Поговори с ней

Поговори с ней
исп. Hable con ella
Жанр	драма
Режиссёр	Педро Альмодовар
Продюсер	Агустин Альмодовар Мишель Рубен
Автор сценария	Педро Альмодовар
В главных ролях	Хавьер Камара Дарио Грандинетти Леонор Уотлинг Росарио Флорес Чус Лампреаве
Оператор	Хавьер Агирресаробе
Композитор	Альберто Иглесиас
Кинокомпания	El Deseo
Длительность	112 минут
Страна	Испания Испания
Язык	испанский
Год	2002
IMDb	ID 0287467
Выход фильма «Поговори с ней» (оригинальное название — исп. Hable con ella)

К:Фильмы 2002 года

«Поговори́ с ней» (исп. Hable con ella — «Поговорите с ней») — фильм Педро Альмодовара, премьера которого состоялась на Каннском фестивале 2002 года. Несколько отступая от своего режиссёрского почерка и заимствуя приёмы из арсенала классической мелодрамы, Альмодовар параллельно ведёт несколько повествований, которые сближаются, переплетаются и зеркально отражаются друг в друге наподобие историй Кшиштофа Кеслёвского. В центре внимания режиссёра — важность полноценного общения между влюблёнными и проблемы, вызванные отсутствием этого общения.

Толчком к написанию сценария стала реальная история о сотруднике румынского морга, который попытался заняться сексом с женщиной, впавшей в летаргический сон и сочтённой врачами мёртвой, и тем самым пробудил её к жизни, за что подвергся уголовному преследованию — несмотря на благодарность самой ожившей и её семьи. Ради смягчения заложенных в этой истории натуралистических моментов Альмодовар, по собственному признанию, взял на себя риск усложнения повествовательной структуры фильма, обогатив её разнообразными вставками, иллюстрирующими развитие действия в завуалированной форме.

Всех главных героев «Поговори с ней» сыграли актёры, с которыми режиссёр никогда не работал раньше. Фильм получил большое количество кинонаград, включая «Оскар» за лучший оригинальный сценарий и премию «European Film Awards» как лучший фильм года.

Сюжет

В первом кадре фильма — жёлто-красный театральный занавес — тот самый образ, которым завершался предыдущий фильм режиссёра, «Всё о моей матери» (1999). Вот он поднимается, и перед глазами зрителя предстаёт странная сцена: сомнамбулические движения двух немолодых женщин в ночных рубашках, которые, как бы незрячие, натыкаются на препятствия в виде стола и стульев. На сцену выходит мужчина, который облегчает их движения, убирая с пути мебель. Звучит барочная музыка Пёрселла из «Королевы фей». В зале сидят двое мужчин, на одного из них представление действует так сильно, что у него на глазах выступают слёзы.

Далее раздаётся голос, описывающий только что увиденное. Второй человек, находившийся в зале, пересказывает содержание представления неподвижной женщине, которой он в больничной палате бережно делает маникюр: «Со мной сидел мужчина лет сорока, он даже пару раз всплакнул… Я его понимаю». Мужчина (его зовут Бениньо) работает санитаром, в течение четырёх лет ухаживая за находящейся в коме девушкой по имени Алисия. Бениньо демонстрирует подопечной полученный им автограф танцовщицы, которая выступала на том представлении, — это легендарная Пина Бауш.

Бениньо надеется вернуть Алисию к жизни, постоянно разговаривая с ней, ухаживая за ней с такой нежностью, как если бы она могла оценить её и ответить ему взаимностью. Такой же совет: «Поговори с ней», — он даёт и мужчине, дежурящему в соседней палате у постели своей возлюбленной Лидии. Этот мужчина, Марко, — тот самый, который сидел рядом с Бениньо в первой сцене фильма. Подобно Алисии, его подруга-тореадор находится в коме из-за трагедии, разыгравшейся на корриде. У мужчин, дежурящих в палатах своих возлюбленных, достаточно свободного времени, и на почве обоюдного несчастья между ними возникает дружба.

