Поволжские немцы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Поволжские немцы
нем. Wolgadeutsche
Численность и ареал
Язык

русский и немецкий язык, преимущественно гессенский, пфальцский, и частично платский, саксонский и швабский диалекты

Религия

в большинстве случаев — христиане:

Расовый тип

Европеоидная раса

Входит в

Российские немцы

Происхождение

немцы

Поволжские немцы (также немцы Поволжья, самоназв. Wolgakolonisten, Wolgadeutsche) — один из народов, сформировавшийся в России к началу XX века из потомков переселенцев преимущественно из германских государств, расселенных на основании манифестов Екатерины II в Нижнем Поволжье в 1760-е гг. и проживавших там вплоть до 1941 года. После 1917 г. получили территориальную автономию — АССР Немцев Поволжья. В 1941 году были депортированы в Сибирь и Казахстан. Депортация немцев в СССР привела к упадку национального языка и культуры, к ускоренной ассимиляции с остальным населением СССР. Последствия депортации стали причиной возникновения переселенческого движения в Германию, которое особенно усилилось в 1990-е гг.

В настоящий момент люди с этническими корнями из поволжских немцев проживают, в основном, на территории России, Германии, Казахстана, США, Канады и Аргентины.





Переселение

Манифесты Екатерины II

4 (15) декабря 1762 г. Екатерина II подписала манифест «О позволении иностранцам селиться в России и свободном возвращении русских людей, бежавших за границу»[2]. Органичным продолжением данного документа стал манифест от 22 июля (2 августа) 1763 г. «О дозволении всем иностранцам, въезжающим в Россию, селиться в разных губерниях по их выбору, их правах и льготах»[3].

В Викитеке есть полный текст Манифеста императрицы Екатерины II о позволении иностранцам селиться в России и свободном возвращении русских людей, бежавших за границу

По условиям Манифеста, желающим приехать в Россию в качестве колонистов, в случае отсутствия у них денег на проезд следовало обращаться к русским дипломатам или их резидентам, которые обязывались обеспечить отправку колонистов с предоставлением им денег на путевые расходы.

Прибывшие в Россию переселенцы освобождались от «всяких налогов и тягостей» на разные сроки. В частности, на 30 лет от налогов освобождались иностранцы, селившиеся колониями на землях, обозначенных в реестре как свободные для поселения. Манифест 1763 г. обещал беспроцентную ссуду на десять лет на строительство домов, закупку продовольствия до первого урожая, скота, сельскохозяйственного инвентаря и инструментов для ремесленников. Кроме того, разрешалось полное самоуправление в колониях, без вмешательства в организацию внутренней жизни поселений со стороны государственных чиновников.

В Викитеке есть полный текст Манифеста Екатерины II от 22 июля 1763 г. «О дозволении всем иностранцам, в Россию въезжающим, поселяться в которых Губерниях они пожелают и о дарованных им правах»

Для управления процессами прибытия, обустройства, расселения иностранцев предусматривалась деятельность в Петербурге на правах коллегии «Канцелярии опекунства иностранных». Президентом Канцелярии был назначен генерал-адъютант и камергер граф Григорий Орлов. Позже в Саратове была создана Саратовская контора иностранных[4], которая в своей деятельности подчинялась непосредственно Канцелярии опекунства иностранных в Петербурге.

Вербовка и доставка колонистов в Россию

Манифесты были переведены на разные языки и распространены через напечатание отдельными экземплярами и в газетах. Российскими властями была организована устная агитация, для чего в Ульме и Франкфурте-на-Майне были учреждены должности комиссаров. Они должны были осуществлять набор и отправку колонистов в Любек. Кроме того, вербовкой и отправкой колонистов в Россию занимались и частные предприниматели (по терминологии того времени — вызыватели), заключившие договор непосредственно с Канцелярией опекунства. Они получили право набирать колонистов, организовывать в России частные поселения, управлять ими и брать часть доходов в свою пользу.

Всего с 1763 по 1766 гг. в Россию было перевезено более 30000 человек. Вызыватели смогли сагитировать и направить в Россию 14960 человек, что составило половину общей численности прибывших в Россию колонистов, или 56 % поселенных в районе Саратова.[5]

Колонисты, прибывшие в Россию в 1763 г., расселялись в самом Петербурге, позже решили временно размещать их в пригороде столицы, в Ораниенбауме. Здесь они находились в среднем 1-2 месяца. В Ораниенбауме колонистов знакомили с российскими законами и традициями, а затем они принимали присягу на верность русской короне, так называемое клятвенное обещание, текст которого был утвержден графом Орловым 3 августа 1763 года.

Доставка в Поволжье и создание первых колоний

См. также: Немецкие колонии в Поволжье

Переезд из Санкт-Петербурга и Ораниенбаума в Поволжье осуществлялся в основном речным транспортом и занимал несколько месяцев. Дорога стала тяжелым испытанием для колонистов. Из 26676 человек, отправленных для поселения в район Саратова, в дороге умерли 3293 колониста, что составило почти 12,5 % от общей численности[5]. После ряда подготовительных мероприятий, были определены земли для поселения и в период с 1764 по 1773 в саратовском Поволжье образуется 105 колоний, первой из которых стала основанная 29 июня 1764 г. Нижняя Добринка. 42 колонии были основаны государством, 63 — вызывателями. Правительственным Указом от 26 февраля 1768 г. за колониями были официально закреплены русские названия (за некоторым исключением), которые использовались в официальных документах, вплоть до создания немецкой автономии на Волге.

