снять фильм.

В марте 2013 года опцион на ремейк приобрел продюсер Джоэл Силвер, известный по франшизам «Смертельное оружие» и «Матрица». Для работы над новым «Побегом» Силвер объединился с французским конгломератом Studio Canal и планировал запустить в производство трилогию. На главную роль рассматривались телезвезды Чарли Ханнэм («Сыны анархии»), Дэн Стивенс («Аббатство Даунтон») и Джон Бернтал («Ходячие мертвецы»). 13 января 2015 года права на ремейк приобрела студия 20th Century Fox.

См. также

• Побег из Лос-Анджелеса
• Постапокалиптика

Ссылки

• [www.boxofficemojo.com/movies/?id=escapefromnewyork.htm Escape from New York] на Box Office Mojo (англ.)
• [www.rottentomatoes.com/m/1006717-escape_from_new_york/ Escape from New York] на Rotten Tomatoes (англ.)
• [www.theofficialjohncarpenter.com/pages/themovies/ny/ny.html Раздел фильма «Побег из Нью-Йорка» на официальном сайте режиссёра]

Отрывок, характеризующий Побег из Нью-Йорка

– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]