Бениньо и Марко предаются воспоминаниям, и через калейдоскоп искусных флэшбэков и флэшфорвардов перед глазами зрителя встаёт предыстория их знакомства с возлюбленными. В кульминационной сцене фильма Бениньо рассказывает Алисии о виденном им накануне сюрреалистическом фильме, главный герой которого уменьшился до размеров головки пениса и навсегда исчез в вагине своей подруги. Между тем Марко встречает в палате Лидии её прежнего возлюбленного, который тоже винит себя в смерти Лидии, ибо, как выясняется, незадолго до рокового боя она предпринимала шаги по примирению с ним.

Марко оставляет больницу и, чтобы развеяться, уезжает на Ближний Восток. Там он узнаёт о смерти Лидии. Между тем история Бениньо принимает неожиданный оборот — после той ночи, когда он поведал Алисии содержание странного фильма, у неё прекращаются критические дни. Вскоре становится ясно, что она беременна, а отцом ребёнка мог стать только дежуривший у её постели Бениньо. Его обвиняют в изнасиловании и заключают под стражу; в тюрьме Сеговии его посещает вернувшийся в Испанию Марко.

Марко договаривается с Бениньо о съёме его квартиры. Он вглядывается из окна в балетную студию в доме напротив и видит там Алисию. Оказывается, она пришла в себя во время деторождения, хотя ребёнок родился мёртвым. По совету адвоката Марко скрывает эту информацию от Бениньо — тому сообщают, что она по-прежнему в коме. Не веря в счастливый исход судебного дела и возможность своего освобождения, Бениньо решает присоединиться к возлюбленной в её нынешнем состоянии и принимает дозу таблеток, которая оказывается смертельной.

В последней сцене фильма мы вновь видим представление Пины Бауш, на этот раз проникнутое оптимизмом, — это «танец единения полов». На сцене танцуют влюблённые пары, парень знакомится с девушкой. Возможно, вспоминая о знакомстве, которое перевернуло его жизнь после предыдущего спектакля, сидящий в зале Марко оборачивается назад. Через ряд от него сидит улыбающаяся Алисия. Она не помнит, что Марко был рядом с ней, когда она была в коме. Им ещё предстоит познакомиться.

Предыстория

Многочисленные флешбэки, приуроченные к пребыванию героев в больнице («больница — идеальное место для воспоминаний, время там течёт иначе, чем в обычной жизни», — замечает режиссёр), приоткрывают историю знакомства Бениньо с Алисией, а Марко — с Лидией. Ткань флэшбэков текуча, они перетасованы с флэшфорвардами, причём одна и та же сцена может повторяться дважды. Из череды воспоминаний зрителю становятся известными следующие факты о квартете главных героев фильма.

