Образование Османской империи

Образование Османской империи (17 января 1299 — 29 мая 1453) — период, начавшийся с ослаблением Конийского султаната в самом начале XIV-го века и закончился с падением Константинополя 29 мая 1453 года.

Рост османов соотносится с падением Византийской империи, которое произвело изменение во власти от исключительного христианского европейского общества к исламскому влиянию. Начало этого периода характеризовалось византийско-османскими войнами, которые длились в течение полутора веков. Во время этого периода Османская империя получила контроль и над Анатолией и над Балканами.

Сразу же после установления анатолийских бейликов, некоторые тюркские княжества объединились с османами против Византии. Этот период также стали свидетелями султанат Рума в поражении со стороны монголов в XIV веке и сопровождался Ростом Османской империи — период, называемый «Pax Ottomana», экономическая и социальная стабильность, достигнутая в завоеванных областях Османской империи, некоторыми историками.

Анатолия до османов

Турки-сельджуки постепенно продвигались из Средней Азии на запад в то время, когда Византия была ослаблена внутренними распрями в Константинополе и частыми войнами с арабским халифатом. После победы в 1071 году над византийской армией в битве при Манцикерте они начали практически беспрепятственно расселяться по Анатолии. В конце XI века в центре Анатолии образовался Конийский султанат, примерно в это же время в северной и центральной Малой Азии находился эмират Дашнимендидов, в районе Эрзурума правили Салтукиды, в Эрзинджане — Менгджуки (Менгучегиды), в Диярбакыре — Иналогуллары.

В течение следующего века сельджуки заняли территории своих более слабых соседей, а в 1176 году конийский султан Кылыч-Арслан II наголову разбил армию византийского императора Мануила I Комнина в битве при Мириокефале, после чего сельджуки начали продвигаться к побережьям.

В первой половине XIII века на сельджуков с востока обрушились монголы. После битвы при Кёсе-даге в 1243 году конийский султан стал вассалом монгольского хана, а впоследствии — ильханов-Хулагуидов Ирана. Сыновья последнего независимого султана Кей-Хосрова II стали оспаривать своё наследство при поддержке различных тюркских и монгольских группировок, в результате чего Малая Азия превратилась в конгломерат соперничающих бейликов. Одним из них стал Османский бейлик

Правление Османа I

Самые первые сведения об османах относятся к началу XIV века. Согласно сообщениям византийских источников, в 1301 году состоялось первое военное столкновение между армией Византии и армией под предводительством вождя Османа I.

После этой победы османов стало невозможно игнорировать. Византийский император Андроник II Палеолог, стремясь создать надёжный альянс против растущей угрозы, предложил одну из принцесс своего дома в жёны номинальному сюзерену Османа ильханидскому Газан-хану, а затем, после смерти Газана, его брату. Однако ожидаемая помощь людьми и оружием так и не пришла, и в 1303—1304 годах Андроник нанял испанских авантюристов-крестоносцев из «каталонской компании» для защиты своих владений от дальнейшего наступления турок. Как и большинство отрядов наёмников, каталонцы действовали по собственному усмотрению, призывая тюркских воинов (хотя и не обязательно османов) присоединиться к ним на европейской стороне пролива Дарданеллы. Лишь союз между Византией и Сербским королевством воспрепятствовал тюркско-каталонскому наступлению.

Осман I, по-видимому, умер в 1323—1324 годах, оставив своим наследникам значительную территорию на северо-западе Малой Азии.

Правление Орхана I

Орхан I, унаследовав Османский бейлик, перенёс столицу из Сёгюта в свежезахваченную Бурсу. Марокканский путешественник Ибн Баттута сообщает, что Орхан был главнейшим и богатейшим из нескольких турецких вождей, чьи дворы ему довелось посетить во время пребывания в Малой Азии в 1330—1332 годах.

В Византии после смерти императора Андроника III началась гражданская война. Орхан I и эмир Айдына Умур-бей пошли на союз с регентом сына Андроника Иоанном IV Кантакузином, и Орхан в 1346 году женился на его дочери Феодоре.

В 1350 году началась очередная венециано-генуэзская война, предметом которой был контроль над прибыльной торговлей в Чёрном море. Орхан I принял сторону Генуи, снабжая продовольствием как её флот, так и торговую колонию в Галате, а в 1352 году он заключил со своим союзникам договор. Также его войска помогали генуэзцам, когда Галата подверглась нападению венецианских и византийских войск.

