Подполье
Подполье — вынужденная форма деятельности общественных сил, оппозиционных существующему политическому режиму и общественно-политическому строю, в условиях, когда подобного рода деятельность не может осуществляться легально в силу того факта, что она запрещена действующим законодательством и влечёт за собой применение политических репрессий. Подпольная деятельность также часто называется нелегальной.
Подпольная деятельность может носить организационный, идеологический (теоретический), пропагандистский и художественный характер.
Подпольная организационная деятельность, как правило, выливается в создание (или попытки создания) нелегальных общественно-политических организаций — кружков, союзов, партий и других подобных объединений. Такая деятельность может быть как невооружённой, так и вооружённой — в случае если подпольная организация считает необходимым отвечать насилием на насилие, исходящее со стороны правящих классов и слоёв и действующего политического режима (или даже только отвечать насилием на насилие репрессивного аппарата государства при столкновении с ним, например, оказывать вооружённое сопротивление при аресте). Высшей формой организационной подпольной деятельности является создание централизованных подпольных политических организаций (партий, союзов, военно-политических (партизанских) организаций), ставящих своей целью свержение существующего политического режима и/или общественно-политического строя. В истории известны многочисленные примеры, когда подобные подпольные организации добивались своей цели и приходили к власти (РСДРП(б) и левые эсеры в России, «Движение 26 июля» на Кубе, Коммунистическая партия Китая в Китае, сандинисты в Никарагуа, МПЛА в Анголе, ФНО в Алжире, «Движение свободных офицеров» в Египте, Вьетминь и Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама во Вьетнаме, ПАИГК в Гвинее-Бисау и на Островах Зелёного Мыса и т. д.).
Подпольная идеологическая (теоретическая) деятельность носит характер нелегальной научной, исследовательской и теоретической деятельности в области социальных и гуманитарных наук (в условиях торжества клерикализма — и в области естественных наук) — как индивидуальной, так и коллективной.
Подпольная пропагандистская деятельность может существовать как самостоятельное явление (например, самиздат в СССР и других странах), так и быть прямо связанной с подпольной организационной деятельностью (издание и распространение подпольной партийной и вообще антиправительственной литературы, создание подпольных типографий, газет и журналов, радиостанций и т. п.). Подпольная пропагандистская деятельность часто выступает в качестве инструмента донесения до населения достижений подпольной идеологической (теоретической) деятельности.
Подпольная художественная деятельность (в области литературы и других видов искусства) порождается идеологическими запретами и ограничениями со стороны правящего режима на те или иные формы, виды или темы в литературе и искусстве — с последующим применением разного рода репрессий по отношению к нарушителям этих запретов и ограничений. Внешне такие запреты и ограничения могут носить характер политический, религиозный, этический или эстетический. В результате возникает подпольная литература (известна с древности), запрещаемые властью направления в музыке, театре и смежных видах искусства (скоморохи в средневековой Руси, театр при пуританских режимах, любые виды развлечений при клерикальных режимах, социальная и политизированная рок-культура в СССР в 1970-е — начале 1980-х годов и т. п.), не одобряемые официально живопись и скульптура (обнажённая натура при раннесредневековом католицизме, изображения живых существ в исламе, «нонконформистская» живопись и скульптура в СССР в 1940-е — 1970-е годы и т. п.). Подпольная художественная деятельность может быть также результатом запрета на использование того или иного языка малых народов и национальных меньшинств со стороны правящего режима (запрет на украинский и белорусский в царской России, на баскский и каталанский во франкистской Испании, на окситанский и бретонский во Франции до второй половины 1970-х годов, на курдский в Турции в течение XX века и т. п.).
Историческая практика показывает, что применение даже самых жестких репрессий не может ликвидировать подполье, а может лишь свести его до минимальных размеров. Подполье перестаёт существовать либо в связи с исчезновением социально-экономических причин, его породивших, либо в связи с победой подполья (в том числе и в форме отмены правящим режимом запретов на ту или иную форму подпольной деятельности и её легализации).
См. также
Напишите отзыв о статье "Подполье"
Литература
- Степняк-Кравчинский С. М. Грозовая туча России. М.: Новый Ключ, 2001. ISBN 5-7082-0113-4
- Сводный каталог русской нелегальной и запрещённой печати XIX века. Ч. I—IX. М.: Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина, 1971.
- Драбкина Е. Я. Баллада о большевистском подполье. М.: Детская литература, 1968; 1982.
- Плотников И. Ф. Героическое подполье. Большевистское подполье Урала и Сибири в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918—1920). М.: Мысль, 1968.
- Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР. 1950-е — 1980-е. В 3-х томах. М.: Международный институт гуманитарно-политических исследований, 2005. ISBN 5-89793-035-X
- Солнечное подполье. Антология литературного рок-кабаре Алексея Дидурова. М.: Academia, 1999. ISBN 5-87444-208-3
- Кушнир А. Золотое Подполье. Полная иллюстрированная энциклопедия рок-самиздата. История. Антология. Библиография. (1967—1994). Нижний Новгород: Деком, 1994.
Ссылки
Отрывок, характеризующий Подполье
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