• Бениньо (Хавьер Камара) — медбрат, ухаживающий за Алисией практически двадцать четыре часа в сутки. По собственному признанию, окружающие считают его психопатом. В тридцать с лишним лет у него нет никакого сексуального опыта. На протяжении двадцати лет он ухаживал за прикованной к постели матерью, хотя из фильма неясно, была ли она в самом деле больна или, как в одном месте обмолвился Бениньо, просто ленива. После смерти матери стал наблюдать из окна квартиры за балетными уроками, которые давала в своей студии хореограф Катерина Билова. Там он увидел Алисию. Ради более близкого знакомства с ней он стал посещать дом её отца-психиатра, выдавая себя за латентного гомосексуала. Бениньо едва успел обменяться с Алисией несколькими словами, когда произошла автокатастрофа, ввергшая её в бессознательное состояние. Декларируемая сексуальная ориентация стала для Бениньо пропуском к вожделенному телу Алисии. Её отец, учитывая опыт Бениньо по уходу за покойной матерью, нанял его присматривать за прикованной к больничной койке дочерью. С учётом его ориентации от него меньше всего ожидали посягательств на беззащитное тело женщины. Бениньо неспешно ведёт с ней разговоры о том, как они в будущем обставят своё жильё, — в полной уверенности, что Алисия слышит и понимает его. Он любовно массирует её мышцы, делает маникюр, проводит самые личные процедуры.
• Алисия (Леонор Уотлинг) — балерина, которая основную часть фильма проводит в неподвижном состоянии. Её отец — преуспевающий психиатр, давно умершую мать заменяет старшая подруга и наставница — Катерина Билова. В свободное время Алисия ходит в фильмотеку, где смотрит немые фильмы. В результате автокатастрофы впадает в кому и становится подопечной Бениньо. Тот живёт за Алисию её обычной жизнью, посещая любимые ею балетные представления (с одного из них начинается фильм), смотрит немое кино, пересказывая «спящей красавице» свои впечатления. В фильме она предстаёт как чистый лист бумаги, её присутствие более физическое, чем психологическое. Камера нередко запечатлевает её обнажённое тело, окружённое Бениньо почти религиозным почтением; даже тривиальное подмывание подаётся режиссёром как нечто сакральное. Как подметил рецензент The New York Times, особое восприятие Альмодоваром плоти — «ни один другой режиссёр не снимает человеческую кожу с такой любовью» — становится одним из сюжетообразующих элементов фильма.
• Марко (Дарио Грандинетти) — журналист-аргентинец, зарабатывающий на жизнь сочинением путеводителей. О его мужественности свидетельствует эпизод, положивший начало отношениям с Лидией, когда он не колеблясь вошёл в её жилище и убил заползшую туда змею. При этом он пускает слезу, что вообще сопровождает его действия на протяжении всего фильма. В своих интервью режиссёр намекает на то, что Марко изначально влечёт к женщинам, у которых неприятности. Такова его предыдущая возлюбленная — наркоманка. Лидия заинтересовала его тогда, когда он узнал о том, что её профессия связана с постоянным риском для жизни. В отличие от Бениньо, Марко погружён в себя. Поначалу даже Бениньо не удаётся извлечь его из этого эмоционального кокона. В фильме дважды повторяется сцена состоявшегося перед боем разговора с Лидией, когда она обвинила Марко в том, что, общаясь с ней, он разговаривает сам с собой. Узнав о том, что его страсть к Лидии не была взаимной, вместо того, чтобы продолжить поиски контакта с объектом своего чувства (как то делает Бениньо), Марко оставляет Лидию наедине со своей болезнью. Эмоциональная эволюция Марко становится заметна только к концу фильма, когда он начинает посещать Бениньо в тюрьме, чтобы протянуть ему руку помощи.
• Лидия (Росарио Флорес) — самый чувственный и эмоциональный персонаж фильма, «с лицом в стиле Пикассо». По признанию режиссёра, он сделал Лидию тореадором, так как стремился связать её профессию со смертью. В другом месте он указывает на схожесть режиссёрского ремесла с профессией тореадора: в обоих случаях требуются сосредоточенность и доверие к интуиции. Сама Лидия уверяет Марко, что выбрала эту мужскую профессию, дабы воплотить несбывшуюся мечту отца. Нетипичная профессия приносит ей широкую известность, и таблоиды наперебой обсуждают её романтическую связь и последующий разрыв с другим тореадором — «Малышом из Валенсии». Заметив Лидию на комически преподанном ток-шоу, Марко договаривается с нею об интервью. Он провожает её до дома и там узнаёт её секрет: несмотря на показную отвагу, Лидия панически боится змей. Накануне рокового боя Лидия и Марко побывали на венчании его бывшей подруги. Глядя на молодожёнов, Лидия расплакалась и предупредила Марко, что после корриды им необходимо поговорить. Видимо, невысказанное накануне настолько выбило Лидию из колеи, что во время боя она допустила грубую ошибку и была атакована быком. Много позднее Марко поймёт, что в тот момент её занимал вовсе не он сам, а «Малыш из Валенсии», с которым она втайне готовилась узаконить отношения.

