Подразделение по специальным операциям
| Подразделение по специальным операциям | |
| Јединица за специјалне операције | |
 | |
| Страна | |
|---|---|
| Создана | |
| Распущена (преобразована) | |
| Юрисдикция |
Департамент государственной безопасности Югославии |
| Штаб-квартира | |
| Руководство | |
Подразделение по специальным операциям (серб. Јединица за специјалне операције, ПСО) или Красные Береты (серб. Црвене Беретке) — подразделение специального назначения, которое с 1996 года входило в состав Департамента государственной безопасности (ДГБ) (серб. Ресор државне безбедности) и получила официальное название 9 июня 1998 года. Создана путём слияния формирований под командованием Желько Ражнатовича и Франко «Френки» Симатовича и включения их в систему безопасности Союзной Республики Югославии под эгидой Йовица Станишича, главы ДГБ.
15 января 2002 года ПСО было выведено из ДГБ, а 25 марта 2003 года — после убийства премьер-министра Сербии Зорана Джинджича — расформировано[1].
Покровители и некоторые члены Подразделения привлечены к ответственности за многочисленные военные преступления в югославских войнах, а также политических убийствах в Сербии. Официальный командир подразделения Франко Симатович и его «серый кардинал» Йовица Станишич (руководитель ДГБ во время президентства Слободана Милошевича) были осуждены, в Международном уголовном трибунале по бывшей Югославии, за совершенные по версии МТБЮ военные преступления. Кроме того, ряд СМИ утверждал, что подразделение участвовало в совершении военных преступлений в Косове[2]. Однако это так и не было подтверждено.
Содержание
История
Истоки подразделения прослеживается с апреля 1991 года, с началом войны в Хорватии, когда вооружённая группа во главе с Франко Симатовичем и Драганом Васильковичем отправилась из Белграда в Книн. Несколькими днями ранее, 16 марта, Слободан Милошевич обещал организовать подготовку соответствующих подразделений, способных отстаивать интересы Сербии и сербского народа за пределами Сербии на закрытом заседании с сербскими главами городов[3]. Создание такого подразделения было поручено Йовице Станишичу, силовику и главе ДГБ. Подразделение не имело формальных связей с Белградом, так что операция было взята под контроль ДГБ, без участия министерства внутренних дел. В Книне, Симатович и Василькович связались с Миланом Мартичем, министром внутренних дел Республики Сербская Краина, который организовал отправку добровольцев в учебный центр, созданный Васильковичем и где они прошли спецподготовку[3]. Подразделение позже будет известно как «Книндзи» (серб. Книнџа — от соединения «Книн» и «ниндзя» (серб. нинџа)), а Василькович под прозвищем «Капитан Драган»[4]. Название «Красные береты» (серб. Црвене Беретке) пришло после битвы за Глину, когда Василькович распространил береты среди своих бойцов[3].
Другое крыло подразделения было образовано в мае 1991 года, в Восточной Славонии. По намёкам Симатовича, подразделение возможно было вовлечено в бой за Борово Село 1—2 мая, когда была отражены атака хорватского спецназа и 12 хорватских спецназовцев были убиты, несколько десятков получили ранения. По мнению ряда свидетельских показаний, Радован «Баджа» Стоичич, официальный работник сербского министерства внутренних дел, отвечал за операции в Восточной Славонии[3][5]. По прибытии в Восточную Славонию Желько «Аркан» Ражнатович принял командование над боевым отрядом «Сербская добровольческая гвардия», более известная как «Тигры Аркана»[6].
Подразделение также приняло масштабное участие в Косовской войне, участвуя во многих операциях против албанских террористов из УЧК.
В ноябре 2001 г. в связи с арестом Предрага и Ненада Бановичей, обвинявшихся в массовых убийствах в боснийском лагере военнопленных Кератерм, и последующей их выдачей МТБЮ ряд спецназовцев покинули без разрешения начальства свои рабочие места, собрались на своей базе в городе Кула, где дали интервью журналистам и выдвинули три требования: утвердить закон, регулирующий сотрудничество с МТБЮ, немедленно отправить в отставку главу МВД Душана Михайловича и перевести подразделение под прямой контроль премьер-министра. На два часа их силы перекрыли участок автотрассы E75 около Врбаса. В результате было подписано соглашение с Правительством Сербии и спецназовцы вернулись на базу.