XVIII—XIX век

Хозяйственное развитие поволжских немцев

Одной из главных задач правительства при переселении в Россию колонистов из Западных стран было развитие земледелия. Немецкие переселенцы должны были выполнить эту задачу. Колонисты привезли с собой с родины плуг, косу, деревянную молотилку, почти не используемые в России, при обработке использовали трехпольный оборот. В России производилась главным образом рожь и небольшое количество пшеницы. Колонисты значительно расширили количество сельскохозяйственных культур. Они ввели белотурку, картофель, увеличили посевы льна, конопли, выращивали табак и другие культуры. Однако в отличие от немецких же колонистов Юга России, поволжские немцы не усовершенствовали общую культуру русского земледелия, а, напротив, усвоили русскую общинную систему землепользования[6].

К концу XVIII века окончательно установилось разведение колонистами луговой пшеницы и табака, ржи, овса, ячменя. Практически все колонисты выращивали овощи. Неизменной системой землепользования оставалась трехпольная, а там, где была острая нужда в земле, использовалось четырехполье. К концу XIX века производство пшеницы достигло десяти миллионов пудов[6].

С развитием земледелия и ростом благосостояния колоний появилась и собственная колонистская промышленность. В начале XIX века интенсивно развивалось мучное производство на расположенных рядом водяных мельницах, маслобойная промышленность, изготовление сельскохозяйственных орудий труда, а также производство шерстяной материи и сурового полотна. После этого появилось кожевенное производство, получившее впоследствии большие масштабы в Голом Карамыше, Севастьяновке, Карамышевке и Олешне. К 1871 году в колониях насчитывалось 140 кожевенных и 6 салотопенных заводов[6].

Промышленное ткачество в немецких колониях Поволжья стало развиваться в Сарепте, отчего и произошло название местной ткани — сарпинка. Там вырабатывались хлопчатобумажные материи и платки, пряжа для которых доставлялась из Силезии и Саксонии, а шелк производился в Италии. Спрос на эту продукцию был столь велик, что уже в 1797 году на этой фабрике был выстроен второй каменный корпус. Трудности с получением сырья из-за границы вызвали потребность производства пряжи у себя, из персидской хлопчатой бумаги, доставляемой через Астрахань. Помимо непосредственно Сарепты в производстве участвовали прядильни устроенные в Поповке, Севастьяновке, Норке, Лесном Карамыше. В самой Сарепте была устроена красильня для окраски в разнообразные цвета. Прибыльность сарпинного производства и возросшая конкуренция заставили Сарепту перенести производство в Саратов в 1816 году, где местные предприниматели-немцы братья Шехтель вытеснили сарептян из сферы ткацкого производства[6].

В 1850-х годах сарпиночное производство сконцентрировалось в руках трех крупных предпринимателей — Шмидта, Борель, и Рейнеке,. Имея многочисленные предприятие не только в своих, но и в соседних колониях они пользовались услугами массы мелких фабрикантов. В 1866 г. существовало 69 сарпиночных фабрик, где имелось до 6 тыс. ткацких станков, было изготовлено материалов на сумму 1156 тыс. руб. В 1870-е гг. сарпиночное производство испытало упадок и крупные предприниматели перенесли основные капиталы в мукомольную промышленность[6].

Центром сарпиночного производства остался Голый Карамыш. Новый виток в развитии производства этой ткани связан с деятельностью А. Л. Степанова, осознавшего, что конкуренция ручной сарпинки с машинной может быть только в том случае, если ручное производство станет дешевле и приблизится к современным стандартам моды. Предприниматель организовал из разрозненных сарпинских фабрик товарищество, добился усовершенствования ткацких станков. Благодаря этому стали изготовляться полушелковые, и даже шелковые вещи, значительно улучшилось качество производимых товаров вообще. В течение пяти лет сарпиночное производство из Голого Карамыша получило всероссийское признание и распространение. Прибыльность и значение сарпиночного производства подчеркивается тем фактом, что центр этого вида производства (к началу ХХ в.) — Сосновская волость, несмотря на малоземелье была одной из самых процветающих в крае даже в голодные годы[6].

Вероисповедание и свобода веры поволжских немцев

Основная статья: Религиозная жизнь немцев Поволжья

Ранний период

Основной льготой среди прочих привилегий была для колонистов свобода вероисповедания. Однако же, она была предоставлена немецким колонистам таким образом, чтобы не ущемлять интересы православной церкви[7]. Строительство зданий церквей и содержание необходимого количества патеров и пасторов разрешалось только в тех местах, где иностранцы селились колониями, то есть преимущественно одной веры. На колонистов, расселенных в российских городах, такие привилегии данным правилом не распространялись[7].

Колонистам запрещалось «под страхом всей строгости Наших законов» склонять к принятию своей веры православное население[7]. При этом, свободно разрешалось склонять к принятию христианства и даже брать в крепостные мусульман[7].

Поскольку само сообщество поволжских немцев создавалось как результат нескольких групп и волн переселенцев, которые представляли собой различные социальные группы людей, из разных стран и регионов, пришедших в Россию по различным причинам, то говорить о каком-либо однообразии в религиозной жизни немцев Поволжья не представляется возможным. Основные группы колонистов, пришедшие в Россию как результат приглашения на жительство Екатериной II, были лютеранами и католиками римского обряда. Так, в Саратове — самом центре будущей территории проживания Поволжских немцев — три четверти проживавших там немцев на конец XVIII века (но уже после разграбления города Пугачёвскими повстанцами в 1774 году, из поселенцев в живых осталось только 20 человек) были протестантами и лишь одна четверть — католиками[8].

