Позы Аретино

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Венера» из книги «Любовные позы». к. XVIII века
Venus Genetrix
Гравюра

«Позы» Аретино, «Шестнадцать поз», «Любовные позы», (итал. I Modi, Sedici Modi, лат. De omnibus Veneris Schematibus) — частично утраченная знаменитая эротическая книга эпохи Ренессанса.

Книга иллюстрирована шестнадцатью художественно исполненными гравюрами с разнообразными любовными позами, каждая из которых сопровождается соответствующими сонетами Пьетро Аретино (итал. Sonetti Lussuriosi, «Похотливые сонеты», «Развратные сонеты», «Сладострастные сонеты»). Книга считалась символом разврата, но несмотря на преследование цензурой и уничтожение тиражей, стала широко известна в просвещённых кругах Ренессанса, не утратив свою славу в последующую эпоху.





История создания

Оригинальное издание «Поз» Романо

Как гласит легенда[1] ученик Рафаэля Джулио Романо поссорился с папой Климентом VII по причине неуплаты гонорара, и из мести расписал зал Константина в Ватикане порнографическими сценами. Фрески были уничтожены, но гравёр Маркантонио Раймонди, другой ученик Рафаэля, зарисовал их, а потом создал по этим рисункам гравюры. По более приземлённой версии Джулио Романо нарисовал эти фрески по заказу герцога мантуанского Федерико II для дворца Палаццо дель Те в Мантуе.

В 1524 году Маркантонио Раймонди осуществил издание этих гравюр, что привело к аресту Раймонди по приказу Папы Римского и уничтожению всех копий иллюстраций. Автор оригинальных картин Джулио Романо не подвергался наказанию, поскольку работал для частного заказчика в закрытых помещениях, и его работы, в отличие от гравюр, массовую публику не развращали. Знаменитый поэт Пьетро Аретино навестил Романо, всё ещё продолжавшего работать над фресками во дворце, и сочинил к каждой любовной позиции по сонету. Он также помог Раймонди освободиться из заключения.

Вазари пишет:

После этого Джулио Романо поручил Маркантонио вырезать по его рисункам на двадцати листах все возможные способы, положения и позы, в каких развратные мужчины спят с женщинами, и, что хуже всего, мессер Пьетро Аретино написал для каждого способа неприличный сонет, так что я уж и не знаю, что было противнее: вид ли рисунков Джулио для глаза или слова Аретино для слуха. Произведение это было строго осуждено папой Климентом, и, если бы, когда оно было опубликовано, Джулио уже не уехал в Мантую, он заслужил бы суровое наказание от разгневанного папы. (...) А так как некоторые из этих рисунков были найдены в местах, где это меньше всего можно было ожидать, они не только были запрещены, но и сам Маркантонио был схвачен и заключён в тюрьму, и плохо бы ему пришлось, если бы кардинал Медичи и Баччо Бандинелли, находившиеся в Риме на службе у папы, его не выручили. (...) да и в самом деле не следовало бы, как это, однако, часто делается, злоупотреблять божьим даром на позор всему миру в делах омерзительных во всех отношениях.

Оригинальное издание «Поз» Аретино

В 1527 году было осуществлено второе издание гравюр, теперь уже с сонетами Пьетро Аретино, после чего их сюжеты получили прозвище «Поз Аретино». Издание стало первым сочинением, сочетавшим одновременно эротические иллюстрации с текстами. По приказу папы римского тираж был снова уничтожен. Раймонди избежал нового заключения чудом.

Копий двух первых оригинальных изданий не сохранилось, за исключением нескольких фрагментов в Британском музее и двух копий позы № 1. Ещё один экземпляр, предположительно изданный пиратским способом с топорно перерисованными иллюстрациями, был напечатан в 1550 году в Венеции, содержит 15 из 16 рисунков.[2]

Хотя до нашего времени оригинала Раймонди не дошло, по меньшей мере один полный набор рисунков избежал уничтожения, поскольку и пиратская копия 1550 года, и т. н. «Позы Карраччи» (см. ниже) опираются на единый источник в композиции и стилистике. Сравнение с фрагментами из Британского музея подкрепляет это предположение.