Итоги
ПСО было распущено по решению Правительства Сербии 25 марта 2003 года через 13 дней после убийства Зорана Джинджича[7]. Его члены были уволены или переведены в другие подразделения полиции.
- Милорад «Легия» Лукович приговорён к 40 годам лишения свободы за убийства Ивана Стамболича (президента Сербии во времена СФРЮ, убитого в 2000 году) и Зорана Джинджича, и к 15 годам за покушение на убийство лидера партии Вука Драшковича на Ибарской магистрали в октябре 1999 года.
- Йовицу Станишича и Франко Симатовича судят за преступления против человечности и военные преступления в Международном трибунале по бывшей Югославии[8].
- Драган Василькович переехал в Австралию и изменил своё имя, но был арестован по ордеру Интерпола по обвинению в Хорватии. Дело находится в рассмотрении.
- Желько «Аркан» Ражнатович был убит 15 января 2000 года, в Белграде. Его убийцы, из сербских криминальных кругов были арестованы и преданы суду.
- Радован «Баджа» Стоичич был убит 11 апреля 1997 года в Белграде. Его убийцы до сих пор находятся на свободе.
- Сербский министр внутренних дел Ивица Дачич утверждает, что бывшие члены Красных Беретов приняли участие в ограблении вертолёта британской транснациональной охранной компании G4S (Group 4 Securicor) 23 сентября 2009 года[9].
См. также
Напишите отзыв о статье "Подразделение по специальным операциям"
Примечания
- ↑ [news.bbc.co.uk/2/hi/europe/2885377.stm Djindjic murder suspect arrested]
- ↑ [americanradioworks.publicradio.org/features/kosovo/units.htm Serbian Police units that participated in the Cuska massacre]
- ↑ 1 2 3 4 Filip Švarm. [www.vreme.com/cms/view.php?id=464243 Feljton: Jedinica, Deo I] (Serbian). Vreme (7 сентября 2006). [www.bosnia.org.uk/news/news_body.cfm?newsid=2227 Архивировано из первоисточника 25 сентября 2006].
- ↑ [www.trial-ch.org/en/trial-watch/profile/db/facts/dragan_vasiljkovic_478.html Dragan Vasiljkovic]. Trial Watch (12 апреля 2007). [www.webcitation.org/6B24zIYMl Архивировано из первоисточника 29 сентября 2012].
- ↑ Milan Milosevic and Uros Komlenovic. [www.scc.rutgers.edu/serbian_digest/289/t289-1.htm The State And The Mafia]. Vreme (1997-19-04). [www.webcitation.org/6B250P55Q Архивировано из первоисточника 29 сентября 2012].
- ↑ Mirko Klarin. [iwpr.net/?p=tri&s=f&o=164101&apc_state=henitri2001 ANALYSIS: Milosevic Indicted Over Croatian Crimes]. IWPR (13 октября 2001). [www.webcitation.org/6B250pjpR Архивировано из первоисточника 29 сентября 2012].
- ↑ [www.mfa.gov.rs/Bilteni/Engleski/b260303_e.html#N11 Government disbands police Special Operations Unit]. Beta news agency (25 марта 2003). [www.webcitation.org/6B251KNYi Архивировано из первоисточника 29 сентября 2012].
- ↑ [www.un.org/icty/cases-e/cis/jstanisic/cis-stanisic.pdf Stanišić and Simatović] (PDF). ICTY. [www.webcitation.org/6B251qJcz Архивировано из первоисточника 29 сентября 2012].
- ↑ Associated Press. [www.google.com/hostednews/ap/article/ALeqM5ghidOYpl2VVu204Us-_AVHMPsEbAD9B0F6R80 Officials: Serbs took part in Sweden chopper heist](недоступная ссылка — история). Google News (28 сентября 2009).
Отрывок, характеризующий Подразделение по специальным операциям
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