Психология

Нарративная архитектоника фильма строится на взаимодействии двух пар влюблённых — Бениньо с Алисией и Марко с Лидией. Моменты душевного сближения Марко с Лидией и Беньино с Алисией подчёркнуты введением титров «Марк и Лидия» и «Бениньо и Алисия». Титры «Алисия и Лидия» появляются тогда, когда мужчины вывозят женщин в колясках на «прогулку» во двор больницы: по их позам можно подумать, что коматозные женщины беседуют друг с другом. «У этой парочки ни стыда ни совести. Женщины делятся абсолютно всем», — острит Бениньо. Титры «Марк и Алисия» появляются в последней сцене фильма, намекая на их возможное сближение за пределами хронометража фильма. К этому времени Марко уже занял место Бениньо в его квартире и постели, а теперь, видимо, заменит товарища и в его воображаемых отношениях с Алисией.

Наименее связанные друг с другом точки квартета — Бениньо и Лидия, но и их сближает друг с другом безграничная преданность отцу (в случае Лидии) и матери (в случае Бениньо). Кроме того, оба выбирают несвойственные своему полу профессии. Подчёркивая физическое начало обеих женщин, режиссёр наделяет их профессиями крайне спортивными, активными: Алисия — балерина, а Лидия — тореадор. Впрочем, полоориентационные характеристики героев Альмодовара отличаются гибкостью. Персонажи-женщины на протяжении большей части экранного времени неподвижны, а традиционно женские роли примеряют на себя их партнёры: именно на их долю выпадают все проливаемые в фильме слёзы и все произносимые в нём нежные слова. При этом мужчины дополняют друг друга: Бениньо, хотя проводит почти всё время в палате, без умолку говорит, в то время как непоседливый Марко от природы молчалив.

Впервые Альмодовару удалось создать на экране идеальный баланс эмоций между мужчинами и женщинами: первые не умолкая говорили, а вторые молчали, слушая и любя исключительно ушами. Может, в этом и состоит секрет любовной гармонии? И если бы женщины были немы, мужчинам Альмодовара не пришлось бы предаваться содомскому греху, а некоторым даже менять пол.

— Андрей Плахов

Из всего квартета героев отношения Бениньо и Алисии со стороны представляются наименее нормальными, ибо в них отсутствует взаимность. До комы Алисия ничем не давала понять, что испытывает к Бениньо какие бы то ни было тёплые чувства. Адресованная к парализованной Алисии фраза Бениньо о том, что «мало пар, которые так хорошо ладят, как мы с тобой» выявляет его разрыв с реальностью. По словам режиссёра, Бениньо живёт в мире, параллельном реальному, но подчиняющемся своей собственной логике. При просмотре немого фильма он проецирует его на свои отношения с Алисией, прозревая относительно испытываемых к её телу чувств:

Эта нежность становится наконец сродни удушью. Для Бениньо фильм — не только отражение реальности, это кульминация его мира грёз. И в то же время он приводит его к гибели.

— Альмодовар

Следствием этого прозрения становится роковая плотская близость, в результате которой к Алисии возвращается жизнь, а Бениньо она покидает. Само имя Бениньо (переводимое как «добродушный, благостный, безобидный») в этом контексте приобретает иронический оттенок, однако режиссёр настаивает на принципиальной «невинности» своего персонажа в смысле его полной неопытности в делах этого мира. Хотя общество считает его виновным в половом сношении с лицом противоположного пола помимо согласия последнего, то есть в изнасиловании, для Бениньо такая логика не имеет смысла, ведь, невольно перенося на свои отношения с Алисией предыдущий опыт одностороннего общения с матерью, он внушил себе, что Алисия давно сказала ему «да». Когда ему отказывают в общении с любимым человеком, Бениньо лишает себя жизни.