«Позы» Карраччи и его продолжатели

Новое издание «Поз» было осуществлено Агостино Карраччи (1557—1602) (или, что менее вероятно, Камилло Прокаччини).

Самым распространённым его переизданием является тираж 1798 года, отпечатанный в Париже под названием «L'Arétin d'Augustin Carrache, ou recueil de postures érotiques, d'après les gravures à l'eau-forte par cet artiste célèbre» благодаря Жаку-Жозефу Коиньи (1761—1809).

В последующие годы несколько художников создавали свои рисунки к «Позам» на основе иконографии Карраччи. Среди них Вальдек, Жан-Фредерик и Авриль, Эдуар Анри.

В 1858 году граф Жан-Фредерик Максимильен де Вальдек, известный своими мистификациями, заявил, что обнаружил экземпляр оригинального издания в библиотеке францисканского монастыря в Мехико. Эта копия была опубликована Вальдеком, но почти бесспорно, что это не оригинал Романо, а компиляция по рисункам из Британского музея и гравюрам Карраччи, тем более что монастыря, который он назвал в качестве места находки рукописи, не существует. Предпринимались и другие попытки подделать оригинал на основе поз Каррачи.

Содержание

XIV

Погоди, постой, Купидон упорный,
Не тащи, ослище, свой воз упрямо!
Я хотел бы уд мой направить прямо
В лоно той, что скачет на нем проворно.

Но, увы, то в чистый цветок, то в сорный
Попадает он. Неужели срама
Не избегну — стоя, как мул, — и дама
Подвиг мой сочтет слабиной позорной?

Беатриче! И Вам в этой позе трудно.
Но, поверьте, мне во сто крат труднее —
Я собою жертвую поминутно:

Замирают члены мои, немея.
И когда б Ваш зад не сиял так чудно,
Я решил бы – кончить я не сумею

При попытке – тягостной, безрассудной.
Но желанней персика Ваши доли –
И крепят мой уд в его тяжкой доле.

Пьетро Аретино[3]

Как предполагают, первое издание Маркантонио Раймонди отличалось от тех «Поз Аретино», которые дошли до потомков в изложении Карраччи. У Карраччи все рисунки номинально изображают знаменитые пары любовников (например, Антония и Клеопатру), или женатых богов (Юпитера и Юнону) из классической истории и мифологии. Персонажи изображались с узнаваемыми атрибутами. Действие происходит в классических интерьерах. Основываясь на единственной сохранившейся гравюре из первого издания предполагают, что у Раймонди любовники были простыми людьми, без атрибутов, и занимались сексом в обычных интерьерах.

На фронтисписе Карраччи изображена Venus Genetrix, обнаженная и управляющая колесницей, запряженной голубями. Фигуры несут явственный отпечаток стиля эпохи — чрезмерно мускулистые торсы, маленькие груди.

Текст

Текст включает 16 сонетов плюс 2 стихотворных эпилога. Содержание сонетов по большей части является похабно-куртуазным диалогом между мужчиной и женщиной либо готовящимися предаться страсти, либо во время испытания какой-либо позы.

В некоторых случаях Аретино упоминает имена женщин:

  • № 12 — куртизанка Анжелы Грека
  • № 14 — куртизанка Беатриче де Бонис — куртизанка родом из Флоренции. Позднее переехала в Рим и жила в дорогом квартале рядом с харчевней «Медведь». В числе её клиентов были Лоренцо Медичи, герцог Урбино, другие знатные люди. В переписи 1526 года указывается, что Лоренцина и Беатриче — хорошо устроенные «честные проститутки».

Пьетро Аретино посвятил свои стихи другу, доктору Баттиста Дзатти из Брешии[4].

