Повесть о Сегри и Абенсеррахах
| «Повесть о Сегри́ и Абенсеррахах» | |
| Historia de los vandos de los zegries y abencerrages caualleros moros de Granada | |
 «Повесть о Сегри́ и Абенсеррахах» («Historia de los vandos de los Zegríes y Abencerrajes»). Титульный лист. Издание 1610 года, Барселона. | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: | |
«По́весть о Сегри́ и Абенсеррахах» (исп. Historia de los vandos de los zegries y abencerrages caualleros moros de Granada, 1595 г.) — исторический роман испанского писателя и хрониста Хинеса Переса де Иты. Первый (или один из первых) исторических романов в Европе.
Полное название — «Повесть о раздорах Сегри́ и Абенсеррахов, мавританских рыцарей из Гранады, о бывших там гражданских войнах и о стычках, происходивших в Гранадской долине между маврами и христианами, до тех пор, пока король дон Фернандо Пятый не взял Гранаду. Повесть заново извлечена из одной арабской книги, написанной очевидцем событий, мавром из Гранады по имени Абен Хамин, и излагает события с основания города. Переведена на кастильский язык Хинесом Пересом де Итой, жителем города Мурсии.» (исп. Historia de los vandos de los zegries y abencerrages caualleros moros de Granada, de las ciuiles guerras que vuo en ella y batallas particulares que vuo en la Vega entre moros y christianos, hasta que el rey don Fernando Quinto la gano. Agora nueuamente sacado de vn libro Arauigo, cuyo autor de vista fue vn Moro llamado Aben Hamin, natural de Granada. Tratando defde fu fundacion. Tradvzido en castellano por Gines Perez de Hita.)
История
Первое издание «Повести о Сегри́ и Абенсеррахах» вышло в 1595 году. В предисловии к нему говорится о некоем предыдущем издании 1588 года, однако библиографам оно не известно. Возможно, это мистификация, как и сообщение о переводе книги с арабского.
Содержание
Основная часть книги посвящена событиям, происходящим в Гранаде в последние годы перед взятием Гранадского эмирата Католическими королями и завершением Реконкисты. Сюжет иллюстрируют около четырёх десятков пограничных и мавританских романсов.
Жизнь в мавританском королевстве безмятежна, жители королевства состязаются в рыцарских играх, мужестве и благородстве. Однако в это время территория государства сокращается как шагреневая кожа, и христианские рыцари уже позволяют себе совершать грабительские набеги на Гранаду практически до самых стен дворца.
События повести начинаются с коронации Молодого Короля (исторического Абу-Абдалаха или Боабдиля, узурпировавшего власть на части Гранадского эмирата, сына правителя Гранады Абу-л-Хассана, названного в повести Старым Королём). На одном из королевских пиров по ничтожному поводу разгорается спор между представителями аристократических родов Сегри́ и Абенсеррахов о знатности этих семей. Спор моментально перерождается в ссору. По ходу сюжета, на фоне многочисленных сердечных переживаний мавританских дам и кавалеров, ссора все стремительнее перерастает в кровавые междоусобные интриги двух родов. Попытки короля примирить враждующие партии приводят лишь к коротким перемириям. Сегри́ решают оклеветать Абенсеррахов в глазах короля. Боабдилю (Молодому Королю) рассказывают о любовной связи между королевой и одним из Абенсеррахов, а также о планах Абенсеррахов захватить власть и уничтожить короля. Поверив навету, король вызывает Абенсеррахов в Альгамбру, где, по его приказу, один за другим убивают тридцать шесть из них. Судьба королевы должна быть решена поединком четыре на четыре. В случае победы обвинителей, которыми вызываются стать рыцари Сегри́, королева будет сожжена. Если победят защитники, королева будет оправдана.
В городе узнают о злодеяних Молодого Короля, и начинается безжалостная гражданская война. Часть жителей выступает на стороне Молодого короля, часть на стороне Старого Короля, часть на стороне нового правителя, брата Старого Короля. Оставшиеся в живых Абенсеррахи вместе со своими сторонниками покидают Гранаду и поступают на службу к королю Кастилии и Арагона дону Фернандо. Для защиты королева выбирает четверых рыцарей-христиан. Сегри́ терпят поражение в поединке и перед смертью признаются, что оклеветали королеву и Абенсеррахов. Честь королевы восстановлена, но уже ничто не может спасти погрязшую во внутренних конфликтах Гранаду. Все больше мусульман принимают христианство. Испанцы занимают город за городом. Боабдиль, не сумевший защитить Гранаду как мужчина, оплакивает её как женщина. Мавританская рыцарская утопия погибла навсегда.
В заключение Перес де Ита напоминает об условиях сдачи Гранады: мусульмане сохраняют свободу, имущество, религию, обычаи, язык. Эти обещания очень скоро были нарушены. По указу 1502 года все мусульмане были обязаны принять христианскую веру или покинуть пределы Испании. В 1567 году, во времена жестокой католической реакции, Филипп II издал новый издевательский указ против морисков. В подавлении вспыхнувшего вследствие этого восстания был вынужден принимать участие сам Хинес Перес де Ита.