В сравнении с проблематичными отношениями Бениньо и Алисии отношения Лидии и Марко прослежены в фильме более пунктирно. Начиная с самой первой сцены Марко оплакивает ещё не произошедшую трагедию, а когда она случается, никак не высказывает убеждённости в том, что Лидия сможет выкарабкаться. При столь фаталистическом настрое он не может принять совет Бениньо продолжать общение с не реагирующей на его слова женщиной, и (возможно, по причине отсутствия этой эмоциональной подпитки) жизнь Лидии вскоре обрывается.

В фокус внимания режиссёра попадает душевное общение не только разнополых влюблённых, но и двух мужчин, внешне не проявляющих друг к другу сексуального влечения. После смерти Лидии у Марко не остаётся более близкого человека, чем влипший в уголовную историю Бениньо. Во время посещения Марко тюрьмы, где содержится Бениньо, они оказываются разделены стеклянной перегородкой. Теперь, когда оба мужчины лишились своих женщин, между ними вспыхивает искра чувства. Бениньо сообщает, что много думал о Марко, особенно по ночам, когда читал написанные им путеводители. Чтобы обнять его, он готов просить о личной встрече, но для этого придётся солгать, указав в анкете, что Марко — его сексуальный партнёр. Благодаря удачно выбранному режиссёром освещению во время разговора черты Бениньо накладываются в стекле на лицо его собеседника:

Возникает чувство, что два тела стали одним. В этот миг никто в мире так не любит Бениньо, как Марко. Это почти что миг романтической увлечённости.

— Альмодовар

Провокативность

Психологической подоплёкой «Поговори с ней», как и более ранних фильмов Альмодовара, становится «проблема общения и причудливости его форм». Режиссёр ставит перед зрителем провокационные вопросы: насколько возможно общение с человеком в состоянии комы? какова природа такого общения — монолог это или диалог? какие действия — несмотря на их объективную аморальность и даже преступность — можно оправдать во имя любви и жизни?

В основу сценария положена старая сказка о спящей красавице, один из вариантов которой экранизировал Ромер в «Маркизе фон О» (1975). В фильме Ромера ирония состояла в том, что, хотя прекрасный принц оказался насильником, дело всё равно закончилось свадебным хэппи-эндом. Налицо также сюжетные переклички с «Виридианой» Бунюэля, где пожилой дядюшка усыплял молодую послушницу, чтобы во сне лишить её девственности. У Альмодовара сказочная ситуация ещё в большей степени вывернута наизнанку: место невинного поцелуя занимает то, что один из киноведов назвал «некрофильским насилием».

Сам режиссёр высказывается в пользу того, что для поддержания отношений между двумя личностями достаточно воли и усилий лишь одной из сторон, хотя и оставляет решение вопроса о простительности преступления Бениньо на усмотрение зрителя. Критики в этом отношении разделились. По мнению одних, Бениньо оправдан уже тем, что благодаря его действиям Алисия возвращается к жизни, в то время как «нормальность» Марко приводит к прямо противоположному результату.

Другие видят фатальный душевный изъян Бениньо в неспособности отличить досужую болтовню от истинной взаимности, описывая его как личность настолько одержимую своим партнёром, что он в своём воображении «конструирует иное создание, через которое получает способность удовлетворять подавленные желания и осуществлять мечты о домашнем благополучии» в компании не живого человека, а основанного на неподвижном теле образа-фантазма.

Структура

По признанию режиссёра, особенность структуры фильма состоит в обилии вставок, которые призваны придать повествованию добавочный смысл. Таковы зеркально отражающие друг друга сценки спектаклей Пины Бауш в начале и конце фильма, предвещающие дальнейшее развитие рассказа, и немой фильм, призванный заменить собой сцену соития Бениньо с Алисией. К этой же группе можно отнести кадры балета «Окопы», который ставит Катерина, и проникновенное выступление бразильского певца Каэтану Велозу, о котором в больнице вспоминает растроганный Марко. Режиссёр стремится так вписать эти вставки в повествование, чтобы, обогатив его новыми смыслами, они не нарушали впечатления его прямолинейного развёртывания:

