Повелитель блох
| Повелитель блох | |
| Meister Floh | |
| Франкфуртское издание 1822 года | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: | |
«Повелитель блох. Сказка в семи приключениях двух друзей» (нем. Meister Floh. Ein Mährchen in sieben Abentheuern zweier Freunde) — иронический сказочный роман немецкого писателя-романтика Э. Т. А. Гофмана, написанный в 1821—1822 годы и ставший его последним крупным произведением.
Содержание
Действие романа происходит во Франкфурте-на-Майне. Главный персонаж — это живущий уединённо и чурающийся женщин чудак Перегринус Тис, оказавшийся вовлечённым в таинственную игру мистических сил на фоне жизни типичного буржуазного города. Каждый герой романа имеет своего оккультного двойника. В обыденной жизни это служилые и ремесленные люди, коммивояжёры или учёные, а в мистическом плане — это маги и гении, персонификации таинственных сил природы, растений, минералов и тому подобного. 
В рождественскую ночь Тис устраивает сам себе праздник, словно воображая себя маленьким мальчиком, накупает массу сладостей и игрушек, которые потом раздаёт детям бедняков. В ту же ночь он встречает таинственную незнакомку, которая признаётся ему в любви и требует вернуть ей таинственного узника, якобы спасшегося у Тиса.
Оказывается, что сам того не зная Тис дал приют повелителю блох, который до этого был пленником мистического двойника голландского естествоиспытателя Левенгука. Незнакомка, представляющаяся как Дертье Эльвердинк, является в оккультном плане принцессой Гамахеей из Фамагусты, коварно убитой принцем пиявок и спасённой общими усилиями повелителя блох, профессора ван Левенгука, гения Тетеля и Чертополоха Цехерита. Каждый из этих персонажей претендует на обладание прекрасной принцессой. В современности каждый из участников этой коллизии выступает в качестве человека из мира обыденности.
В результате многочисленных приключений Перегринус Тис обретает знание о себе самом как мистическом короле Секакисе, владеющем могущественным талисманом. Он находит и своё личное счастье с девушкой из бедной семьи честного переплётчика, которому он помогал долгое время, даря его детям роскошные подарки на праздники, а его друг Пепуш, или же Чертополох Цехерит, женится на прекрасной Гамахее. В ту же ночь они превращаются в чертополох и тюльпан, нежно обнявшие друг друга.
История публикации
Во время подготовки рукописи Гофман был уже тяжело болен. Когда в начале 1822 года роман был сдан в печать, изданию воспротивилась прусская цензура, усмотрев в одном эпизоде «Повелителя блох» сатиру на общественные порядки в стране. В связи с этим из окончательного варианта четвёртого и пятого приключений при публикации пришлось изъять большие куски, посвящённые следователю Кнаррпанти[1], образ которого предположительно мог отсылать к личности начальника полиции Капмца. Дело об оскорблении власти приобрело серьёзный оборот, однако Гофман избежал преследования из-за сильно ухудшившегося здоровья и последовавшей смерти.
В восстановленном виде роман был опубликован только в 1906 году исследователем Георгом Эллингером[1].
Русские переводы
- Анонимный перевод в издании: Гофман Э. Т. А. Мейстер Фло: Сказка о семи приключениях двух друзей // Отечественные записки. 1840. Т. 13. № 22. Отдел III.
- Перевод М. И. Манна в издании: Гофман Теодор. Собрание сочинений в восьми томах. СПб., Типография братьев Пантелеевых. 1897.
- Перевод М. А. Петровского в издании: Гофман Э.Т.А. Повелитель блох: Сказка в семи приключениях двух друзей. Л., Academia. 1929.
Напишите отзыв о статье "Повелитель блох"
Примечания
Ссылки
- [www.fantlab.ru/work52880 Информация о произведении «Повелитель блох»] на сайте «Лаборатория Фантастики»
Отрывок, характеризующий Повелитель блох
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