Источники
Несмотря на то, что писатель счел полезным приписать авторство книги «очевидцу событий, мавру из Гранады по имени Абен Хамин», эта атрибуция является фиктивной. Арабская рукопись, которая, вплоть до XIX века, иногда рассматривалась как возможный оригинал повести, после изучения сама оказалась сокращенным переводом книги Переса де Иты, сделанным неизвестным современником-мориском. На самом деле, в значительной части повесть была основана на устной традиции, сложившейся к тому времени. Так, россыпи народных романсов, щедро разбросанные по страницам «Гражданских войн», не только иллюстрируют развитие сюжета, но и являются его источниками. Перес де Ита был участником войны с морисками, кроме того, род де Ита столетия проживал на испано-арабском пограничье, и бытовавшие здесь воспоминания о мавританском прошлом также вошли в ткань произведения. С другой стороны, автор активно пользовался работами испанских историков и хронистов, основными среди которых были «Хроника испанских королей» Эрнандо дель Пульгара и «Хроника и всеобщая история всех королевств Испании» Эстебана Гарибая де Самальоа.
Жанр
Жанр «Повести о Сегри́ и Абенсеррахах» стал в своё время причиной многих недоразумений и незаслуженной критики. Взяв многое от традиционного рыцарского романа, автор перенес своих героев из его фантастического мира в материальный мир гранадской утопии. Повесть приписана очевидцу событий. Действие точно локализовано во времени и пространстве, и описание междоусобиц в агонизирующей под напором испанцев Гранаде исторично в своей основе. Три первые и последняя главы повести обрамляют основной любовно-рыцарский сюжет педантичным описанием истории Гранады на уровне представлений XVI века и в стиле распространенных в то время исторических хроник. Из-за двойственности природы «Повести», попавшей в родоначальники нового литературного жанра исторического романа, её продолжали воспринимать как один из исторических документов (каковым она не являлась) и предъявлять соответствующие требования к достоверности. Положение усугубилось, когда следующее своё произведение (в котором автор выступил в роли мемуариста), хронику войны против морисков, Перес де Ита объединил с «Повестью о Сегри́ и Абенсеррахах» под одним заголовком «Гражданские войны в Гранаде». Несколько последующих поколений историков подвергали разгромной критике первую часть «Гражданских войн» в качестве исторического источника, после чего механически отказывали в доверии и второй части.
Влияние
Повесть пользовалась огромным успехом и многократно переиздавалась. Уже к 1631-му году книгу издали 21 раз, а к концу XVII века известно 33 её издания. В 1608 г. вышел первый французский, в 1801 — английский (Томаса Родда), в 1821 — немецкий переводы повести. С этих пор в европейской культуре появляется ненасытный интерес к мавританской экзотике. «Повесть о Сегри́ и Абенсеррахах» непосредственно повлияла на появление произведений «Альмаида, или Рабыня-королева» (1663) Мадлен де Скюдери, «Заида, испанская повесть» (1671) мадам де Лафайет, «Завоевание Гранады, или Альмансор и Альмаида» Джона Драйдена, «Приключения последнего Абенсерага» Шатобриана, «Альгамбра» Вашингтона Ирвинга и многих других. Прочитанная в детстве Вашингтоном Ирвингом «Повесть» навсегда определила его интерес к Испании и арабской культуре. «Альгамбру» Ирвинг подкрепил «Хроникой завоевания Гранады», «Легендами завоевания Испании» и «Магометом и его преемниками». Опосредовано повесть вовлекла в круг восточной тематики огромное множество авторов, которые, возможно, никогда не слышали о Пересе де Ита. Так, по мотивам «Приключений последнего Абенсерага» Шатобриана поставлены оперы «Абенсераги» (Les Abencérages, 1813) Луиджи Керубини и «Последний из Абенсерагов» (L’ultimo degli Abenceragi, 1893) Джакомо Сетаччоли.
Книга Переса де Иты также дала толчок развитию специфических жанров испанской литературы: «гранадскому жанру» в прозе и поджанру «мавританских» романсов в поэзии.
Напишите отзыв о статье "Повесть о Сегри и Абенсеррахах"
Литература
- Хинес Перес де Ита. Повесть о Сегри́ и Абенсеррахах, мавританских рыцарях из Гранады. — М.: Наука, 1981 г., 288 с. Серия «Литературные памятники». Перевод А. Э. Сипович. Издание подготовили А. Э. Сипович, М. В. Сергиевский, Н. И. Балашов. Тираж 50000 экз.
Ссылки
- [www.cervantesvirtual.com/servlet/SirveObras/13516129878039831976613/index.htm «Гражданские войны в Гранаде» издания 1660-го года в библиотеке Biblioteca Virtual Miguel de Cervantes] (исп.)
См. также
Отрывок, характеризующий Повесть о Сегри и Абенсеррахах
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.
На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