В 1352 году по приглашению Иоанна IV Кантакузина отряд наёмных солдат, именуемых в хрониках «турками», разместился в византийской крепости Цимпе на северном берегу Дарданелл. Вскоре эти «турки» присягнули на верность сыну Орхана Сулейман-паше, и османы приобрели первый опорный пункт на Балканах.

В 1354 году произошло землетрясение, которое разрушило стены Гелиболу и превратило в развалины ряд других городов на северо-западном побережье Мраморного моря. Это ослабление византийских сил позволило османам расширить своё присутствие в Европе.

Византийский император Иоанн V Палеолог выдал за Халила, который был сыном Орхана, свою дочь Ирину в надежде, что Халил наследует своему отцу, и византийские и османские территории объединятся. При османской системе, где все сыновья имели теоретически равные шансы на престолонаследие, такая возможность была. Однако план провалился, поскольку место отца занял старший брат Халила — Мурад, которого отец сделал главнокомандующим на фракийской границе и который завоевал ещё при жизни отца земли в южной Фракии.

Правление Мурада I

Мурад I, оставшись в Румелии (европейской части османских владений) после смерти отца, сделал своей столицей Эдирне. Византийский император Иоанн V Палеолог вынужден был подписать с турками унизительный договор, который через десять лет превратил его в фактического вассала турок. Славянские правители южных Балкан, почувствовав угрозу со стороны османов, объединились, чтобы выставить армию, но в 1371 году были разбиты на реке Марица, после чего были устранены все препятствия для продвижения османов в Македонию.

В 1373 году против Мурада выступил его сын Савджи, который вместе с наследником византийского престола Андроником IV в 1376 году взял Константинополь и сместил императора Иоанна V. Мурад лично подавил этот мятеж, осадив сына во Фракии. Савджи был схвачен и предан мучительной казни. Иоанн V, освободившись из заключения, при помощи султанских войск вернул Константинополь и сурово наказал своего сына.

В 1380-х годах Мурад продолжил наступление на запад. В 1385 году он взял Софию, а в 1386 году — Ниш. В Малой Азии территория государства была расширена до Токата путём присоединения бейликов Гермиян, Текке и Хамид. Несколько бейликов объединились в антиосманскую коалицию под руководством Карамана, но потерпели поражение в Конье в 1386 году. В 1389 годах турецкая армия под командованием Мурада и его сына Баязида разбила коалицию из сербских и боснийских правителей в битве на Косовом поле, хотя сам Мурад перед началом сражения был смертельно ранен сербским князем и создателем Ордена Дракона, Милошем Обиличем, под видом перебежчика проникнувшим в шатёр султана. Трон Османской империи унаследовал сын Мурада, Баязид I.

Правление Баязида I

Баязид жестоко отомстил за убийство отца, истребив большую часть сербской знати, находившейся на Косовом поле. Со Стефаном Вулковичем, сыном и наследником сербского князя Лазаря, погибшего в битве, султан заключил союз, по которому Сербия становилась вассалом Османской империи. Стефан, в обмен на сохранение привилегий его отца, обязался платить дань с серебряных рудников и предоставлять османам сербские войска по первому требованию султана. Сестра Стефана и дочь Лазаря, Оливера, была отдана замуж за Баязида.

Пока османские войска находились в Европе, малые анатолийские бейлики попытались вернуть контроль над территориями, отобранными у них османами. Но зимой 1389—1390 годов Баязид перебросил войска в Анатолию и провёл стремительную кампанию, покорив западные бейлики Айдын, Сарухан, Гермиян, Ментеше и Хамид. Тем самым, впервые османы вышли к берегам Эгейского и Средиземного морей, их государство делало первые шаги к статусу морской державы. Зарождавшийся османский флот опустошил остров Хиос, совершал набеги на побережье Аттики и пытался организовать торговую блокаду других островов в Эгейском море. Однако как мореплаватели османы ещё не шли ни в какое сравнение с представителями итальянских республик Генуи и Венеции.

В 1390 году Баязид завладел Коньей, столицей крупного бейлика Караман. Через год караманский бей Ала ад-дин ибн Халил возобновил войну против Баязида, но был разбит, взят в плен и казнён. После Карамана последовали завоевания Кайсери, Сиваса и северного эмирата Кастамону, что дало османам доступ к порту Синоп на Чёрном море. Большая часть Анатолии теперь находилась во власти Баязида.

