Подолинский, Сергей Андреевич

Сергей Андреевич Подолинский
Сергій Андрійович Подолинський
Дата рождения:	19 июля 1850(1850-07-19)
Место рождения:	Ярославцы, Звенигородский уезд, Киевская губерния, Российская империя
Дата смерти:	12 июня 1891(1891-06-12) (40 лет)
Место смерти:	Киев, Российская империя
Страна:	Российская империя
Научная сфера:	физика, математика, биология, медицина, экономика, философия
Место работы:	Киев в эмиграции
Альма-матер:	Киевский университет Цюрихский университет Физиологический институт в Бреславле, — Германия
Известные ученики:	Последователи: Вернадский В. И., Циолковский К. Э., Пригожин И. Р.
Известен как:	политэкономист

Сергей Андреевич Подолинский (укр. Сергій Андрійович Подолинський, 19 июля 1850 — 12 июня 1891) — украинский учёный-энциклопедист: физик, математик, философ, доктор медицины с правом медицинской практики, общественный деятель, один из основоположников ноосферного космизма, получивший признание и развитие работ Вернадским, Циолковским, Пригожиным и другими последователями ноосферного космизма и системной методологии в естествознании и деятельности человека.

Биография

Сергей Андреевич Подолинский родился 19 июля 1850 года в селе Ярославцы Звенигородского уезда Киевской губернии (ныне село Новая Ярославка Шполянского района Черкасской области Украины). Отец — Андрей Иванович Подолинский — был известный поэтом, мать — княжна Мария Сергеевна Кудашева (1827—1901) — дочь херсонского помещика князя Сергея Даниловича Кудашева.

Сергей Андреевич получил домашнее воспитание в имении отца. В семнадцать лет поступает на естественное отделение физико-математического факультета Киевского университета, которое оканчивает с отличием в 1871 году и получает степень кандидата естественных наук. Семидесятые годы девятнадцатого века были периодом активного народнического движения. Подолинский включается в работу революционных кружков в Киеве и в Петербурге. В 1872 году Подолинский уезжает за границу для продолжения образования и приобретения профессии медика, которая помогла бы ему «уйти в народ».

В Париже Подолинский слушал лекции Клода Бернара. Своё медицинское образование он продолжил в Цюрихском университете и в Физиологическом институте в Бреславле (Германия). Здесь в 1876 году он защитил докторскую диссертацию на тему «Белковые ферменты поджелудочной железы» и получил учёную степень доктора медицины. Медицинский факультет Киевского университета, после дополнительных испытаний, в свою очередь, присвоил Подолинскому «степень лекаря».

Совмещая получение медицинского образования с общественно-политической деятельностью, Подолинский посещает Львов (тогдашний Лемберг), Вену, Париж и Лондон. В Цюрихе он общается с революционно настроенными студентами из России и Галиции. В Лондоне Подолинский лично знакомится с К. Марксом и Ф. Энгельсом. В цюрихском окружении Сергея Андреевича революционно настроенные студенты из России обсуждали идеи Д. Рикардо, А. Сен-Симона, Э. Кабэ, Т. Мальтуса, спорили о роли в российской истории Степана Разина, о месте славян в мировой истории, о последствиях грядущей революции для судеб цивилизации.

Сергей Андреевич принял деятельное участие в издании подпольного революционно-демократического журнала «Вперёд!». Его энергию и весомый материальный вклад в издание журнала отметил П. Л. Лавров, который поручил Подолинскому написать для журнала историю Интернационала. В 1873—1874 годы Подолинский выступил в журнале с большой статьей «Очерк развития Международной ассоциации рабочих». В качестве гостя он присутствовал на заседаниях пятого (Гаагского) конгресса I Интернационала, где симпатизировал выступлениям анархистов и иронически относился к солидаристскому поведению группы «центристов», направляемой К. Марксом и Ф. Энгельсом. Сергей Андреевич в письме к П. Л. Лаврову отметил наметившийся организационный разнобой в деятельности Интернационала. Впрочем, в статье «Socialisme, Nigilisme, Terrorisme» он критиковал и лавристское понимание социализма.

В 1875 году Подолинский пишет (а в 1881 году переиздаёт на французском языке) свою крестьянско-социалистическую утопию «Паровая машина» («Молотильня»), в которой изображается будущее общество «красивых и здоровых, хорошо одетых людей, работающих с песнями и шутками». В его мире земля, заводы и фабрики стали общественными. Весь продукт труда принадлежит производителям, а директора, выбранные трудящимися артелей, «ничего не крадут». В брошюре явственно слышны отзвуки марксизма.

В 1876 году Подолинский издаёт в Женеве работу «Про багатство та бiднiсть». Впоследствии она переиздавалась на польском (дважды), белорусском и французском языках. Книги Подолинского были запрещены в обеих империях: Российской и Австро-Венгерской.