• Режиссёр вспоминает, что идея фильма пришла к нему на концерте Пины Бауш. Тот автограф, который Бениньо показывает неподвижной Алисии, был дан Пиной самому Альмодовару за несколько лет до съёмок фильма. Вводная сцена, как бы «вышедшая из подсознания режиссёра», призвана дать понять зрителю, что дальнейший рассказ будет о трудностях, выпавших на долю двух женщин с закрытыми глазами, которых и представляют натыкающиеся на стулья танцовщицы. Очевидный символический подтекст этой сцены позволяет зрителю строить предположения о том, что сцена финального представления Пины своим романтико-оптимистическим тоном также предвещает развитие событий, но уже за пределами фабулы фильма — намёк на возможное знакомство и сближение Алисии и Марко.
• Во время дежурства в больнице Марко на память приходит выступление знаменитого бразильского певца Каэтану Велозу, на котором присутствовали он и Лидия. Исполняемая Велозу песня «Голубь» повествует о разлуке мужчины с погибшей возлюбленной («голубь тот — душа его, что ожидает её возвращения»). Подобно спектаклю Пины Бауш, песня до слёз трогает Марко, ведь, как и спектакль, она предвещает его чувства после трагедии на ринге. По воспоминаниям режиссёра, он отобрал для фильма эту песню потому, что она тронула и его самого, когда он впервые побывал на концерте Велозу. Ради большей естественности съёмка этой сцены велась в загородном доме Альмодовара в окружении его завсегдатаев, включая нескольких актёров, знакомых зрителю по более ранним фильмам режиссёра.
• Параллельно действию фильма Катерина (которую сыграла прекрасно владеющая испанским Джеральдина Чаплин) работает над собственной постановкой под названием «Окопы». Действие происходит в годы Первой мировой войны, однако в качестве аккомпанемента выбран «Плач по жертвам Хиросимы». Катерина рассказывает погружённой в беспамятство Алисии о том, что, по её замыслу, из тел погибших солдат в спектакле будут рождаться балерины. Замысел этой нарративной вставки также сбывается в экранной действительности: преступление и смерть Бениньо парадоксальным образом позволяют вернуться к жизни балерине Алисии. «Окопы» — это ещё одна метафора происходящего между Бениньо и Алисией.
• Вместо сцены соития Бениньо с Алисией режиссёр предлагает вниманию зрителя семиминутную стилизацию под немой фильм фантастически-сюрреалистического свойства, который Бениньо пересказывает обнажённой Алисии, пока делает ей массаж. Герой фильма «Худеющий человек» (Amante Menguante), со слов Бениньо, — «такой же парень, как и я, тоже слегка располневший» — оказывается разлучён с возлюбленной, приняв чудодейственный эликсир для потери веса. Он стремительно сокращается в росте, пока не достигает размеров пениса. Когда его возлюбленная спит, он совершает путешествие вниз по её телу и навсегда исчезает в её таинственно темнеющей вагине. Эта вставка в завуалированной форме представляет соитие Бениньо с Алисией, которое в конечном итоге приводит к его смерти. Как комментирует режиссёр,

Бениньо стал для меня как бы другом, хотя я сам придумал его. Подчас вы не хотите видеть то, чем занимаются ваши друзья. У меня не было желания показывать то, что сделал Бениньо в клинике. И вот я вставил немой фильм, чтобы прикрыть происходящее. Здесь я воспользовался даром кинематографа гримировать реальность, развлекая при этом зрителя.

Создатели фильма

Съёмочная группа Режиссёр — Педро Альмодовар Сценарий — Педро Альмодовар Оператор — Хавьер Агирресаробе Монтаж — Хосе Сальседо Художник-постановщик — Анчон Гомес Композитор — Альберто Иглесиас Продюсеры — Агустин Альмодовар, Мишель Рубен