В 1393 году, укрепив свою власть в Анатолии, Баязид продолжил завоевания на Балканском полуострове. К этому времени османы серьёзно ухудшили отношения с Венгрией, король которой, Сигизмунд, стал их главным врагом. Баязид с 1390 года регулярно инициировал набеги на южную Венгрию и за её пределы, в Центральной Европе растущую Османскую империю стали воспринимать как серьёзную угрозу. Валахия, стремившаяся избавиться от власти венгров, стала союзником турок. Король Сигизмунд потребовал от Баязида не вмешиваться в дела Болгарии, находившейся под венгерским покровительством, на что султан ответил отказом.

Сигизмунд стремился укрепить своё влияние в небольших государствах на османо-венгерской границе, создав тем самым барьер на пути турецких захватчиков. Король вторгся в Болгарию и взял крепость Никопол на Дунае, но вскоре оставил её, когда против него выступило большое турецкое войско. Армия Баязида в 1393 году овладела столицей Болгарии, городом Тырново. Болгарский царь Иоанн-Шишман, который при Мураде был вассалом османов, был схвачен и убит в 1395 году. Болгария окончательно утратила независимость и стала провинцией Османской империи. В 1394 году турки вторглись в Валахию и заменили про-венгерского правителя Мирчу своим вассалом Владом, которого вскоре сместили венгры. Болгария и Валахия должны была стать мощным заслоном против Венгрии.

В 1391 году на трон Византии взошёл новый император — Мануил II Палеолог. Султан вскоре потребовал у императора более крупной дани, продления вассальной зависимости и учреждения в Константинополе должности судьи (кади) для нужд мусульманского населения. Для подкрепления этих требований Баязид привёл к стенам города турецкую армию, которая по пути убивала или обращала в рабство фракийских греков-христиан. В 1393 году на азиатском берегу Босфора османы начали возведение крепости Анадолухисар. После семимесячной осады Мануил принял требования султана, но условия стали более жёсткими. Помимо создания в Константинополе исламского суда, в городе также размещался шеститысячный османский гарнизон и целый квартал города выделялся для мусульманских поселенцев.

В 1394 году турки вторглись в Грецию, захватили важные опорные пункты в Фессалии и продолжили вторжение в Морее. В то же время была завоевана большая часть Боснии. На долгие годы затянулось покорение Албании. В 1396 году венгерский король Сигизмунд организовал крестовый поход против османов, но объединённая европейская армия была полностью разгромлена в битве при Никополе. После поражения крестоносцев султан присоединил владения их союзника, видинского царя Ивана Срацимира, тем самым объединив под своей властью все болгарские земли. Разбив христианское войско, Баязид вернулся к Константинополю. Византийская столица находилась в осаде шесть лет, император Мануил II тщетно искал помощи у европейских правителей, византийцы спускались со стен и сдавались османам, казна была пуста и сдача города была близка.

Спасительным для Константинополя стало вторжение Тамерлана. Его послы прибыли ко двору Баязида с требованием покориться тюркскому завоевателю. Султан, преисполненный гордости и иллюзий, явно недооценивавший своего соперника, ответил оскорблением и призвал Тамерлана встретиться на поле боя. Вскоре огромная тюркская армия вторглась в Малую Азию. Тамерлан взял крепость Сивас, но не стал двигаться вглубь Анатолии, а отправился на завоевание Алеппо, Дамаска и Багдада. Осенью 1401 года армия Тамерлана вернулась к границам Малой Азии и осталась на зимовку. Летом 1402 года, когда тюркские войска двинулись в наступление, Баязид снял осаду с Константинополя и перебросил войска в Азию. В Ангорской битвы османские войска были полностью разгромлены, а сам Баязид попал в плен.

Османское междуцарствие

После пленения Баязида (который умер в плену в 1403 году) началась борьба за власть между его сыновьями. Победителем в 1413 году стал самый младший — Мехмед.

Правление Мехмеда I

Первой заботой султана Мехмеда I стало завоевание лояльности различных малоазийских эмиратов, которые поддерживали его в военном отношении, но не желали отказываться от независимости, приобретённой в результате победы Тамерлана в 1402 году. Особенно решительное сопротивление Мехмед встретил со стороны Карамана и эмира Айдына. Крепость эмира Айдына в конечном итоге была взята с помощью союзников, включавших генуэзцев Хиоса, Лесбоса, Фочи и рыцарей-госпитальеров с острова Родос.

