Подводные лодки типа «Грейбэк»
Субмарины типа Грэйбэк представляли собой дизель-электрические подводные лодки ВМС США, вооруженные КРПЛ. Всего было построено две штуки: USS Grayback (SSG-574) и USS Growler (SSG-577). Обе вступили в строй в 1958 году, и были выведены из боевого состава флота в 1964 году, из-за перехода на концепцию применения на подводных лодках баллистических ракет. Grayback была переоборудована для перевозки боевых пловцов спецназа (вооружение с лодки было снято), в роли чего и прослужила с 1969 год по 1984 год, тогда как её систер-шип оставалась в резерве флота.
Основное вооружение лодок было представлено двумя крылатыми ракетами Regulus I или четырьмя Regulus II. Именно с этим вооружением субмарины выходили в патрули в соответствии с доктриной ядерного сдерживания во времена Холодной Войны.
Содержание
История
Разработка и строительство
В 1947 году[1], сразу по окончании Второй мировой войны, ВМС США начали эксперименты с крылатыми ракетами. В ходе этих экспериментов ракеты были установлены и на подводные лодки. Две субмарины — USS Tunny (SS-282) и USS Barbero (SS-317) были оборудованы для пуска первых моделей КР Regulus, произведя первый запуск в 1953 году.
Так или иначе, ВМС США не планировали разработку или постройку новых судов этого типа, отдавая предпочтение более привычным типам субмарин-охотников. Как логический результат модернизации субмарин времен Второй мировой войны по программе GUPPY, был представлен тип «Тэнг». В 1953 году, в виде дальнейшего развития типа «Тэнг» была представлена лодка USS Grayback (SSG-574), а в 1955 году заложены USS Darter (SS-576) и USS Growler (SSG-577). Строительство Grayback производилось на Mare Island NSY, Darter на Electric Boat а Growler был заложен на Portsmouth NSY.
После разработки усовершенствованной КР Regulus I, ВМС решили снабдить оружием ядерного сдерживания дополнительные субмарины. В 1956 году в строй встала USS Halibut (SSGN-587), что сразу же показало превосходство атомного источника питания и привело ВМС вместо идеи о модернизации к идее о полной перестройке субмарин Grayback и Growler в 1956 году. Корпуса, уже в достаточной мере завершенные, были дополнены ангарами крылатых ракет в носовой части. Внутри субмарины так же были подвергнуты значительной перестройке.
Обе субмарины были достроены как носители КРПЛ и успешно вступили в строй в 1958 году, покинув стапели в конце 1950-х: Grayback в 1957 году и Growler в 1958 году. Darter была завершена как обычная торпедная субмарина-охотник. Стоимость постройки неизвестна.
Служба
В 1959 году обе субмарины этого класса находились в Пёрл-Харбор на Гавайях. Однако, так как ВМС свернули программу Regulus II практически сразу после её начала, субмарины выходили на дежурство, вооруженные КРПЛ Regulus I. В практических же стрельбах удалось поучаствовать только субмарине Grayback, и то лишь во время испытательных запусков. Вместо КРПЛ Regulus II, ВМС переключились на разработку баллистических ракет UGM-27 Polaris, и, соответственно, нового типа субмарин — ПЛАРБ (англ. SSBN). В 1964 году в строю находилось уже несколько ПЛАРБ разных типов (впоследствии условно объединённых в тип «41 на страже Свободы»), что и послужило основанием вывода обеих субмарин типа Grayback из активного состава и перевода их в резерв. Обе субмарины успели совершить лишь 9 походов в рамках доктрины ядерного сдерживания. Остальные планировавшиеся к постройке субмарины типа SSG так же не были завершены.
USS Grayback (SSG-574) была реактивирована в 1968 году и прошла модернизацию на Mare Island NSY. Начиная с 1969 года она использовалась как транспортная субмарина спецназа, а ангары крылатых ракет использовались для секретной перевозки грузов. Перестройка субмарины обошлась в $30 миллионов — вдвое больше, нежели планировалось, что, в свою очередь, привело к тому, что Growler не был модернизирован и остался в резерве флота.[2] Grayback продолжала свою службу вплоть до 1984 года.
В 1980 году в Naval Vessel Register запись о Growler была изменена и оно было подготовлено к использованию в роли целевого судна. В 1984 году, после списания, Grayback повторила её судьбу. В 1986 году Grayback была потоплена возле U.S. Naval Base Subic Bay, однако Growler удалось спасти, и в 1988 году она была отправлена в Музей Моря, Воздуха и Космоса Интрепид, где по сей день и находится возле пирса в роли музейного судна.
