Погребение заживо

Погребе́ние за́живо — способ смертной казни, убийства или пытки, а также возможный результат несчастного случая (например, при обрушении зданий, авариях в шахтах и т. п.) либо ошибки (похороны живого человека, ошибочно считаемого мёртвым — например, находящегося в коме или в состоянии летаргического сна), при которой живой человек оказывается погребён под слоем земли. Страх быть погребённым заживо по ошибке (тафофобия) является одной из распространённых человеческих фобий. По российскому законодательству умышленное погребение заживо, приведшее к смерти, квалифицируется как убийство, совершённое с особой жестокостью.

Погребение заживо как способ казни

См. также: Замуровывание

Как способ смертной казни известно в Древнем Риме. К примеру, весталка, нарушившая обет девственности, погребалась заживо с запасом пищи и воды на один день (что не имело особого смысла, так как смерть обычно наступает от удушья в течение нескольких часов). Путём погребения заживо были казнены многие христианские мученики. В 945 году княгиня Ольга приказала закопать живьём древлянских послов вместе с их ладьёй. В средневековой Италии заживо хоронили нераскаявшихся убийц. В Запорожской Сечи убийцу хоронили заживо в одном гробу с его жертвой.

Вариант казни — закапывание человека в землю по шею, обрекающее на медленную смерть от голода и жажды. В России в XVII — начале XVIII века заживо закапывали в землю по шею женщин, убивших своих мужей.

По сведениям харьковского музея Холокоста, подобный вид казни использовали нацисты по отношению к населению СССР во время Великой Отечественной войны 1941—1945 годов.

Случайное погребение заживо и тафофобия

История

Случайное погребение человека, находящегося без сознания или в летаргическом сне, встречалось довольно редко, и не всегда дело доходило до самого погребения. К примеру, в 1344 году итальянский поэт Франческо Петрарка впал в летаргию, был сочтён мёртвым и пролежал в таком качестве 20 часов (причём, в соответствии с итальянскими законами того времени, умершего полагалось похоронить в течение суток после его смерти), после чего пришёл в себя, шокировав этим присутствовавших. После этого случая Петрарка прожил почти 30 лет.

Ещё в 1772 году герцог Мекленбургский ввёл обязательную отсрочку похорон до третьего дня после смерти для предотвращения возможного погребения заживо. Вскоре эта мера была принята в ряде стран Европы, и её одобрил, например, философ Мозес Мендельсон. В XIX веке страх быть погребённым заживо стал достаточно распространённой фобией (получив даже имя тафофобия — от др.-греч. τάφος — гроб, могила и φόβος — страх). Такое положение вещей привело к тому, что начиная со второй половины XIX века и вплоть до 1934 года в странах Европы и Северной Америки патентовались и производились специальные «безопасные гробы», оборудованные средствами спасения для погребённых заживо. Эти средства позволили бы похороненному по ошибке подать сигнал другим людям или же самостоятельно выбраться из могилы. Кроме того, подобными приспособлениями оборудовались некоторые склепы. Тем не менее свидетельства о том, что данные средства спасения действительно кому-либо помогли, отсутствуют.

Страх быть погребёнными заживо испытывал ряд известных личностей. К примеру, Гоголь и Цветаева боялись быть похороненными живьём и специально это подчеркнули — Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями», Цветаева в предсмертной записке перед самоубийством (распространённая легенда о том, что Гоголь действительно был похоронен живым — при эксгумации его тело было обнаружено лежащим ниц в гробу, — несостоятельна). Известной жертвой страха погребения заживо был Альфред Нобель, у которого этот страх являлся «наследственным» — его отец, изобретатель Эммануил Нобель, также боялся быть похороненным заживо и даже изобрёл один из первых «безопасных гробов». Британский писатель Уилки Коллинз также страдал данной фобией, причём в настолько сильной форме, что каждую ночь оставлял «предсмертную записку», в которой просил читающего тщательно удостовериться в его смерти, если он не проснётся. По этой же причине философ Артур Шопенгауэр завещал ждать со своими похоронами пять дней после смерти, в результате чего похоронам философа мешал запах разложения тела.

Своего рода легендой стала жительница Манчестера Ханна Безуик, богатая англичанка, испытывавшая патологический страх ошибочного погребения заживо (причём у неё были для этого основания: её брата по ошибке чуть не похоронили заживо). В соответствии с завещанием тело Ханны Безуик после её смерти в 1758 году было забальзамировано и более ста лет сохранялось без погребения «для периодической проверки на наличие признаков жизни». За время своего существования мумия Ханны Безуик приобрела широкую известность под названием Манчестерская мумия, несколько десятилетий являлась экспонатом музея Манчестерского общества естествознания. Лишь в 1868 году, после признания Ханны Безуик «безвозвратно и несомненно мертвой», её тело было наконец предано земле.

Современность

Считается, что при современном уровне медицины в развитых государствах ошибочное погребение заживо исключено полностью. Однако неоднократные случаи неверного установления смерти — как правило, вследствие безграмотности обывателей или ошибки врачей — зафиксированы и в наше время.

• В 2003 году 79-летний итальянский пенсионер Роберто де Симоне был признан врачами умершим и доставлен родственникам для похорон. Когда уже всё было готово к траурной церемонии и должны были закрыть гроб, Симоне открыл глаза и попросил воды.
• 15 августа 2003 года 73-летний вьетнамец Нгуен Ван Кван семь часов пролежал в холодильнике морга, после чего было обнаружено, что он жив.
• В 2007 году врачи дублинской клиники Mater Hospital ошибочно признали мёртвым 30-летнего пациента и отправили его в морг. Ошибку в диагнозе обнаружили служащие морга, прибывшие, чтобы забрать труп.
• В ноябре 2007 года жителя американского города Фредерик (штат Техас, США) 21-летнего Зака Данлэпа объявили мёртвым в больнице города Уичита Фоллз, куда он был доставлен после автомобильной аварии. Родственники уже дали согласие на использование органов молодого человека для трансплантации, однако во время церемонии прощания он неожиданно пошевелил ногой и ладонью.
• 19 августа 2008 года в Израиле врачи Нагарийской больницы ошибочно признали мёртвой недоношенную девочку и поместили её в холодильную камеру. Через несколько часов, когда тельце девочки извлекли для захоронения, она пошевелилась. Спасти девочку не удалось.
• В январе 2010 года 76-летний Йозеф Гузь из Катовице, Польша, чуть не оказался погребённым заживо. Врач официально констатировал смерть. Но перед закрытием крышки гроба похоронный агент случайно прикоснулся к шее «покойного» и обнаружил биение пульса.
• 18 февраля 2010 года в колумбийском городе Кали «мёртвая» 45-летняя женщина вдруг начала дышать и двигаться, когда сотрудники похоронного бюро готовили её к погребению.
• 23 декабря 2011 года в одном из моргов г. Симферополя произошел курьезный случай: ошибочно привезенный в морг мужчина пришел в себя во время репетиции группы, которая играла музыку в стиле heavy metal. Группа репетировала в морге по договоренности с руководством. По утверждению музыкантов, в этом заведении была подходящая атмосфера и шум не причинял никому беспокойства.
• 4 февраля 2013 года 57-летний житель Псковской области был ошибочно признан умершим и помещен в холодильную камеру морга, где умер от холода.

Литература

• Богданов, К. А. Преждевременные похороны: филантропы, беллетристы, визионеры // Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика : сборник статей / под ред. К. А. Богданова, Ю. Мурашова, Р. Николози. — М. : Новое издательство. — С. 55—80. — ISBN 5-98379-049-8.</span>

Отрывок, характеризующий Погребение заживо

«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.