Во второй половине 70-х годов XIX века Подолинский отходит от марксистской точки зрения на классовую борьбу как на двигатель социального прогресса. В письмах Лаврова к Лопатину от 12 марта и 16 апреля 1878 года Лавров сообщает: Подолинский считает, что для утверждения социалистического сознания требуется несколько поколений развития мысли и победа социализма возможна мирным путём. Двигателем прогресса, по Подолинскому, становится не борьба классов и разрушения созданного трудом, как расхищение накопленной энергии, а положительная организованная сознательная трудовая деятельность, направленная на накопление энергии (созидание нового) для удовлетворения растущих потребностей общества. Для этого нужны кооперация, сотрудничество и взаимопомощь, а не разрушительная революционная борьба. Подолинский пытался выстроить естественно-научное обоснование будущего социалистического общества.

Вершиной и синтезом естественно-научного и общественного творчества Подолинского стала его оригинальная концепция «социальной энергетики». Статью под названием «Le travail humain et la conservation de l’énergie» Подолинский послал К. Марксу и получил от него благожелательный отзыв. В письме Марксу от 30 марта 1880 г. Подолинский писал: «Мне доставляет особое удовольствие, что я могу послать Вам небольшую работу, написать которую побудил меня в первую очередь Ваш труд „Капитал“». Он характеризовал свой труд как «попытку приведения понятия прибавочного продукта в соответствие с господствующими физическими теориями» (из письма Подолинского К. Марксу от 8 апреля 1880 г.).

По возвращению в Россию Сергей Андреевич косвенно оказался причисленным к народническо-террористической группе радикалов и причастным к литературной деятельности А. И. Желябова и П. Б. Аксельрода. К индивидуальному террору, как и Ф. М. Достоевский (который не принимал «счастливого будущего» через «слезу хотя бы одного ребёнка»), Подолинский относился крайне отрицательно.

Продолжая свою социалистическо-просветительскую деятельность, Подолинский пишет работу «Труд человека и его отношение к распределению энергии». Тогда же, в 1880 году, он выпустил украинский учебник политической экономии и первую экономическую историю Украины «Ремесла i фабрики на Украiнi». Он интерпретирует историю Украины как часть всемирной истории человечества. Одновременно он пишет (в соавторстве с М. Драгомановым и С. Павликом) национально-демократическую «Программу» журнала «Громада», а также статьи о социальных процессах и движениях в Англии и Западной Европе.

Написанные Сергеем Андреевичем брошюры и статьи социалистического направления в журнале «Громада» вызвали раздражение при царском дворе. Его отец связал оказание семье сына материальной помощи условием отказа сына от революционной деятельности. К этому времени Подолинский с женой и детьми находился в эмиграции. Он был тяжело болен и проходил курс лечения во Франции. Мать увезла безнадёжно больного Сергея Андреевича в Киев. Скончался он 30 июня 1891 года. Похоронен на Зверинецком кладбище.

Всего Подолинскому принадлежит 52 работы. В них Подолинский изучал отношения, существующие между человеческим трудом и распределением солнечной энергии на земной поверхности. Он считал, что хотя общее количество энергии, которое получает поверхность Земли от её недр и от Солнца, постепенно уменьшается, общее количество энергии, поступающей в распоряжение человека вследствие человеческого труда, постоянно растёт. Отсюда он делает вывод, что «это увеличение происходит под влиянием труда человека и домашних животных».

Работы Подолинского, и прежде всего статья «Труд человека и его отношение к распределению энергии», заложили основы оригинальной теории труда как нравственной категории, рассматриваемой под углом естественнонаучных процессов.

Основные труды

• S. Podolinsky, Beitrage zur Kenntniss des pancreatischen Eiweissfermentes. Pflugers Archiv, 1876
• Труд человека и его отношение к распределению энергии. М.: Белые Альвы, 2005, ISBN 5-7619-0194-3
• [slavya.ru/eco/podolinskij.htm Социализм и единство сил физики]. 1881, La Plebe, N 2 , Roma 1881
• Жизнь и здоровье людей на Украине. 1879

Литература

• Вернадский В.И. Очерки геохимии // Вернадский В.И. Избр. соч. - Т. 1. - М.: Изд-во АН СССР, 1954. - С. 218.
• Грушевский Д.В. Экономические идеи Сергея Подолинского в современной России / Д. В. Грушевский, Н. К. Фигуровская // Фізична економія: методологія дослідження та глобальна місія України : зб. матеріалів Міжнар. наук. конф., 8–10 квіт. 2009 р., м. Київ / М-во освіти і науки України, ДВНЗ «Київ. нац. екон. ун-т ім. В. Гетьмана», Громад. орг. «Наук. тов-во ім. Сергія Подолинського» ; редкол.: С. В. Степаненко (голова) [та ін.]. – Київ : КНЕУ, 2009. – С. 103–110
• Чесноков В. С. Сергей Андреевич Подолинский, 1850-1891. — 2-е, доп.. — М., 2006. — 316 с. — ("Научно-биографическая литература" Российской академии наук). — ISBN 5-02-034082-0.
• О. Авилова [www.uni-dubna.ru/departments/sustainable_development/Portal/Nauch_trudy_kafedry/Osnov_trudy/Podolinski/ Сергей Андреевич Подолинский]
• [chtyvo.org.ua/authors/Serbyn_Roman/Serhii_Andriiovych_Podolynskyi_1850-91_Bibliohrafiia/ Сербин Р. Сергей Андреевич Подолинский (1850-91): Библиография / «Украинский историк», 1986, №03-04] (на укр.)

Отрывок, характеризующий Подолинский, Сергей Андреевич

Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.