Погост

Пого́ст — административно-территориальная единица на Руси.

Впервые административно-территориальное деление в Киевской Руси установила княгиня Ольга, поделив Новгородскую землю на погосты и установив для них уроки; тем самым погост ассоциировался с местом остановки князя и его дружины во время сбора урока — погостьем (своего рода постоялый двор, от слов погостить, гостить, гостиница).

В дальнейшем погостами стали называть административно-территориальные единицы, состоящие из нескольких населённых пунктов (аналог современных сельских поселений, муниципальных образований районного уровня в областях), а также и населённые пункты, являющиеся центрами таких административно-территориальных единиц. Поскольку после распространения христианства на погостах были построены церкви, со временем слово стало обозначать село — деревню с приходской церковью и кладбищем при ней, что сохранилось в названиях многих населённых пунктов и мест. Также погостом именуют центр поселения с церковью и торговым местом, на котором также проходили совместные празднества. Разделение на погосты сохранялось на Севере (где отсутствовало помещичье землевладение) вплоть до 1775 года, когда было отменено.

Административно-территориальная единица с названием «погост» была и в Швеции. Например, на Генеральной карте провинции Ингерманландия, составленной в 1678 году Эриком Беннингом, показана Ингерманландия в её официальных границах, разделённая на административные единицы — лен (Lahn), погост (Pogost), приход (Sochn).

В современной Латвии есть административная единица территории pagasts (см. Волости Латвии), чьё название, по Фасмеру, восходит к слову «погост».

В центральной России в XVIII—XIX веках погост — небольшое поселение, центр прихода с церковью и кладбищем, с домом священнослужителя и причта. Если в таком селении появлялись крестьянские избы, то оно обычно именовалось селом.

Начиная с XVIII века слово также используется в значении «сельское кладбище».

Литература

• Дьяченко, Григорий, протоиерей. Полный церковно-славянский словарь. — М., 1993. (репринт) — С.438.

Отрывок, характеризующий Погост

Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.