XIX в.

В XIX веке ситуация с католическим сообществом немцев Поволжья представляло собой достаточно сложную картину. В момент появления колонистов-католиков в России, на её территории не было ни одного католического епископа, а правительство империи предполагало на 6 тысяч представителей католического исповедания, находившихся в 40 различных колониях Поволжья, ограничиться только одним патером[9]. После осознания властями региона факта невозможности духовного окормления всех католиков только одним патером, правительство дало разрешение на прибытие дополнительного количества священнослужителей, но со строгими ограничениями в функциях и в количестве[9]. Так, первоначальным непосредственным начальником над католическими церквами католиков-поселенцев являлся приор, назначаемый из местных патеров юстиц-коллегией. С учреждением Белорусской епархии из поволжских колоний был образован самостоятельный капитул во главе с патером префектусом, замененным в начале XIX века иезуитами титулом патер сеньор[9].

Впоследствии, после учреждения Тираспольской епархии, в ведение которой теперь переходили колонии, во главе их встал «декан римско-католических церквей Саратовской, Самарской и Астраханской губерний»[9]. После значительного увеличения количества приходов и их размера, поволжские колонии были разделены на несколько деканств: Саратовское, Каменское, Екатеринштадское и Ровенское[9]. В целом положение католической церкви в России определялось «Положением для духовного и церковного правительства римско-католического закона» от 13 ноября 1804 г[9].

Протестантские вероисповедания также находились в ведении юстиц-коллегии. Приставленные ею к колониям пасторы зачастую не отличались ни знаниями, ни безупречной нравственностью[9]. В российском законодательстве не было специальных установлений, касающихся устройства протестантских вероисповеданий, поэтому долгое время пользовались шведскими законами и порядками, действовавшими на территории Лифляндии. В конце XVIII в. первым патером был избран Иоганн Жанет[9].

Многочисленные жалобы верующих на непорядки в управлении лютеранской церкви вынудили власти изменить всю систему управления. В 1810 г. был создан особый орган — Главное управление духовных дел иностранных вероисповеданий. По указу Александра I 20 июля 1819 года в евангелическо-лютеранской церкви был введен сан епископа с теми же полномочиями, что в Швеции, Дании, Пруссии: епископ управляет всеми протестантскими церквами и их духовенством[9]. Кроме того, в Петербурге создавалась евангелическо-лютеранская Генеральная консистория, к которой и должны были отойти все функции юстиц-коллегии[9], она была создана монаршим указом от 25 октября 1819 года в Саратове; полное название организации было таково: евангелическо-лютеранская консистория для управления и надзора за протестантскими общинами; в её функции входило руководство общинами Саратовской, Астраханской, Воронежской,Тамбовской, Рязанской, Пензенской, Симбирской, Казанской, Оренбургской губерний, епископом же и суперинтендантом Саратовским был назначен доктор богословия Игнатий Аурелий Фесслер[9].

В 1832 российский император Николай I официально занял пост суперинтендента лютеранской церкви на территории Российской империи. Он рассматривал и утверждал не только общие организационные вопросы, но и такие проблемы, как внесение изменений в порядок богослужения, снятие сана с пастора и даже вопросы веры.

XX в.

После того, как на христианских священнослужителей, после разгрома коммунистами крестьянских восстаний 1920—1921 г. обрушились жестокие репрессии со стороны официальных властей[10], а также последовавшие за этим массовые реквизиции церковных ценностей в 1921—1922 гг., церковь была вынуждена занять нейтральную позицию в отношении коммунистического режима и не вмешиваться в политическую жизнь области. Согласно тексту одного из секретных донесений ГПУ,

жизнь лютеранского и католического духовенства по области за пределы служения своему религиозному культу и стремлений к улучшению материального своего положения не выходят[10].

Атеистическая пропаганда, активно проводившаяся партийными и комсомольскими организациями среди немцев Поволжья, успехов практически не имела[10]. Наоборот, результатом всех перенесённых населением страданий стало усиление религиозности сообщества[10]. Причём, эта религиозность развивалась не в направлении традиционных для поволжских немцев религий[10]: лютеранства, католицизма, а в направлении сектантства внутри самих существующих течений («поющие братья», «танцующие братья» и др[10].).

АССР немцев Поволжья

Основная статья: АССР немцев Поволжья

Создание

19 октября 1918 года декретом СНК РСФСР из части территорий Саратовской и Самарской губерний была образована первая в РСФСР автономная область — автономная область немцев Поволжья (использовалось также название трудовая коммуна немцев Поволжья) с административным центром в городе Саратове (с 19 октября 1918 года по май 1919 года), затем административным центром стал город Марксштадт (с мая до 4 июня 1919 года назв. Екатериненштадт). 24 июля 1922 года административный центр автономной области был перенесён в присоединённый к автономии 22 июня город Покровск (в 1931 переименован в город Энгельс).

Существование

В Викитеке есть полный текст Докладной записки от 1 января 1932 г. от ГПУ АССР НП ответственному секретарю обкома ВКП(б) «О политическом состоянии АССР немцев Поволжья»

Коллективизация в немецкой деревне имела печальные последствия[11]. Согласно оценкам историков, были уничтожены тысячи самых продуктивных крестьянских хозяйств, при этом их владельцы расстреляны, арестованы, посажены в тюрьмы, высланы, или, в лучшем случае, стали государственными батраками в «кулацких» спецпосёлках[11]. Только что созданные слабые колхозы, особенно в первые годы, не в состоянии были восполнить потери сельскохозяйственного производства, тем более, что государство не давало им возможности окрепнуть, превратив в удобный для себя инструмент по изыманию продовольствия из деревни[11].