Конструкция
Корпус
Изначально длина корпуса Grayback, как субмарины-охотника, предполагалась приблизительно 85 м. Добавление ракетной секции увеличило длину подводной лодки примерно до 98 м. Growler получился примерно на 1,2 м короче.[3]
Остальные размеры лодок так же отличались — Grayback имел ширину 9,1 м, что на 80 см превосходило тот же параметр Growler. Осадка обеих лодок была 5,8 м. Прочный корпус Grayback имел в диаметре 5,5 м, против 4,9 м у Growler.[4] Соответственно и водоизмещение Grayback, составлявшее 3550 т было на 700 т больше такового у Growler. Надстройка, размещенная по центру корпуса, имела высоту 7 м. Максимально разрешенная глубина погружения обеих субмарин в мирное время составляла 700 футов (213 м), а глубина разрушения корпуса (после которой структурная целостность не гарантируется) была в 1,5 раз выше, то есть примерно 1050 футов (320 м).[5] После переделки Grayback в транспортную субмарину в 1969 году, её длина вновь увеличилась — на сей раз до 101,8 м. Так же в ходе конверсии, была существенно увеличена надстройка.
Благодаря увеличенной носовой части, субмарина получила необычные очертания корпуса. Первоначально её дизайн был таким же как и у субмарин Второй Мировой — плоская палуба, острый нос и два гребных винта. Фактически, тип Grayback являлся последним из построенных ВМС США по «классической» схеме. Все последующие типы уже имели каплеобразные корпуса благодаря разработке USS Albacore (AGSS-569) в 1953 году. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на Grayback, конечно же был ангар крылатых ракет — примерно в 30 метрах от носа палуба резко поднималась вверх на 3,4 м, образуя наплыв, прикрывающий его.
Командный центр субмарины располагался непосредственно под надстройкой. Спальные места офицеров и матросов располагались в направлении носа, а в само́й носовой оконечности располагался торпедный отсек. В направлении кормы последовательно располагались радиорубка, машинный отсек и кормовой торпедный отсек. Внутреннее оборудование Growler слегка отличалось, и жилой отсек располагался за командным центром. В обеих субмаринах центральная часть была двухуровневой, а носовые и кормовые отсеки имели лишь по одному.
Двигатели
Субмарины типа Grayback были снабжены дизель-электрическим приводом. Два электромотора производства Elliott Company питались от батарей которые, в свою очередь, заряжались от трёх дизельных двигателей Fairbanks-Morse в надводном положении как неподвижно так и в движении. В подводном положении лодка могла двигаться на перископной глубине на дизелях под шноркелем, смонтированным в задней части надстройки. Дизеля могли развить суммарную мощность в 6000 л.с., а электромоторы — 4700. Батарейный погреб располагался под настилом командного центра.
Субмарины были снабжены двумя пятилопастными гребными винтами. Максимальная скорость на поверхности воды достигала 20 узлов, а в подводном состоянии 15 узлов, однако на такой скорости ёмкости батарей хватало буквально на минуты хода, поэтому обычно скорость держалась значительно ниже. На малых скоростях ёмкости могло хватить на несколько дней хода на одних только батареях, что давало несомненное преимущество по скрытности относительно движения под дизелями, а также позволяло длительное время обходиться без подзарядки или шноркеления.
Вооружение и оборудование
Основное вооружение этих субмарин состояло из КРПЛ с ядерными боеголовками: первоначально двух SSM-N-8A Regulus, а позднее — четырёх SSM-N-9 Regulus II, хранившихся в примечательном ангаре на носу и представлявшем собой две 21-метровые трубы. Чтобы произвести выстрел, команда должна была погрузить ракету на тележку и вывезти её по рельсам из ангара, после чего ракета закреплялась на пусковом пилоне, а тот, в свою очередь, поднимался в боевое положение, и лишь после этого ракета была готова к стрельбе. В течение всего этого длительного процесса подводная лодка представляла собой уязвимую мишень.
В дополнение к ракетам Regulus, которые являлись исключительно наступательным вооружением, для самозащиты субмарины были снабжены торпедами. Здесь так же наблюдались различия в конструкции обеих лодок: в то время как Grayback обладала шестью носовыми ТА калибром 533 мм, на Growler их было всего четыре. Скомпонованы они были группами по три (или два) с каждой стороны. В кормовой части обе лодки имели по два 533 мм ТА. Общее число торпед, несомых субмариной составляло 22.
