Повенецкий уезд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Повенецкий уезд
Герб уездного города Герб губернии
Губерния
Центр
Образован
1782
Площадь
10843,8 км2
Население
28838 (1905)

Повене́цкий уе́зд — административная единица Олонецкой губернии Российской империи.





Общие сведения

Уезд занимал площадь 10 843,8 км² (10 162,9 кв. вёрст) и являлся самым большим по площади уездом губернии. Население по состоянию на 1897 год — 26 257 человек[1]. Уездным городом являлся Повенец.

История

До создания губерний территория Повенецкого уезда входила в состав Обонежской пятины Новгородской земли.

В составе Российской империи

Предшественником Повенецкого уезда был Паданский уезд, образованный именным указом от 24 августа (4 сентября) 1776 года из Лопского Паданского комиссарства. Его административным центром был Паданск. Территория Паданского уезда входила тогда в состав Олонецкой области Новгородского наместничества, а с 11(22) декабря 1781 года, вместе с Олонецкой областью областью, — в состав Петербургской губернии.

12(23) мая 1782 года Повенец стал уездным городом Олонецкой области Петербургской губернии, а Паданский уезд переименован в Повенецкий уезд. 22 мая (2 июня) 1784 Повенецкий уезд вместе со всей Олонецкой областью выделился из Петербургской губернии.

Именным указом от 16 мая 1785 года из северной части Повенецкого уезда и части территории Онежского уезда Архангельского наместничества был образован Кемский уезд.

После упразднения Олонецкого наместничества, по докладу Сената, утверждённому Павлом I 15(26) июля 1799 года, Повенецкий уезд был также упразднён, а его территория разделена между Архангельской и Новгородской губерниями.

9(21) сентября 1801 года была создана Олонецкая губерния, а 10(22) октября 1802 года воссоздан Повенецкий уезд.

В 1869 году в состав уезда входили 8 волостей — Выгозерская, Шунгская, Мяндусельгская, Богоявленская, Тихвиноборская, Поросозерская, Ребольская, Ругозерская. К 1916 году количество волостей возросло до 9: Шунгская, Римская, Даниловская, Петровско-Ямская, Богоявленская, Ругозерская, Мяндусельгская, Ребольская, Поросозерская.

По территории это был самый большой уезд губернии.[2] Среди жителей было широко распространено старообрядчество.

Демография

Население по состоянию

  • на 1842 год — 21103 жителя
  • на 1873 год — 22289 жителей
  • на 1897 год — 26381 житель
  • на 1905 год — 28838 жителей

При советской власти

С образованием Карельской трудовой коммуны декретом ВЦИК и СНК РСФСР в состав новой автономии были переданы Богоявленская, Мяндусельская, Поросозерская, Ребольская, Ругозерская волости, Кяппесельское общество и деревня Уница Шунгской волости Повенецкого уезда. Переданные в состав коммуны волости были включены в состав Петрозаводского уезда. Оставшаяся территория уезда декретом ВЦИК и СНК РСФСР от 12 сентября 1920 года вновь вошла в состав Олонецкой губернии. Постановлением НКВД РСФСР от 30 сентября 1920 года в состав Повенецкого уезда включаются также Великогубская, Кижская, Сенногубская, Кузарандская, Толвуйская, Типиницкая волости, входившие до образования Карельской трудкоммуны в состав Петрозаводского уезда, а центр уезда переносится из Повенца в Шунгский погост.

Постановлением НКВД РСФСР от 19 апреля 1922 года утверждено следующее деление Повенецкого уезда: Толвуйская, Кижская, Типиницкая, Великогубская, Шунгская, Римская, Даниловская, Петровско-Ямская волости, Лумбушский район сельсоветов.

Декретом ВЦИК от 18 сентября 1922 года Олонецкая губерния упразднена, а Повенецкий уезд включён в состав Автономной Карельской ССР.

Декретом ВЦИК от 20 сентября 1926 года утверждено и с 1 октября введено в действие следующее административное деление Повенецкого уезда — город Повенец и волости: 1) Великогубская (центр — с. Великая Губа), 2) Даниловская (центр — с. Чёлмужи), 3) Медвежьегорская (центр — посёлок при ст. Медвежья Гора), 4) Петровско-Ямская (центр — с. Вожмосалма), 5) Сенногубская (центр — с. Сенная Губа), 6) Толвуйская (центр — село Толвуя), 7) Шунгская (центр — село Шуньга).

Постановлением Президиума ВЦИК от 29 августа 1927 года Повенецкий уезд был упразднён вместе с остальными уездами Автономной Карельльской ССР. Территория уезда была распределена между вновь образованными районами следующим образом:

  • Великогубская волость — вошла в состав Великогубского района, кроме деревень Пурдега и Мягрозеро, переданных в состав Шунгского района;
  • Даниловская волость — вошла в состав Повенецкого района, кроме Римского сельсовета, переданного в состав Шальского района.
  • Медвежьегорская волость — полностью вошла в состав Медвежьегорского района;
  • Петровско-Ямская волость — вошла в состав Сегежского района, кроме Морско-Масельгского сельсовета, переданного в состав Повенецкого района;
  • Сенногубская волость — полностью вошла в состав Великогубского района;
  • Толвуйская волость — вошла в состав Шунгского района, кроме Великонивского сельсовета, переданного в состав Великогубского района;
  • Шунгская волость — полностью вошла в состав Шунгского района.