Резко ухудшили и без того напряжённую продовольственную ситуацию в регионах проживания немцев колоссальные масштабы заготовок[11]. Государство не учитывало изменившуюся в деревне обстановку и не уменьшало норм заготовок хлеба и других продуктов[11]. Всё меньше продовольствия оставалось для самих крестьян. Над немецкими сёлами нависла угроза голода, самые бедные хозяйства уже голодали или уходили просить милостыню[12].

Внутри колхозных хозяйств был хаос[11]. Сами колхозники были лишены возможности решать свои проблемы, им надлежало только точно исполнять предписания, поступавшие сверху[11]. Свободный крестьянский труд превратился в трудовую повинность наёмников[11]. Всё это усугублялось постоянными злоупотреблениями на местах, вопиющим насилием и беззаконием[11].

Голод 1931—1933 гг.

В течение зимы 1931—1932 гг. многие сёла Покровского, Фёдоровского, Марксштадтского, Краснокутского и ряда других кантонов охватил голод из-за того, что практически весь урожай был сдан государству[11]. Органы ГПУ АССР НП докладывали в обком об имевшихся в этих сёлах фактах опухания от голода, истощения, поедания отбросов, трупов умерших больных животных[11]. В свою очередь, обком ВКП(б) Республики немцев Поволжья докладывал в Москву о том, что

в настоящее время по республике почти во всех кантонах создаётся нежелательное политическое настроение на почве продовольственных затруднений, которые к настоящему моменту стоят более остро, чем когда-либо[11].

В связи с голодом в некоторых сёлах происходили выступления крестьян, носившие разноплановый характер. Жители некоторых сёл выходили с транспарантами примерного содержания «Приветствуем Советскую власть, просим не отказать голодному населению хлебом», другие колхозники нападали на обозы с продовольствием; имели место взлом амбаров и самовольный вынос хлеба[11][13]. Также массово и повсеместно практиковался невыход на работу как способ протеста[11][14]. Во многих сёлах Немреспублики в тот период тайными осведомителями ОГПУ фиксировались «антисоветские повстанческие разговоры»[11].

В Викитеке есть полный текст т.н. «Закона о колосках».

К лету 1932 года голод уже явно ощущался в городах и большинстве сёл Немреспублики. Спасаясь от голода, люди вынуждены были растаскивать ещё не созревший на полях хлеб[11]. Из-за характерности процесса для всего СССР[11], 7 августа 1932 г. правительством был издан специальный закон об охране общественной собственности, предусматривавший наказания до расстрела даже за мелкие хищения зерна, получивший в народе название «закон о пяти колосках». На основании этого закона, согласно архивным документам, в Республике немцев Поволжья с 7 августа по 1 декабря было осуждено 474 человека, из них к расстрелу — 32, к 10 годам лишения свободы — 325[11]. Значительное число осуждённых составляли женщины, похищавшие на полях зерно, чтобы накормить своих голодных детей[11].

Осенью 1932 года основная масса хлеба в очередной раз была вывезена из Немреспублики по хлебозаготовкам, колхозникам же практически ничего не досталось. Второй секретарь обкома ВКП(б) АССР НП А. Павлов, осенью 1932 года выступая на пленуме обкома партии, откровенно говорил:

Распределение доходов в колхозах было таково, что колхозникам мы не выдавали на руки хлеба, а засчитывали его в общественное питание, и, по существу, засчитывался хлеб тот, который был уже съеден в колхозе…[11]

Это признание наглядно подтверждает тот факт, что в зиму 1932—1933 гг. крестьянство СССР само осталось без средств существования[11], то есть сознательно обрекалось на голодную смерть[11].

В Викитеке есть полный текст донесения от 27 мая 1933 г. прокурора АССР немцев Поволжья А. Скудры прокурору РСФСР А. Вышинскому о голоде в Немреспублике

Смертность от голода носила ярко выраженный политический характер. Прежде всего, вымирали намеренно оставленные без средств к существованию единоличники, семьи репрессированных, то есть «враги советской власти»[11]. Однако факт смертности лояльных режиму «ударников труда» свидетельствует, что голод разросся до таких размеров, когда руководство на всех уровнях утратило контроль над ситуацией[11]. Посылки от высланных ранее в Казахстан и Сибирь родственников-«кулаков» с продуктами и денежными переводами не доходили до адресатов[11] вследствие недопущения ОГПУ помощи от «классово враждебных элементов»[11]. В наступившем 1933 году участились случаи попыток взятия на абордаж вагонов с зерном голодными женщинами и детьми; как правило, данные прецеденты жестоко подавлялись нарядами милиции и отрядами ОГПУ[11]. Однако же, в самый разгар голода 1933 года Республика немцев Поволжья должна была выполнять план экспортных поставок[11]. В тот год из республики было вывезено на экспорт несколько тысяч тонн зерна, 29,6 т. бекона, 40,2 т. сливочного масла, 2,7 вагона битой птицы, 71 т. чёрной смородины и др[11].

Одним из путей спасения от голода стало массовое бегство крестьян со своих насиженных мест, из колхозов в города и на стройки. Бегство крестьян из села началось в 1930 году, и в последующие годы быстро усиливалось, достигнув в 1933 году числа свыше 100 тыс. человек[11].

