Позняк, Виктор Генрихович

Виктор Генрихович Позняк
Дата рождения	26 апреля 1901(1901-04-26)
Место рождения	Самарканд
Дата смерти	12 августа 1983(1983-08-12) (82 года)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	кавалерия пехота
Годы службы	1919 — 1938 годы 1939 — 1966 годы
Звание
Командовал	1-й Казанский стрелковый полк 39-я стрелковая бригада 360-я стрелковая дивизия 5-й гвардейский стрелковый корпус 77-й стрелковый корпус 29-й гвардейский стрелковый корпус
Сражения/войны	Гражданская война в России; Борьба с басмачеством; Великая Отечественная война
Награды и премии	Иностранных государств:

Виктор Генрихович Позняк (26 апреля 1901 года, Самарканд — 12 августа 1983 года, Москва) — советский военный деятель, генерал-лейтенант (20 апреля 1945 года). Герой Советского Союза (6 апреля 1945 года).

Начальная биография

Виктор Генрихович Позняк родился 26 апреля 1901 года в Самарканде.

В 1917 году закончил гимназию.

Военная служба

Гражданская война

В марте 1919 года вступил в ряды РККА, после чего служил красноармейцем команды Самаркандской крепости, красноармейцем и старшиной эскадрона 12-го кавалерийского полка 3-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады и 3-й Туркестанской кавалерийской дивизии, командиром взвода и эскадрона 4-го Киргизского кавалерийского полка 2-й Туркестанской кавалерийской дивизии. Принимал участие в боевых действиях на Туркестанском фронте.

Межвоенное время

В январе 1921 года Позняк был направлен на учёбу в Высшую кавалерийскую школу в Петрограде, после окончания которой в сентябре того же года был назначен на должность командира эскадрона в 40-м кавалерийском полку, а затем — на эту же должность в 39-м кавалерийском полку в составе 7-й Самаркандской кавалерийской дивизии.

В августе 1923 года был направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе, после окончания которой в июле 1926 года был назначен на должность начальника штаба 81-го кавалерийского полка. В том же году вступил в ряды ВКП(б)

В 1928 году был назначен на должность начальника штаба отдельного Узбекского кавалерийского полка, а в 1929 году — на должность командира отдельного Таджикского горнострелкового батальона.

С 1927 по 1931 годы Позняк участвовал в боевых действиях против вооружённых формирований в Таджикистане.

В 1931 году был назначен на должность начальника 1-го отдела штаба Среднеазиатского военного округа, в 1934 году — на должность помощника начальника 2-го отдела 1-го управления Штаба РККА, в январе 1935 года — на должность командира 1-го Казанского стрелкового полка (1-я Казанская стрелковая дивизия, Приволжский военный округ), в феврале 1936 года — на должность начальника штаба 30-й кавалерийской дивизии (Ленинградский военный округ), а в сентябре 1937 года — на должность старшего преподавателя тактики Краснознамённых курсов усовершенствования командного состава.

В июле 1938 года был арестован органами НКВД, однако в мае 1939 года был освобождён и назначен на должность преподавателя тактики Военной академии имени М. В. Фрунзе, а в апреле 1941 года — на должность старшего тактического руководителя — заместителя начальника курса этой академии.

Великая Отечественная война

С началом войны Позняк находился на той же должности.

В октябре 1941 года был назначен на должность командира 39-й стрелковой бригады, которая принимала участие в ходе Торопецко-Холмской наступательной операции, а также в освобождении города Торопец.

В феврале 1942 года Позняк был назначен на должность командира 360-й стрелковой дивизии, которая вела ожесточённые боевые действия против противника в районах городов Велиж и Демидов.

В феврале 1943 года был назначен на должность начальника штаба 43-й армии, которая вела оборонительные боевые действия по берегам озёр Лососно и Рытое, а затем принимала участие в ходе Смоленской наступательной операции.

В сентябре 1943 года был назначен на должность командира 5-го гвардейского стрелкового корпуса, который принимал участие в ходе Духовщинско-Демидовской наступательной операции, а также в освобождении городов Духовщина и Рудня. В январе 1944 года корпус был выведен в резерв 2-го Белорусского фронта, а Виктор Генрихович Позняк был направлен в распоряжение Главного управления кадров НКО и до середины февраля 1944 года находился на лечении в санатории «Архангельское», после чего состоял в резерве Ставки Верховного Главнокомандования.

В марте 1944 года генерал-майор Позняк был назначен на должность командира 77-го стрелкового корпуса, который под его командованием принимал участие в ходе Люблин-Брестской и Висло-Одерской наступательных операций. Генерал-майор Виктор Генрихович Позняк организовал прорыв корпусом обороны противника в районе города Яблонна-Легийонов, форсирование сходу реки Висла, а также боевые действия корпуса при освобождении Варшавы. Вскоре корпус принимал участие в ходе Восточно-Померанской и Берлинской наступательных операций, а также при освобождении городов Сохачев, Потсдам и Бранденбург.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 апреля 1945 года за умелое руководство боевыми действиями корпуса и проявленные при этом мужество, отвагу и героизм гвардии генерал-майору Виктору Генриховичу Позняку присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Послевоенная карьера

В июле 1945 года Позняк был назначен на должность командира 29-го гвардейского стрелкового корпуса, а в феврале 1946 года — на должность заместителя командующего 8-й гвардейской армии в составе Группы советских войск в Германии. С июня 1946 года исполнял должность помощника генерал-инспектора стрелковых войск Главной инспекции Сухопутных войск. В ноябре того же года был назначен на должность начальника Управления боевой и физической подготовки Группы советских войск в Германии.

С апреля 1948 года служил в Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова на должностях старшего преподавателя и заместителя начальника кафедры истории военного искусства по военно-историческому факультету, а с сентября 1956 года — на должности начальника кафедры истории войн и военного искусства.

Генерал-лейтенант Виктор Генрихович Позняк в июле 1966 года вышел в отставку. Умер 12 августа 1983 года в Москве. Похоронен Кунцевском кладбище.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда»;
• два ордена Ленина (1945,1945);
• два ордена Красного Знамени (1944, 1949);
• орден Кутузова I степени (1944);
• орден Суворова II степени (1943);
• орден Отечественной войны II степени (1943);
• орден Красной Звезды;
• медали CCCР;
• орден и медали Польши.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 438—439. — ISBN 5-901679-08-3.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=5682 Позняк, Виктор Генрихович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Позняк, Виктор Генрихович

– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.