В ролях Хавьер Камара — Бениньо Мартин Дарио Грандинетти — Марко Сулуага Леонор Уотлинг — Алисия Росарио Флорес — Лидия Гонсалес Мариола Фуэнтес — Роса Джеральдина Чаплин — Катерина Билова Пина Бауш — танцовщица в «Кафе Мюллер» Каэтану Велозу — певец на вечеринке Елена Анайя — Анхела Лола Дуэньяс — Матильда Чус Лампреаве — сиделка Пас Вега — Ампаро (в немом фильме)

Оценки и награды

В мировом прокате фильм «Поговори с ней» собрал свыше 51 млн долларов. Режиссёр Педро Альмодовар был представлен к «Оскару» за лучшую режиссуру и удостоился этой премии в номинации «Лучший оригинальный сценарий». Премия «Золотой глобус» досталась ему в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». Британская академия кино отметила его и за лучший оригинальный сценарий, и за лучший фильм на иностранном языке. В России «Поговори с ней» также удостоился приза кинокритиков «Золотой овен» как лучший зарубежный фильм года.

Даже с учётом каннского триумфа предыдущей работы Альмодовара, «Всё о моей матери», реакция критиков на фильм была восторженной, о чём свидетельствует 92-процентный рейтинг одобрения на обобщающем рецензии сайте Rotten Tomatoes. Обращалось внимание на то, что каждый новый фильм Альмодовара отмечен печатью большей зрелости. Буйство ранних фильмов сменилось внешним спокойствием вкупе со стремлением к психологическому реализму. Вместо знойных ярко-красных пятен, бивших в глаза в альмодоваровских фильмах восьмидесятых, цветовая гамма была изысканно смягчена в сторону оттенков охры:

Образность спокойная и прекрасная, краски мягкие и гармоничные. Прошлое и настоящее перетекают друг в друга, всё тронуто приглушённым, печальным волшебством.

— New Yorker

Из немногочисленных отрицательных отзывов профессиональных критиков можно выделить материал издания Village Voice, где в вину Альмодовару вменяли сентиментальность и упоение «мистической нежностью». Другие разглядели главную мысль фильма в том, что только гей (каковым якобы является Бениньо, альтер-эго режиссёра) способен по-настоящему понять и полюбить женщину. Влиятельная The New York Times отметила, что хотя идея показать сближение двух мужчин в больнице у тел полуживых подруг и оттолкнёт некоторых при первом просмотре, потом этот фильм «уже невозможно вытравить из сердца».

Большинство же критиков увидело в новой картине Альмодовара безусловный шедевр, как, например, кинообозреватель журнала «Time» Ричард Корлисс, назвавший «Поговори с ней» лучшим фильмом года. Во вставной новелле про худеющего человека видели «один из самых — до колик в животе — смешных и в то же время правдоподобных образов желания, когда-либо воплощённых в киноискусстве». Журнал «Rolling Stone» в своём отзыве на ленту счёл её «уникальной и незабываемой», уводящей «по ту сторону слёз», а Андрей Плахов назвал фильм лучшим в послужном списке Альмодовара, определив его как «мелодраму, полную страстей, боли и вместе с тем искромётного юмора».

Многие зрители отметили неоднозначность позиции режиссёра, как и прежде, симпатизирующего тем, кто живёт вне заданных обществом рамок. В «Поговори с ней» сочувственное отношение к Бениньо выявляется постепенно, да так, что к моменту, когда до зрителя доходит масштаб его перверсии, он уже оказывается «на крючке» симпатии к главному герою. Критик Los Angeles Times воспринял «Поговори с ней» в качестве «диверсии», для усвоения рискованных уроков которой требуется время, ибо Альмодовар «вовлекает разум в крамольные игры». Роджер Эберт также дал картине высшую оценку и заключил её разбор следующим вердиктом:

Ни один режиссёр со времён Фассбиндера не демонстрировал способности вызывать такие богатые эмоции при помощи столь неоднозначного материала.

— Роджер Эберт

Ссылки

• «Поговори с ней» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v267541 Поговори с ней] (англ.) на сайте allmovie
• [www.rottentomatoes.com/m/talk_to_her/ Поговори с ней] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes

Отрывок, характеризующий Поговори с ней

– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.