В приведенной ниже таблице указана смертность (чел.) по Республике немцев Поволжья по годам коллективизации и голода 1931—1933 гг[11].

Годы 1925/28 1929 1930 1931 1932 1933
кол-во умер. 12365 14606 16777 14055 20152 50139

Из приведённых данных достаточно наглядно видно, что по мере завершения НЭПа и развёртывания коллективизации, вызвавшей серьёзные общественные потрясения, начался неуклонный рост смертности населения, достигший своего пика в 1933 году. Достаточно часто имели место случаи каннибализма, убийств собственных младенцев с целью каннибализма и т. д.

С сентября 1933 г. колхозам, завершившим выполнение плана хлебосдачи (значительно уменьшенного по сравнению с 1932 г.) по всем видам заданий, создавшим семенные, страховые и фуражные фонды, разрешили распределить оставшееся зерно между колхозниками[11]. При этом предписывалось выполнять
указание товарища Сталина сделать колхозы большевистскими, а колхозников зажиточными[11]
а распределение доходов между колхозниками сопровождать
массовыми торжествами[11]

Осенью 1933 года Республика немцев Поволжья и немецкие районы в других регионах страны как никогда рано завершили выполнение государственного плана по новой системе хлебозаготовок; партийным органам было предписано обязательно обеспечить крестьянские семьи хлебом и фуражом[11]. При этом категорически запрещалась самодеятельность местных властей по созданию дополнительных фондов и принятию встречных повышенных планов хлебозаготовок[11]. В ноябре — декабре 1933 г. партийно-советское руководство страны оказало целому ряду кантонов АССР НП[15] помощь фуражом для подкормки ослабленной скотины, что в некоторой мере способствовало сохранению скота в зимние месяцы 1933—1934 гг[11].

Все отмеченные выше меры привели к постепенному преодолению негативных последствий голода в местах проживания немцев[11]. Так, согласно архивным данным, в Республике немцев Поволжья число умерших в ноябре 1933 года уменьшилось до показателей, существовавших в благополучные годы, хотя ещё в октябре того же года смертность по республике превышала этот показатель почти в 1,5 раза[11]. Однако всё это сопровождалось падением уровня потребления; недоедание среди немецкого населения СССР имело место ещё целый ряд лет[11].

Репрессии 1930-х гг.

По мере обострения отношений между СССР и Германией ухудшалось и отношение к советским немцам. В 1935—1936 гг. более десяти тысяч немцев было выселено из приграничной зоны на Украине в Казахстан[16][17]. В 1937—1938 гг. НКВД была проведена так называемая «немецкая операция». Согласно приказу народного комиссара внутренних дел СССР № 00439 от 25 июля 1937 года, все немцы, работавшие на предприятиях оборонной промышленности (или имеющих оборонные цеха) должны были быть арестованы. С 30 июля начались аресты и увольнения, а с осени 1937 началась массовая операция. С наибольшей силой она затронула приграничные зоны и окружение столичных городов; сама АССР пострадала непропорционально слабо. Согласно директиве наркома обороны СССР 200ш все немцы, в числе представителей всех национальностей, не входящих в состав Советского Союза, были уволены из армии (часть впоследствии восстановлена)[18]. В конце 1930-х гг. за пределами АССР НП были закрыты все национально-территориальные образования — немецкие национальные сельсоветы и районы, а школы с преподаванием на родном немецком языке переведены на русский.

Депортация немцев Поволжья

Основная статья: Депортация немцев в СССР

После издания Указа Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» от 28 августа 1941 г. была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья и произведена тотальная депортация немцев из АССР. Для этой цели заранее (по воспоминаниям жителей АССР НП, ещё 26 августа) на территорию АССР НП были введены войска НКВД. Немцам было отдано распоряжение в течение 24 часов подготовиться к переселению и с ограниченным количеством своего имущества прибыть в пункты сбора. Немецкие жители республики были вывезены в отдаленные районы Сибири, Казахстана и Средней Азии. Согласно этому указу в сентябре-октябре 1941 г. было депортировано 446 480[19] советских немцев (по другим данным 438 280[20]). В сентябре 1941 года многие военнообязанные лица немецкой национальности были отправлены с фронта в тыловые части. В последующие месяцы депортация коснулась почти всего немецкого населения, проживающего на территории Европейской России и Закавказья, не занятых вермахтом[21][22]. Переселение немцев производилось постепенно и завершилось к маю 1942 года. Всего в годы войны было переселено до 950 тыс. немцев[23]. 367 000 немцев было депортировано на восток (на сборы отводилось два дня): в республику Коми, на Урал, в Казахстан, Сибирь и на Алтай.

Современная ситуация

Поволжские немцы не сумели возвратиться в регион Поволжья в том количестве, в каком их забрала оттуда советская власть. Им не было позволено селиться там в течение десятилетий. После войны многие поволжские немцы остались жить в том регионе, куда их распределило НКВД в момент депортации — Урал, Сибирь, Казахстан (178400 человек на 2009 год — 1,07 %[24] от всего населения современного Казахстана — самоопределяются как немцы), Кыргызстан и Узбекистан (примерно 16 тысяч — 0,064 % от населения страны). После длительного периода гонений, немцы восстановили свою жизнь в местах нового проживания, их количество там возрастало естественным образом, и им удалось сохранить свою уникальную культурную идентичность, свои культурные традиции. Десятилетия после войны, некоторые из них всё чаще поднимали вопрос относительно переселения обратно, туда, где ранее существовала Автономия немцев Поволжья. Однако на местах бывшего проживания сами переселенцы встречали жесткий отпор со стороны населения, вселённого в их старые дома тем же сталинским режимом в тот же момент и занимавшего их родные земли.

