Погром в День святой Схоластики

Погром в День святой Схоластики (англ. St Scholastica Day riot) произошёл в Оксфорде 10 февраля 1355 г. в день памяти святой Схоластики — католической святой и сестры св. Бенедикта Нурсийского.

В таверне Свиндлсток (где сейчас находится здание банка Сантандер на площади Карфакс) двое студентов Оксфордского университета устроили скандал с хозяином из-за, по их мнению, низкого качества подаваемых напитков. Взаимные оскорбления и последующая драка переросли в вооружённые столкновения между жителями и студентами, которые продолжались два дня и жертвами которых стали 63 студента и около 30 горожан. В конце концов студенты потерпели поражение.

Спор был урегулирован властями в пользу университета, в связи с чем был издан специальный указ. С тех пор ежегодно 10 февраля мэр города и члены городского совета должны были промаршировать с непокрытой головой по улицам и уплатить университету штраф по одному пенни за каждого убитого студента, то есть всего 5 шиллингов 3 пенса. Наказание оставалось в силе в течение 470 последующих лет и было снято лишь в 1825 г., когда мэр города отказался участвовать в церемонии. Формально университет «простил» город 10 февраля 1955 г., когда мэру была присвоена почётная степень, а вице-канцлер был избран почётным горожанином.

См. также

• Town and Gown — «город и мантия» — термин, основанный на созвучии этих английских слов, для обозначения горожан и членов университета (используется в контексте конфликтов и других аспектов взаимосуществования Оксфорда и Оксфордского университета).

Ссылки

• www.oxfordinscriptions.com/oxford_university.htm

Отрывок, характеризующий Погром в День святой Схоластики

– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.