В течение пары лет султан Мехмед в значительной степени вернул бывшие османские владения в Малой Азии, и император Мануил обнаружил, что его позиции настолько же ослабели. В последней отчаянной попытке поддержать разногласия внутри османского дома он отправил содержавшегося у него Орхана (внука Баязида) в Валахию, однако Мехмед победил своих противников, и когда Орхан и эмир Айдына бежали в Фессалоники, византийский император был вынужден обязаться держать их в заключении в течение всей жизни Мехмеда.

Подавив восстание шейха Бедреддина, Мехмед вернулся в Малую Азию, чтобы вновь попытаться завладеть государством Караманидов. Но Караман признал вассальную зависимость от могущественных мамлюков, и Мехмеду пришлось отступить. Тем не менее он сумел присоединить владения Исфендиярогуллары на севере центральной Малой Азии, и заставил Мирчу Валашского платить ему дань.

Правление Мурада II

Мураду II пришлось побороться с несколькими претендентами прежде, чем он смог утвердиться на престоле, а затем ему, как и отцу, пришлось долго восстанавливать государство. Тем временем обострились отношения с Венецией, которой Византия передала Фессалоники. Предвидя возможность нового антиосманского союза, в 1425 году Мурад атаковал Сербию, а в 1426 — Валахию, поставив крест на любых надеждах Венеции на помощь от этих государств. После смерти османского вассала, сербского правителя Стефана Лазаревича венгры захватили Белград, а османы — Голубеч, в результате чего венгерские и османские границы сблизились. Взяв в 1430 году Фессалоники, Мурад заключил соглашение с Венецией. В 1431 году Мурад выдвинулся с войсками, чтобы противостоять претензиям Венгрии в Албании.

Увидев в том, что османы так глубоко увязли на Балканах, благоприятное стечение обстоятельств, эмир Карамана Ибрагим-бей напал на их территории в Малой Азии. Несколько лет борьбы принесли Мураду некоторые завоевания на западе государства Караман.

В 1441 году к союзу противников Османской империи, первоначально включавшему Венгрию, Сербию и Караман, присоединились немецкие, польские и албанские силы. В 1441—1444 годах войска крестоносцев под командованием воеводы Трансильвании Янош Хуньяди вели успешную кампанию против турок — в 1443 году христиане захватили Ниш и Софию, а в 1444 году нанесли туркам чувствительное поражение. 12 июня 1444 года в Эдирне Мурад подписал с венгерским королём Владиславом III мирный договор, по которому турки признавали независимость пограничных с Венгрией сербских земель. В то же время Мурад передал трон своему 12-летнему сыну Мехмеду, решив отойти от государственных дел. Воспользовавшись ослаблением власти в Османской империи венгры нарушили мир и вторглись в Болгарию. Мурад, возглавив армию по просьбе сына, благодаря помощи генуэзцев перебросил большие силы из Азии в Румелию и наголову разбил христианское войско под предводительством Хуньяди под Варной.

Восстание янычар и появление Георга Кастриота Скандербега в Албании принудили Мурада в 1446 году вернуться на турецкий престол. Вскоре турки захватили Морею и начали наступление в Албании. В октябре 1448 года состоялась битва на Косовом поле, в которой 50-тысячное османское войско противостояло крестоносцам под командованием Хуньяди. Ожесточённое трёхдневное сражение закончилось полной победой Мурада и решило судьбу балканских народов — на несколько веков они оказались под властью турок. В 1449 и 1450 годах Мурад совершил два похода на Албанию, которые не принесли значительных успехов.

Правление Мехмеда II: завоевание Константинополя

После смерти отца в 1451 году Мехмед II убил единственного оставшегося в живых брата и занялся укреплением границ: продлил договор своего отца с сербским деспотом Георгием Бранковичем, заключил трёхлетнее соглашение с Яношем Хуньяди, подтвердил соглашение с Венецией от 1446 года, провёл кампанию против Карамана, не дав эмиру последнего поддержать претендентов на власть над территориями в Малой Азии, не так давно вошедшими в состав государства османов.

В 1451—1452 годах Мехмед II построил в самом узком месте Босфора на европейском берегу крепость Богаз-кесен. Как только было завершено строительство крепости, султан вернулся в Эдирне чтобы присмотреть за последними приготовлениями к осаде, а затем со 160-тысячным войском выступил на Константинополь. 5 апреля город был осаждён, а 29 мая 1453 года пал. Константинополь стал новой столицей, ознаменовав этим новый этап в истории Османской империи.

Источники

• Кэролайн Финкель «История Османской империи. Видение Османа» — Москва: «Издательство АСТ», 2010. ISBN 978-5-17-043651-4

Отрывок, характеризующий Образование Османской империи

– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.