Попытка создания автономии в 1979 году

Основная статья: Немецкая автономия в Казахстане

В июне 1979 года возникло предложение о создании новой Автономной немецкой Республики в Казахстане, со столицей в городе Ерментау. Целью данного предложения властям было поднятие вопроса о текущих условиях существования поволжских немцев. На тот момент, в Казахстане проживало примерно 936 тысяч этнических немцев, и они были третьей по величине этнической группой в республике, после казахов и русских. 16 июня 1979 года в Целинограде на улицы вышла демонстрация протеста против данного предложения. Как результат данных протестов, боясь негативной реакции этнического большинства республики, а также опасаясь создания прецедента (также на тот момент существовала возможность возникновения таких же тенденций в среде уйгуров), ЦК КПСС отклонил предложение о создании автономии немцев Поволжья в Казахстане.

Миграционные процессы

С конца 1980-х гг. и падения коммунистического режима в СССР, некоторые этнические немцы в малом количестве (относительно всего населения города) вернулись в город Энгельс, но значительно большее их число эмигрировало в Германию. Уезжавшее большинство пользовалось немецким законом о возвращении — законодательным документом, дающим возможность получения немедленного гражданства Германии тем, кто бы сумел доказать свой статус беженца или репатрианта с немецкими национальными корнями или же является потомком такового гражданина какой-либо страны. Данное переселение происходило невзирая на тот факт, что многие поволжские немцы к тому времени уже очень плохо говорили по-немецки или совсем не владели языком.

С момента получения независимости прибалтийскими государствами многие этнические российские немцы начали возвращаться для постоянного проживания в Калининградскую область (бывшую часть Восточной Пруссии); таковой процесс получил особенно широкое распространение среди поволжских немцев из сибирских частей России и из Казахстана. Данное движение только возросло после того, как Германия приостановила широкую практику предоставления права свободного возвращения и получения гражданства лицам немецкой национальности из стран бывшего Советского Союза. На момент всероссийской переписи 2002 года на территории Калининградской области проживало 8,340 немцев, что представляет собой 0,87 % всего населения области.

К концу 1990-х годов Германия усложнила процесс предоставления гражданства потомкам этнических немцев, особенно тем из них, кто не говорит на поволжском диалекте немецкого языка. Определённое количество немецких семей, иммигрировавших в Германию ранее, переехало в ряд других мест, как, например, в канадскую провинцию Манитоба (город Штайнбах), где в настоящий момент образован крупнейший в мире ареал проживания этнических немцев-меннонитов[25].

По переписи населения СССР 1989 года в СССР проживало 2 038 603 немцев, в том числе — 842 295 человек в РСФСР и 957 518 в Казахской ССР[26]

Согласно Всероссийской переписи населения 2002 года, в России проживало 597 212 немцев[27], при этом примерно 1,5 миллиона человек являются потомками российских немцев с той или иной степенью родстваК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4387 дней].

По Всероссийской переписи населения 2010 года, в России проживало 394 138 немцев и четыре немца-меннонита[28]

Обычаи

К примечательным обычаям поволжских немцев относится т.н. "венчание покойников" (нем. Totenhochzeit). Особенность этого погребального обряда заключалась в том, что умершие младенцы и девушки считались будущими ангелами, "невестами Господа", поэтому их хоронили в свадебных нарядах. Подобные церемонии считались торжественными и лишенными траурного антуража[29]. Мертвецов хоронили разутыми и порицалось открытое выражение скорби[30]Этот обычай не имеет ни какого отношения к лютеранам. У лютеран принято близким родственникам уставшего перед опушением гроба обходить его три раза по кругу.

Помимо общехристианских праздников поволжские немцы как и прочие немцы отмечали в октябре Праздник урожая. На Пасху, считалось, детям приносит сладости пасхальный заяц[31] Рождество праздновали более религиозные люди. В доме украшали елку и проводили богослужения, где кроме чтения библии и проповеди в этот вечер (24 декабря ) читали стихи в виде вопросов и ответов связанных с Рождеством Христовым. Детям дарили сладости и фрукты за прочтение стишка

Кухня поволжских немцев

К числу особенностей кухни поволжских немцев называют куриный суп с лапшой, клёцки, шницель, картофельное пюре, колбасы. Из десертов популярен штрудель или сладкие гренки[32] с кофе (или его имитацией)[33]. По праздникам часто готовили гуся с тушенной капустой[34]

Одежда поволжских немцев

Традиционной женской одеждой поволжских немцев была белая рубаха, синяя юбка, передник-фартук, шнурованный лифчик-корсаж и чепец. Мужская одежда состояла из белой рубахи с отложным воротником, жилета, узких брюк по колено, куртки (синий полукафтан) и башмаки с пряжкой (или сапоги). На голове — черная широкополая шляпа[35] или картуз[36]

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Поволжские немцы"