Переводы на русский с итальянского Алексея Пурина (в традициях академического перевода со стилизацией под ренессанс), и Игоря Петенко. Последний переводит с обилием русского мата, что не соответствует стилистической окраске соответствующих слов в языке итальянского Возрождения, и в произвольном размере (Пурин использует логаэды, укладывающиеся в силлабику подлинника). Аретино использует слова cazzo (в современных словарях — хер, хрен, член), potta (дырка) и fottere (отодрать, трахнуть).

В «Записях и выписках» М. Л. Гаспарова упоминается, что сонеты Аретино просили перевести знаменитого переводчика-итальяниста Е. М. Солоновича, на что тот ответил: «не получится, там все необходимые слова свои, а у нас какие-то неестественные, как будто из тюркских пришли»[5].

Иллюстрации

Список иллюстрирован гравюрами издания конца XVIII века.

Илл. Название Мужчина Женщина Поза Примечания
0 - Венера (Venus Genetrix) - Заставка
1 «Парис и Энона» Парис, царевич из Трои нимфа Энона Мужчина на коленях сверху над лежащей женщиной, его ноги обхватывают ногу женщины Сохранившаяся гравюра из 1-го издания (см. выше) изображает дворцовый интерьер, а здесь хижина, хотя позы те же.
2 «Анжелика и Медор» Медор Анжелика Женщина сверху Персонажи из «Неистового Роланда»
3 «Сатир и нимфа» сатир нимфа Миссионерская позиция
4 «Юлия и атлет» атлет Юлия Старшая Женщина сидит на мужчине, повернувшись к нему спиной Дочь 1-го римского императора Августа, была сослана отцом на остров за разврат, ставший достоянием широкой публики
5 «Геркулес и Деянира» Геракл Деянира Мужчина, стоя лицом к лицу, поддерживает женщину за бедра на руках и на своём колене
6 «Марс и Венера» Арес Афродита Лёжа лицом к лицу, женщина сверху. Миссионерская позиция наоборот.
7 «Культ Приапа» Бог Пан или некий сатир Женщина-сатир Женщина сидит перед стоящим мужчиной
8 «Антоний и Клеопатра» Марк Антоний Клеопатра VII В положении лежа на боку, лицом к лицу
9 «Вакх и Ариадна» Дионис Ариадна «Прыжок лягушки». Женщина с широко разведёнными согнутыми ногами в положении спиной к стоящему мужчине, который держит на весу её бедра.
10 «Полиен и Хрисеида» Полиен Хрисеида Мужчина на коленях перед лежащей на спине женщиной. Вариация миссионерской позиции (лицом к лицу). Полиен — отсутствующий в мифологии герой, поздняя выдумка
11 «Сатир с женой» Некий сатир Его супруга-сатир Миссионерская позиция (мужчина стоит, женщина сидит)
12 «Юпитер и Юнона» Зевс Гера Мужчина стоит, опираясь одним коленом на кровать, женщина полулежит перед ним на кровати
13 Мессалина в каморке Лициски Клиент римского борделя Валерия Мессалина Вариация предыдущей позиции с мужчиной, стоящим на обеих ногах Жена императора Клавдия прославилась своей похотью. Чтобы удовлетворить болезненную страсть, посещала бордели, где отдавалась любому клиенту.
14 «Ахилл и Брисеида» Ахилл Брисеида Мужчина держит на руках обхватившую его руками и ногами женщину Одна из любимых режиссёрами поз в эротических сценах в кино
15 «Овидий и Коринна» поэт Овидий, автор наставлений по любви Коринна, его возлюбленная Миссионерская позиция, изображение позиции № 3 с другого ракурса
16 «Эней и Дидона» Эней Дидона Ласки указательным пальцем Наиболее прикрытые одеждой (среди прочих гравюр) персонажи в компании Купидона со свечкой
17 «Алкивиад и Гликера» Алкивиад гетера Гликера Мужчина стоит перед лежащей на спине женщиной и обхватывает руками её колени. Одна нога женщины выпрямлена высоко вверх. Это анахронизм, так как Гликера жила в эллинистический период, на два столетия позже Алкивиада
18 «Пандора» Мужчина в короне, предположительно Эпиметей Пандора Лежа на боку лицом к лицу с переплетёнными ногами Мальчик со свечой, возможно, намекает на картину греческого живописца Антифила; она называлась «Мальчик, раздувающий огонь» и описана Плинием Старшим в Естественной истории.

