Поджог стадиона в Загребе (1941)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Поджог стадиона в Загребе
Основной конфликт: Народно-освободительная война Югославии

Стадион «Максимир», построенный на месте сожжённого стадиона
Дата

22 июля 1941

Место

Максимир, район Загреба

Итог

стадион сожжён дотла

Противники
Югославия Югославия Хорватия Хорватия
Командующие
Мартин Моймир неизвестно
Силы сторон
9 человек полиция Загреба
Потери
нет неизвестно

Поджог стадиона в Загребе (серб. Паљење стадиона у Загребу, хорв. Paljenje stadiona u Zagrebu) — диверсионная акция югославских коммунистических партизан, совершённая 22 июля 1941 года в Загребе[1]. В ходе событий девять человек сожгли дотла старый деревянный стадион в загребском районе Максимир.[2]





Предыстория

С самого начала правления хорватских фашистов в Загребе, подчинявшихся руководству Третьего Рейха, в столице Хорватии было неспокойно, несмотря на кажущуюся тишину и не менявшийся темп жизни. Большая часть населения Загреба не приветствовала новую власть, считая её не освободительным движением, а коллаборационистами и предателями. Среди недовольных было особенно много членов Союза коммунистической молодёжи Югославии и прочих антифашистов. Самым первым диверсионным актом против власти усташей стал поджог стадиона в районе Максимир. Бывшие ученики средних школ Загреба были возмущены тем, что на стадионе, на котором ранее проводились тренировки клуба ХАШК, теперь было невозможно просто провести тренировку или разминку: загребские власти решили разобрать стадион, а дерево пустить для военного производства. В ответ на это молодёжь решила сжечь стадион и оставить усташей без ценного ресурса. Первые две попытки не увенчались успехом, и пожарные дважды успешно справились с пламенем.

Поджог

В третий раз хорватская молодёжь решила подготовиться куда более тщательно. Инициатором поджога стал Мартин Моймир[2], член загребского горкома СКМЮ. Помощь ему оказывали Крешо Ракич, Станко Бронзин, Брацо Белич и Гвозде Будак (выпускники-члены СКОЮ), Любо Шарич, Степан Млинарич, Борис Триглавчан и Райка Бакович (школьники). Райка заняла должность курьера в этой команде[3].

С учётом неудачного опыта заговорщики решили подготовить побольше горючей смеси: на квартире у Мартина Моймира они постоянно проводили эксперименты с нитроглицерином, пытаясь получить нужное им взрывоопасное вещество. После одного из таких экспериментов в квартире прогремел взрыв: пострадавших, к счастью, не оказалось, но одна из комнат Моймира обгорела. В конце концов молодёжь изготовила достаточно взрывоопасного вещества, после чего в 9 часов вечера, разделившись предварительно на две группы, направились к сокольскому стадиону в Максимире. Им удалось тайно пробраться мимо охранников и расставить резервуары с горючей смесью со всех сторон стадиона. Выполнив работу, группа подожгла стадион и незаметно сбежала. К утру выяснилось, что стадион сгорел дотла[2].

Последствия

Хорватские власти были в бешенстве, узнав о подобном поджоге, однако до ноября 1941 года им не удавалось даже выйти на след подозреваемых. После долгих допросов и пыток усташская полиция узнала всё-таки имена нескольких заговорщиков. 22 ноября 1941 агенты Усташской надзорной службы на углу Хайнцловой и Звонимировой улиц арестовали Крешо Ракича, Степана Млинарича, Велько Драговича и ещё одного неизвестного, у которого были обнаружены листовки Коммунистической партии Югославии. Милан Ивекович, агент УНС, должен был их доставить в дом 2 по Звонимировой улице на третий этаж, однако Млинарич выхватил пистолет и застрелил агента[2]. Крешо Ракич был арестован, и вскоре его расстреляли ещё с 17 антифашистами в Ракове-Потоке[2]. В память о нём в загребском пригороде Трнско были переименованы начальная школа и культурный центр[4].

В массовой культуре

В 1977 году Душан Вукотич снял фильм о событиях под названием «Операция „Стадион“» (серб. Акција стадион).

Напишите отзыв о статье "Поджог стадиона в Загребе (1941)"

Примечания

  1. [forum.net.hr/forums/t/53319.aspx forum.net.hr: Zagreb antifasisticki grad! Bio i ostao!, sa portala forum.net, pristupljeno 6. rujna 2010.]  (хорв.)
  2. 1 2 3 4 5 [sites.google.com/site/zagrebsebori/oru%C5%BEaneakcijeidiverzije sites.google.com: Oružane akcije i diverzije, sa portala Zagreb se bori, pristupljeno 6. septembra 2010.]  (хорв.)
  3. [www.znaci.net/00001/10_11.htm znaci.net: Biografija Rajke Baković na portalu Narodni heroji Jugoslavije]
  4. [www.novi-zagreb.info/kvartovi/trnsko/ Novi Zagreb — Informativni web portal, pristupljeno 7. septembra 2010.]  (хорв.)

Ссылки

  • [www.lupiga.com/vijesti/index.php?id=5376 Kultura zaborava — upoznavanje nepoznatog Zagreba]  (сербохорв.)


Отрывок, характеризующий Поджог стадиона в Загребе (1941)


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.