Литература

  • Герман, Аркадий Адольфович. Немецкая автономия на Волге. 1918-1941. — 2-е, исправленное и дополненное. — М.: BiZ Bibliothek (ЗАО «МСНК-Пресс»), 2007. — 576 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-98355-030-8.
  • Традиционная культура и конфессиональность поволжских немцев // «Старая Сарепта» и народы Поволжья в истории России (Материалы конференции II Сарептских встреч). Сборник тезисов. — Волгоград: ВолГУ. 1997
  • Клаус А. А. [wolgadeutsche.net/bibliothek/DjVu/Klaus.djvu Наши колонии. Опыты и материалы по истории и статистике иностранной колонизации в России]. — Выпуск I. — СПб.: Типография В.В. Нусвальта, 1869. — 516 с.
  • Зиннер П. И. Немцы Нижнего Поволжья. Выдающиеся деятели из колоний Поволжья. — Саратов, 1925.
  • Томан И.Б. Из истории общеобразовательной школы АССР Немцев Поволжья // Школа и мир культуры этносов. Вып.2. М., 1995

Примечания

  1. ↑ [inosmi.ru/russia/20100204/157988918.html Зачем России вдруг понадобились «русские немцы из Германии»? ("Русская Германия", Германия)]
  2. ↑ ПСЗРИ. [dlib.rsl.ru/viewer/01003821625#?page=127 Т. XVI. № 11720]
  3. ↑ ПСЗРИ. [dlib.rsl.ru/viewer/01003821625#?page=314 Т. XVI. № 11880]
  4. ↑ ПСЗРИ. [dlib.rsl.ru/viewer/01003821624#?page=670 Т. XVII. Примечание к № 12630].
  5. ↑ 1 2 Герман А. А., Плеве И. Р. Немцы Поволжья: Краткий исторический очерк. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2002. С.15
  6. ↑ 1 2 3 4 5 6 Герман А. А., Иларионова Т. С., Плеве И. Р. [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&hmenu01=18&hmenu0=3 3.3. Развитие немецких колоний в Поволжье] // [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&lng= История немцев России: Учебное пособие] = Geschichte Der Deutschen In Russland. Ein Lehrbuch / Иларионова Т. С. — М.: МНСК-Пресс, 2007. — С. 107-111. — 544 с. — (BIZ-Bibliothek). — 3000 экз. — ISBN 5-98355-016-0.
  7. ↑ 1 2 3 4 Герман А. А., Иларионова Т. С., Плеве И. Р. [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&hmenu01=7&hmenu0=2 2.1. Манифесты 1762 и 1763 гг. - основа правовой базы колонизацинной политики России во второй половине XVIII века.] // [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&lng= История немцев России: Учебное пособие] = Geschichte Der Deutschen In Russland. Ein Lehrbuch / Иларионова Т. С. — М.: МНСК-Пресс, 2007. — С. 32. — 544 с. — (BIZ-Bibliothek). — 3000 экз. — ISBN 5-98355-016-0.
  8. ↑ Герман А. А., Иларионова Т. С., Плеве И. Р. [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&hmenu01=12&hmenu0=2 2.6. Городские немцы в царствование Екатерины II] // [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&lng= История немцев России: Учебное пособие] = Geschichte Der Deutschen In Russland. Ein Lehrbuch / Иларионова Т. С. — М.: МНСК-Пресс, 2007. — С. 86. — 544 с. — (BIZ-Bibliothek). — 3000 экз. — ISBN 5-98355-016-0.
  9. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Герман А. А., Иларионова Т. С., Плеве И. Р. [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&hmenu01=18&hmenu0=3 3.3. Развитие немецких колоний в Поволжье] // [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&lng= История немцев России: Учебное пособие] = Geschichte Der Deutschen In Russland. Ein Lehrbuch / Иларионова Т. С. — М.: МНСК-Пресс, 2007. — С. 114-115. — 544 с. — (BIZ-Bibliothek). — 3000 экз. — ISBN 5-98355-016-0.
  10. ↑ 1 2 3 4 5 6 Герман А. А., Иларионова Т. С., Плеве И. Р. [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&hmenu01=37&hmenu0=5 5.6. Область немцев Поволжья в 1918 - 1922 гг.] // [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&lng= История немцев России: Учебное пособие] = Geschichte Der Deutschen In Russland. Ein Lehrbuch / Иларионова Т. С. — М.: МНСК-Пресс, 2007. — С. 286. — 544 с. — (BIZ-Bibliothek). — 3000 экз. — ISBN 5-98355-016-0.
  11. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 Герман А. А., Иларионова Т. С., Плеве И. Р. [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&hmenu01=69&hmenu0=7 7.3. Последствия коллективизации. Голод 1932 – 1933 гг.] // [www.rusdeutsch.ru/?hist=1&lng= История немцев России: Учебное пособие] = Geschichte Der Deutschen In Russland. Ein Lehrbuch / Иларионова Т. С. — М.: МНСК-Пресс, 2007. — С. 357-364. — 544 с. — (BIZ-Bibliothek). — 3000 экз. — ISBN 5-98355-016-0.
  12. ↑ см. текст: Докладной записки от 1 января 1932 г. от ГПУ АССР НП ответственному секретарю обкома ВКП(б) «О политическом состоянии АССР немцев Поволжья»
  13. ↑ (сёла Деллер, Александрге, Штразендорф, Орловское и многие другие)
  14. ↑ (с. Фёдоровка, Зихельберг и др.)
  15. ↑ а также немецким районам Украины, Крыма и Северного Кавказа
  16. ↑ Полян П. М. Не по своей воле… История и география принудительных миграций в СССР.[www.memo.ru/history/deport/polyan1.htm Принудительные миграции до начала второй мировой войны (1919—1939)]
  17. ↑ Бугай Н. Ф. [scepsis.ru/library/id_1237.html Депортация народов]
  18. ↑ Охотин Н. Г., Рогинский А. Б. [www.memo.ru/history/nem/Chapter2.htm Из истории «немецкой операции» НКВД 1937—1938 гг.]
  19. ↑ Иосиф Сталин — Лаврентию Берии: «Их надо депортировать…»: док-ты, факты, коммент. / Вступ. ст., сост., послесл. д-ра ист. наук, проф. Н. Ф. Бугая. — М.,1992. С. 37
  20. ↑ Бруль В. И. Депортированные народы в Сибири (1935—1965 гг.). Сравнительный анализ // Наказанный народ: репрессии против российских немцев. — М.: Звенья, 1999. — С. 101.
  21. ↑ Полян П. М. Не по своей воле… История и география принудительных миграций в СССР. [www.memo.ru/history/deport/polyan1.htm Принудительные миграции в годы второй мировой войны и после её окончания (1939—1953)]
  22. ↑ Чебыкина Т. [www.memo.ru/history/nem/Chapter14.htm Депортация немецкого населения из европейской части СССР в Западную Сибирь (1941—1945 гг.)] (рус.). memo.ru. Проверено 30 августа 2011. [www.webcitation.org/65aPGBcpR Архивировано из первоисточника 20 февраля 2012].
  23. ↑ Земсков В. Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930—1960. М.: Наука, 2005, с. 94
  24. ↑ [www.eng.stat.kz/news/documents/eng_ПН2009_1112_1new.ppt The Results Of The National Population Census in 2009] (англ.). The Agency of Statistics of the Republic of Kazakhstan (2010). Проверено 30 августа 2011. [www.webcitation.org/65aPGkxl1 Архивировано из первоисточника 20 февраля 2012].
  25. ↑ [www12.statcan.ca/census-recensement/2006/dp-pd/hlt/97-562/pages/page.cfm?Lang=E&Geo=CSD&Code=4611040&Data=Count&Table=2&StartRec=1&Sort=3&Display=All&CSDFilter=5000 Winnipeg City]. Ethnocultural Portrait of Canada Highlight Tables, 2006 Census. Statistics Canada. Проверено 28 декабря 2009. [www.webcitation.org/65aPHQrHv Архивировано из первоисточника 20 февраля 2012].
  26. ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/ussr_nac_89.php Всесоюзная перепись населения 1989 года. Распределение городского и сельского населения республик СССР по полу и национальности]
  27. ↑ [www.perepis2002.ru/ct/doc/TOM_04_01.xls 1. Национальный состав населения] (рус.) (xls). Том 4 - «Национальный состав и владение языками, гражданство». // Всероссийская перепись населения 2002 года. Федеральная служба государственной статистики (2004). Проверено 30 августа 2011. [www.webcitation.org/65CSs13pg Архивировано из первоисточника 4 февраля 2012].
  28. ↑ [www.gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/Documents/Vol4/pub-04-01.xlsx 1. Национальный состав населения] (рус.) (xls). Том 4 - «Том 4. Национальный состав и владение языками, гражданство». // Всероссийская перепись населения 2010 года. Федеральная служба государственной статистики (2004). Проверено 5 июля 2014.
  29. ↑ [forum.wolgadeutsche.net/viewtopic.php?f=31&t=3426 Траурные церемонии у немцев России и Пoволжья]
  30. ↑ [museum-nso.org/?pid=122 Похоронная обрядность]
  31. ↑ [skatarina.ru/library/lutvros/lutvros/lr216.htm Лютеранские праздники у немцев в России]
  32. ↑ [velia.su/category/povolzhe Кухня российских немцев]
  33. ↑ [www.proza.ru/2011/11/25/680 Кухня российских немцев сто лет назад]
  34. ↑ [www.vkoem.kz/index.php?option=com_content&view=article&id=186%3A2010-06-01-10-08-27&catid=102%3A2010-05-24-05-21-22&Itemid=103&lang=kz&107bd9f3adf30a656732e5f946a8dcab=2cfac4b2b7e54ddc00fe846c384b9667 Немцы]
  35. ↑ [shkolazhizni.ru/archive/0/n-41788/ Эволюция костюма. Как менялся костюм первых немецких переселенцев на Руси?]
  36. ↑ [www.schuk.ru/index.php/kultura-nemcev/10-natsionalnye-kostyumy-i-odezhda-nemtsev Национальные костюмы и одежда немцев]