Слава

«Позы» Аретино стали синонимом разврата, а число поз увеличивалось от 16 по нарастающей, видимо, прибавляемые новыми авторами:

  • Аббат де Брантом[6] в книге «Галантные дамы» (прозванной «Новым Декамероном») с иронией описывает отношение высшей французской аристократии к иллюстрациям Аретино:

«Он [герцог Анжуйский] приобрел у ювелира великолепный кубок позолоченного серебра тончайшей работы, истинный шедевр ювелирного искусства, доселе невиданный: в нижней части этого кубка весьма изящно и прихотливо были вырезаны фигурки мужчин и женщин в позах Аретино, а наверху столь же мастерски изображались различные способы соития зверей; там-то и увидел я впервые (впоследствии мне частенько доводилось любоваться сим кубком и даже, не без смеха, пить из него) случку льва со львицею, вовсе не похожую на спаривание всех прочих животных; кто сие видел, тот знает, а кто не видел, тому и описывать не берусь. Кубок этот стоял у принца в столовой на почетном месте, ибо, как я уже говорил, отличался необыкновенной красотою и роскошью отделки что внутри, что снаружи и радовал глаз. Когда принц устраивал пир для придворных дам и девиц, а такое случалось часто, то по его приказу виночерпии никогда не забывали поднести им вина в этом кубке; и те, что ещё не видали его, приходили в великое изумление и, взяв кубок в руки или уже после того, прямо-таки теряли дар речи; другие краснели, не зная, куда деваться от смущения, третьи шептали соседкам: „Что же тут такое изображено? По моему разумению, это мерзость из мерзостей. Да лучше умереть от жажды, нежели пить из эдакой посудины!“ Однако же им приходилось либо пить из описываемого кубка, либо томиться жаждою, вот почему некоторые дамы пили из него с закрытыми глазами, ну а другие и этим себя не утруждали. Те дамы или девицы, кто знал толк в сем ремесле, посмеивались втихомолку, прочие же сгорали от стыда».

Он также пишет: «Одна дама, хранившая у себя в комнате с разрешения мужа томик Аретино, признавалась любовнику, что книги и другие выдумки хорошо ей служат». Некий придворный подарил своей любовнице альбом с картинками, изображающими аристократок во всех любимых Аретино двадцати семи позах. Книга обошла весь королевский двор и произвела любопытный эффект. Когда одна из дам просматривала её с двумя подругами, то так возбудилась, что «впала в любовный экстаз на виду у присутствующих и не смогла пойти дальше четвёртой страницы, лишившись чувств на пятой».[7]

  • Дени Дидро в «Племяннике Рамо» пишет: «разве все это может помешать тому, что сердце её пылает, что вздохи вырываются из её груди, что страсть её разгорается, что желание преследует её и что воображение рисует ей ночью сцены из „Монастырского привратника“ или позы из Аретино?»
  • Английский король Карл II говорил, что его любовница леди Каслмейн знала поз больше, чем Аретино[7].
  • Казанова в своих воспоминаниях пишет, что он отпраздновал новый 1753 год с монахиней в аретиновской позе: «— А пока я взял в твоем будуаре одну книжечку. Это позы Пьетро Аретино. В оставшиеся три часа я хочу некоторые из них испробовать. — Мысль достойна тебя; но там есть позы неисполнимые, и даже нелепые. — Верно; но четыре весьма заманчивы. Трудам этим мы предавались все три часа».[8] В другом месте он пишет: «В перерыве, видя их покорность и похотливость, я заставил их принимать сложные позы по книжке Аретино, что развлекло их сверх всякой меры».
  • Александр Пушкин в одном из своих писем писал, несколько преувеличив число поз Аретино: «Я буду передразнивать обезьяну, злословить и нарисую вам г-жу N в 36 позах Аретино»[9].
  • Альфред де Мюссе, «Галиани»: «Элевантино и Аретино были нищими перед нашей фантазией».