Современное положение

На данный момент территория бывшего Повенецкого уезда распределена между Медвежьегорским, Кондопожским, Суоярвским, Муезерским и Сегежским районами Республики Карелия. Сам Повенец входит в Медвежьегорский район как посёлок городского типа.

Состав уезда

Географическое положение

По состоянию на 1914 год Повенецкий уезд располагался в северо-западной части Олонецкой губернии и граничил с Петрозаводским и Пудожским уездами на юге, с Архангельской губернией на северо-востоке, и с Выборгской, Куопиоской и Улеаборгской губерниями Великого княжества Финляндского на западе.

Промышленность

В Повенецком уезде действовали Святнаволоцкий чугуноплавильный и Сеговецкий чугуноплавильный и литейный заводы.

В 1875—1876 годах «Товарищество по вере Родоконаки и К°» построило Святнаволокский (Пальеозерский) чугуноплавильный завод. Однако из-за неудобного для сбыта местоположения завод оказался убыточным и в 1879 году был закрыт, через 9 лет продан столичному купцу А. С. Семенову, который эксплуатировал этот завод несколько лет до окончательного закрытия[3].

В 1895 на реке Кавожа в трёх верстах от её впадения в Сегозеро был открыт Сеговецкий чугуноплавильный и литейный завод, которым с марта 1895 года стало ведать акционерное общество. Завод представлял из себя доменный цех с двумя домнами и литейный цех с вагранкой. Внутризаводской транспорт был представлен дрезиной и 11 вагонетками, предвигавшимися по железнодорожным путям, заводу принадлежад пароход «Первенец» (длина 65, ширина 12, осадка 5) и 30-тонные и 50-тонные баржи. За четыре года эксплуатации завод выплавил 300 тыс. пудов чугуна.

В 1901 году завод был закрыт, перешёл в ведение Государственному банку. В январе 1908 году администрация по делам А. С. Семенова выкупила его у Госбанка и пустила в действие домну. В 1916 году было создано акционерное общество Сегозерского чугуноплавильного завода, в состав которого вошли такие известные люди, как Л. А. Зиновьев, Ю. Б. Кричевский и другие. 27 апреля 1920 года Сеговецкий чугуно­плавильный завод был национализирован[4].

В 1870-х годах купец Александр Фёдорович Красильников построил паровой лесопильный завод в Чёлмужах, медеплавильный завод в Пергубе, начал разработку каменноугольных копей у реки Кочкома и серебряных рудников «Вороновый бор» (после банкротства купца они перешли в собственность Франко-русского металлургического общества)[5].

Кроме того, в Повенецком уезде действовали лесопильные заводы — вододействующий лесопильный завод с тремя рамами в Повенце на реке Повенчанка (с 1852 г.), Кумсинский, на реке Кумса, близ селения Лумбуши торгующих крестьян Захарьевых (основан в конце XVIII в.), Уницкий на реке Пигматке купца Беляева (открыт в 1851 г.)[6][7][8].

Транспорт

Повенец был связан с Петрозаводском почтовым трактом. Пассажирское водное сообщение впервые появилось в 1873 году — рейсы пароходов «Петрозаводск» Петербургско-Волжской и «Повенец» (бывший «Геркулес») Петербургско-Петрозаводской пароходных товариществ[9].

Первый автомобиль — вуатюрьетка в уезде появился в 1910 году — он принадлежал повенецкому купцу Захарову, который ездил на нём из Повенца до местечка Ладожский Скит в Повенецком районе[10].

См. также

Напишите отзыв о статье "Повенецкий уезд"

Примечания

  1. Повенец // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. По состоянию на начало XX века
  3. [welcome-karelia.ru/kareliya-v-kontse-19-go-nachale-20-go-vekov/promishlennost--torgovlya-transport Промышленность и торговля].
  4. [welcome-karelia.ru/revoliutsiya-i-grazhdanskaya-voyna-v-karelii/vvedenie-chrezvichaynich-mer Введение чрезвычайных мер]
  5. [www.ticrk.ru/ru/regions/region_3628/settlement_3634.html Надвоицы]
  6. [heninen.net/raja/osa4.htm Населенные пункты, промышленность и торговля]
  7. [www.hrono.ru/libris/molod2009/toporov.php Топоров Д. А. Митрофан Беляев — лесопромышленник и меценат]
  8. [www.kondopoga.ru/1537-unica.-razvaliny-lesopilnogo-zavoda.html Уница. Развалины лесопильного завода купца Беляева]
  9. [ogv.karelia.ru/magpage.shtml?id=2630&page=8 Крушение парохода на Онеге//Олонецкие губернские ведомости, 1873, 14 июля № 54]
  10. Мошина Т. Дион-Бутон и другие//Репортер. 1999. 14 июля

Литература

  • Карелия: энциклопедия: в 3 т. / гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 2: К — П. — Петрозаводск: ИД «ПетроПресс», 2009. — С. 312—313 — 464 с.: ил., карт. ISBN 978-5-8430-0125-4 (т. 2)

Ссылки

  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003744503#?page=1 «Список населенных мест Олонецкой губернии по сведениям за 1905 год»]
  • [starye-karty.litera-ru.ru/uezd/olon_karta-povenetskiy_uezd.html Старые карты Повенецкого уезда]
  • [xn----7sbehhevkhuhcb0b4b4bzki.xn--p1ai/w/uezd/2443 Повенецкий уезд]

Отрывок, характеризующий Повенецкий уезд

После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.