После перестройки Grayback, во время второго эпизода службы (в виде транспортной субмарины), ангары ракет были переделаны в отсек размещения боевых плавцов «Морских котиков». Из этого отсека ныряльщики могли скрытно покидать субмарину, в нём же хранились четыре транспортных аппарата SEAL и прочее снаряжение. В дополнение ко всему, при переоснащении были сняты два из шести носовых ТА.
Что касается сонаров, то на субмаринах были установлены активные AN/BQS-4, c излучателями в антенне ГАС AN/BQR-2 для пассивного приёма. При своей частоте 7 кГц они обеспечивали дальности порядка 6-8 морских миль (11-15 км). В пассивном же режиме это позволяло обнаружить подводную лодку на перископной глубине на дистанции до 20 морских миль (37 км).[6] При переоборудовании Grayback в 1969, сонарная система была также модернизирована, и субмарина получила пассивный AN/BQG-4 PUFFS, дополнивший силуэт лодки тремя четко видимыми сонарными «плавниками», располагавшимися на палубе ракетных ангаров, позади надстройки и на кормовой оконечности, соответственно. Основным предназначением этой системы было определение дистанции до обнаруженной цели.
Предназначение
Основной задачей субмарин типа Grayback было патрулирование в рамках доктрины ядерного сдерживания. Обе лодки использовались исключительно в тихоокеанском регионе и добирались во время своих походов до берегов СССР. Так как обе лодки базировались в Пёрл-Харбор, во время дальних походов им приходилось заходить на Мидуэй или в Адак (Аляска) для пополнения запасов дизельного топлива.
Во время боевых дежурств субмарины сохраняли ход на электромоторах, двигаясь со скоростью всего в несколько узлов, оставаясь незамеченными в своем районе патрулирования. Раз в несколько дней они подсвплывали на перископную глубину для зарядки аккумуляторов под шноркелем. Каждый такой поход мог продолжаться до 60 дней. За время активной службы обе лодки совершили девять таких походов.
Суда
- USS Grayback (SSG-574), спущена на воду в 1957 году, в строю с 1958 год по 1964 год как ракетонесущая лодка, переоборудована в транспортную субмарину для спецопераций, в роли чего и прослужила с 1969 год по 1984 год. В 1986 году потоплена как целевое судно.
- USS Growler (SSG-577), спущена на воду в 1958 году, в строю с 1958 год по 1964 год. С 2009 года является музейной лодкой в Музее Моря, Воздуха и Космоса Интрепид.
Напишите отзыв о статье "Подводные лодки типа «Грейбэк»"
Примечания
- ↑ Stumpf, 2006, p. 12.
- ↑ Terzibaschitsch, 1997, p. 534.
- ↑ Friedman, 1994, p. 183.
- ↑ Stumpf, 2006, p. 142.
- ↑ Polmar, 2004, p. 103.
- ↑ Friedman, 2006, p. 668.
Литература
- Norman Polmar, K. J. More. Cold War Submarines, The Design and Construction of U.S. and Soviet Submarines. — Washington, D.C.: Potomac Books, Inc, 2004. — 407 с. — ISBN 1-57488-530-8.
- Norman Friedman, James L. Christley. U.S. Submarines Since 1945: An Illustrated Design History. — Annapolis, Md.: Naval Institute Press, 1994. — 280 с. — ISBN 1-55750-260-9.
- Stumpf, David K. Regulus, America's first nuclear submarine missile. — Puducah: Turner Publishing Co., 2006. — 192 с. — ISBN 978-1-59652-183-4.
- Robert Jackson, Steve Crawford. Fighting ships of the world : over 600 carriers, submarines & destroyers. — Hoo: Grange, 2004. — С. 314. — 608 с. — ISBN 1-84013-647-2.
- Robert Gardiner. Conway's All the world's fighting ships, 1947-1995. — London: Conway Maritime Press, 1995. — С. 609—610. — 675 с. — ISBN 0-85177-605-1.
- Stefan Terzibaschitsch. Seemacht USA: Rüstung, Organisation, Dislozierung, Entwicklung. — Augsburg: Bechtermünz-Verl., 1997. — Т. 2. — 916 с. — ISBN 3-86047-576-2.
- Norman Friedman. The Naval Institute guide to world naval weapon systems. — Annapolis, Md.: Naval Institute Press, 2006. — 858 с. — ISBN 978-1-55750-262-9.
Ссылки
- [www.globalsecurity.org/wmd/systems/ssg-574.htm SSG-574 Grayback на globalsecurity.org] (англ.)
- [ussgrayback574.com/SSGtheforgottenwepssys10.jpg Схема Grayback] (англ.)
Отрывок, характеризующий Подводные лодки типа «Грейбэк»
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.
Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