Ссылки

  • «[wolgadeutsche.net/ Geschichte Der Wolgadeutschen]» — научно-популярный исторический сайт  (рус.)
  • [cvgs.cu-portland.edu/ The Center for Volga German Studies at Concordia University]  (англ.)
  • [www.grhs.org/ Germans from Russia Heritage Society]  (англ.)
  • [www.webbitt.com/volga/ Volga Germans]  (англ.)
  • [www.ahsgr.org/ American Historical Society of Germans from Russia]  (англ.)
  • [www.lib.ndsu.nodak.edu/grhc/ Germans from Russia Heritage Collection North Dakota State University]  (англ.)
  • [www.lib.ndsu.nodak.edu/grhc/history_culture/history/volga-germans.htm German Memories — Volga Germans Migration Towards Americas]  (англ.)
  • Герман А.А. [wolgadeutsche.net/bibliothek/wolga/wolga_10_1989.htm Трудовая коммуна] (рус.) // Волга : литературный журнал. — Саратов, 1989. — № 10. [web.archive.org/web/20130616233949/wolgadeutsche.net/bibliothek/wolga/wolga_10_1989.htm Архивировано] из первоисточника 16 июня 2013.

Отрывок, характеризующий Поволжские немцы

«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Поволжские_немцы&oldid=81514818»