Произведения по мотивам

  • В 2007 году Майкл Найман положил 8 из этих стихотворений на музыку — 8 Lust Songs. После исполнения в 2008 году в Cadogan Hall они были сняты с программы по причине непристойности[10].
  • Современный роман «16 наслаждений» Роберт Хелленга. Молодая американка, реставратор книг, едет в Италию спасать искалеченные наводнением произведения. В женском монастыре кармелиток, где героиня работает над восстановлением библиотеки, собранной Лючией де Медичи, одна из монахинь находит шокирующую книгу. С одним из молитвенников переплетен сборник эротических рисунков ученика Рафаэля с сопровождающими их непристойными сонетами Пьетро Аретино. Книга уникальна, все другие экземпляры уничтожены церковью. Главная героиня — Марго решает продать книгу, чтобы выручить деньги для защиты монахинь и их прав на владение библиотекой от епископа. Для того чтобы продать книгу, её следует отреставрировать. Работа над этой возбуждающей книгой превращает жизнь героини в настоящее приключение.

См. также

Напишите отзыв о статье "Позы Аретино"

Примечания

  1. [metapoetry.narod.ru/stat/stat16.htm Константин Кедров. В любви все позы религиозны (Рецензия на книгу «Любовные позиции эпохи Возрождения»)]
  2. Пиратское издание было найдено в 1920-х годах, принадлежало Тосканини, теперь в частной коллекции.
  3. Перевод Алексея Пурина
  4. [www.artarchiv.net/doku/museum/Aretino.htm Aretino and his Sixteen Postures]
  5. М, Л. Гаспаров. Записи и выписки. 2-е изд., М., НЛО, 2008, с. 35
  6. Аббат де Брантом (Brantôme, в миру Пьер де Бурдей, 1540—1614 гг.). Современникам сочинения Брантома были известны в списках — впервые их напечатали в Голландии в 1666 году.
  7. 1 2 [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/montg/03.php Монтгомери Х. История порнографии]
  8. [lib.babr.ru/index.php?book=429 Джакомо Казанова. История моей жизни]
  9. [www.rvb.ru/pushkin/02comm/1244_61.htm Пушкин. Письмо 61. Майгин и неизвестной (черновое).]
  10. [www.classicalsource.com/db_control/db_news.php?id=993 Michael Nyman Festival Controversy]

Библиография

  • Издания:
    • Русское издание «Любовные позиции эпохи Возрождения». Составитель О. Я. Неверов. М., 2002. ISBN 5-7654-1170-3,5-94730-054-0. Перевод сонетов Алексея Пурина.
    • Развратные сонеты Пьетро Аретино. Стихи и переводы, 2007. ISBN 978-5-98628-083-7. [plutser.ru/literature_mat/petenko_perevody Перевод стихов Игоря Петенко]
    • I Modi : the sixteen pleasures : an erotic album of the Italian renaissance / Giulio Romano … [et al.] edited, translated from the Italian and with a commentary by Lynne Lawner. Northwestern University Press, 1988. ISBN 0-7206-0724-8
  • Исследования:
    • [books.google.ru/books?id=s3_-Qd8KvbsC&pg=PA33&lpg=PA33&dq=aretino+marcantonio+Raimondi+erotic&source=bl&ots=75i_Tf-b9m&sig=0ARL84qk16VB7cIqmoFQql7H9cE&hl=ru&ei=DciaSajXAo2W0AW1_YGADw&sa=X&oi=book_result&resnum=2&ct=result Bette Talvacchia. Taking Positions: On the Erotic in Renaissance Culture. 2001]

Ссылки

  • [www.pornokrates.com/aretino.html Pietro Aretino and his Sixteen Postures, 1524] (англ.)
  • [ironie.free.fr/iro_84.html Les cuivres secrets] (фр.)

Отрывок, характеризующий Позы Аретино

Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.