Подвесной агрегат заправки

Подвесной агрегат заправки (ПАЗ) — техническое устройство, устанавливаемое на самолётах-заправщиках и предназначенное для дозаправки летательных аппаратов в воздухе. Разработанно в НПП «Звезда» под руководством Г. И. Северина и В. И. Харченко.

История

В 70-х годах для увеличения радиуса действия принятого на вооружение фронтового бомбардировщика Су-24 требовалось оборудовать его системой дозаправки в воздухе. Наиболее подходящей для этой роли могла являться специализированная модификация Су-24, обладающая такими же лётными характеристиками и способная базироваться на тех же аэродромах. Поскольку Су-24 не имел бомбоотсека, для него начали разрабатывать внешний подвесной агрегат заправки (ПАЗ), в котором находился барабан со шлангом и топливоперекачивающий насос. В 1975 году начались лётные эксперименты на доработанных Су-15 (самолёт-заправщик — заводской №0115301; заправляемый — заводской №0115306, на котором перед фонарём пилота установили неподвижную штангу топливоприемника). Еще одной экспериментальной машиной, задействованной в этой программе, был Ил-38. Первыми в воздухе ПАЗ испытали летчики-испытатели В. П. Васин и Ю. И. Юмашев. В ходе экспериментов появилось предложение о создании однотипной системы дозаправки в воздухе для фронтовой и дальней авиации. В результате было выдано задание разработать унифицированный агрегат (УПАЗ, теме было присвоено кодовое обозначение «Сахалин»), который предполагалось подвешивать под различные типы самолетов. Тогда же вышло постановление о создании на базе Ил-76 самолёта-заправщика Ил-78. Испытания УПАЗов для него проводились на летающей лаборатории Ил-76 (рег. CCCP-76501).

Работа над УПАЗом была завершена в 1983 году. Начиная со второй половины 80-х годов, на всех разрабатываемых советских тактических самолётах, кроме лёгких истребителей МиГ-29 (исключение — палубная модификация МиГ-29К) и Як-141, изначально предусматривалась возможность установки системы дозаправки в воздухе. В ОКБ Микояна провели работы по оснащению топливоприёмным оборудованием МиГ-25ПДЗ и МиГ-31Б/М. Среди самолётов ОКБ Сухого, помимо Су-24, подобную адаптацию прошли Су-27 и его варианты: Су-30, -33, -34 и -35. Из самолётов других ОКБ топливо в полёте могут принимать бомбардировщик Ту-160, амфибия А-40, самолёт ДРЛО А-50 и летающий командный пункт Ил-80. Особо актуальной дозаправка в воздухе является для палубных истребителей МиГ-29К и Су-33 так как из-за отсутствия катапульт на авианосце "Адмирал Кузнецов" максимальная взлётная масса этих машин ограничена, поэтому взлёт с неполной заправкой и последующее восполнение топлива в воздухе существенно расширяют их боевые возможности. Самолётом-заправщиком для них служит Су-33 с УПАЗ под фюзеляжем.

Помимо новых машин под возможность заправки от УПАЗа были доработаны уже стоящие на вооружении самолёты Ту-95МС и Ту-142.

Конструкция

ПАЗ представляет собой гондолу, которая подвешивается к самолету-заправщику через переходную балку с помощью унифицированного узла разъема коммуникаций (УУРК). В качестве энергетической установки используется турбина, вращаемая набегающим потоком воздуха и подключенная к центробежному насосу для перекачки топлива. Носовая часть заправочного агрегата оснащена электрической противообледенительной системой и гидроприводом, с помощью которого выдвигается обтекатель, открывая воздухозаборник, за которым расположены лопатки турбины топливного насоса. В цилиндрической части агрегата диаметром 600 миллиметров находится барабан с топливным шлангом. Сразу за барабаном, с левой стороны, имеется открываемый воздухозаборник турбины, служащей для выпуска-уборки топливного шланга с конусом. Конус имеет лёгкую ажурную конструкцию и в нерабочем положении втянут в окно хвостовой части агрегата, на котором располагаются лампы сигнализации пилоту дозаправляемого самолёта. Сверху на корпусе агрегата имеются замки крепления к самолету и выход топливопровода.

При дозаправке перед контактом с заправляемым самолётом должно быть выпущено с барабана около 26 метров топливного шланга. Подача топлива начинается автоматически с момента сцепки и прекращается после перекачки запланированного количества горючего. Дозаправка может быть прервана в любой момент оператором или автоматически в случае выпуска шланга на максимально возможную длину, либо если относительная скорость между самолётами превысит 3 м/с. Для обеспечения постоянного натяжения топливного шланга лопатки турбины привода шланга выполнены управляемыми. Их шаг автоматически увеличивается на режиме выпуска-уборки и уменьшается на режиме стабилизации в выпущенном положении шланга, обеспечивая его подтягивание и исключает провисание.

На заправляемых самолётах устанавливается приёмное устройство — головка приёмника топлива (ГПТ), которые имеют обозначение (в зависимости от типа самолёта) ГПТ-1, -1И, -1М и -2Э.

Модификации

Модификации подвесных агрегатов заправки производства ОАО НПП «Звезда»
Модификация	Описание	Устанавливается на
УПАЗ*	Длина шланга в потоке приблизительно 28 метров, внутренний диаметр шланга 40 мм, производительность перелива до 1600 л/мин.	Су-24М
УПАЗ-1 (-1А)	Длина шланга в потоке приблизительно 26 метров, внутренний диаметр шланга 52 мм, производительность перелива топлива до 2300 л/мин. Имеет два режима заправки с разной производительностью перекачки топлива. На первом режиме заправлялись „маленькие“ самолёты (Су и МиГи), производительность ~900 л/мин. На втором режиме — „большие“ машины, производительность ~2200 л/мин.	Ил-78 и его модификации
ПАЗ-1М	Длина шланга в потоке приблизительно 26 метров, внутренний диаметр шланга 52 мм, производительность перелива топлива до 2900 л/мин. Предназначен для сокращения времени дозаправки в полёте „тяжелых“ самолётов.	Ил-78 и его модификации
УПАЗ-1К	Длина шланга в потоке приблизительно 26 метров, внутренний диаметр шланга 52 мм, производительность перелива до 2300 л/мин.	Су-33
ПАЗ-МК	Производительность перелива до 750 л/мин.	МиГ-29К
* — „У“ в аббревиатуре это сокращение от „унифицированный“.

См. также

• Ил-78
• Дозаправка в воздухе

Отрывок, характеризующий Подвесной агрегат заправки

Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.