Покровская церковь (Александров)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Покро́вская, ранее Тро́ицкая, це́рковь в бывшей Александровской Слободе, ныне городе Александровешатровый, на погребах и подклетах, трёхапсидный храм начала XVI века.

Согласно археологическим открытиям 1990-х годов, церковь была возведена в 1510-х годах, ранее церкви Вознесения в Коломенском (1529—32 годы). Соответственно, Троицкая церковь — первый каменный шатровый древнерусский храм.

В настоящее время Троицкая церковь входит в комплекс зданий музея-заповедника «Александровская слобода». В храме службы не проводятся, но он открыт для посещения как музейная экспозиция.





Датировка

Летописной даты памятник не имеет. В источниках церковь Троицы упоминается впервые в 1571 году в свадебном разряде царевича Ивана Ивановича. Со II половины 60-х годов XVI века до 1582 года священником собора был крупнейший композитор эпохи Ивана Грозного Фёдор Крестьянин.

После польско-литовской интервенции она обозначена среди четырёх церквей разорённого Государева двора. В 1641 году пустующая церковь была отремонтирована и освящена, рядом с ней были заново возведены «царские хоромы» — жилая деревянная часть дворца. В 1680 году церковь Троицы перестраивается в большую монастырскую трапезную церковь. С запада к ней пристраивается двустолпная палата с шатровой колокольней, церковный шатёр перегораживается дополнительным восьмигранным купольным сводом, алтари расширяются, а на юго-восточном углу строится новый придел Фёдора Стратилата (в честь ктитора монастыря царя Фёдора Алексеевича) взамен старого, возле северо-восточного угла, того же посвящения. По окончании строительства Троицкая церковь была переосвящена: её престол был перенесён в соседнюю соборную Покровскую церковь (ныне Троицкий собор), а престол собора — в Троицкую.

До 1990-х годов шатровая Троицкая церковь датировалась вторым строительным периодом Слободы — пребыванием в ней Ивана IV1565 по 1582 год; поскольку строительство могло начаться несколько ранее приезда Грозного в Слободу, то в качестве даты ориентировочно принимались 1560—1570-е годы). Основанием для такой датировки был её шатровый верх: традиционно считалось, что первым шатровым храмом была церковь Вознесения в Коломенском, построенная в 15291532 годах, и на базе этой теоретической предпосылки Троицкая церковь не могла датироваться первым строительным периодом Слободы — 1510-ми годами (временем пребывания в ней Василия III).

В этом виде датировка Троицкой церкви просуществовала до исследований В. В. Кавельмахера. В 1980—1990-е годы он провел беспрецедентную по масштабам серию раскопок и зондажей, выявивших принципиальный факт: Покровский собор, Троицкая церковь, Успенская церковь и церковь Алексея митрополита (ныне Распятская колокольня) в Александровской слободе были возведены в одном строительном периоде. В. В. Кавельмахер показал (и это подтвердили дальнейшие исследования сына В.В. Кавельмахера С. В. Заграевского), что этим строительным периодом были 1510-е годы. Но эта версия пока не подтверждается другими авторитетными исследователями.

Таким образом, можно предположить, что церковь Троицы была построена Василием III в его резиденции (в дальнейшем Александровскую слободу унаследовал Иван Грозный).

Описание

Троицкая церковь соответствует типу шатрового храма, близкому к традиционному, с тремя апсидами, с четвериком, завершённым горизонтальной тягой, с кокошниками, перенесёнными на грани восьмерика. Древнее ядро Троицкой церкви состоит из собственно церкви, двойного (с двумя помещениями) белокаменного подклета и заалтарной казённой палаты. Под подклетом находятся два глубоких погреба. При общей растянутости здания в восточном направлении, все его расположенные в три этажа помещения, начиная с погребов, имеют поперечную ориентацию и слегка вытянутый план. Главный фасад здания — южный, некогда обращённый к центру дворца Василия III (воз­можно, к тронному залу).

Церковь и палата представляют собой причудливое сочетание двух взаимопроникающих объёмов разной высоты и разной конфигурации (церковь — «верх шатром», палата — «низменной» архитектуры). Несколько «сдавленный» церковный четверик поставлен на высокий белокаменный цоколь и увенчан белокаменным некрепованным карнизом оригинального профиля. Четверик и шатёр инкрустированы кирпичными ковчегами-впадинами.

Церковь Троицы выстроена из большемерного кирпича и белого камня на дубовых осадочных и металлических внутристенных и проёмных связях, на высококачественном известковом растворе. Кладка смешанная, от яруса к ярусу объём белого камня постепенно убывает. В третьем, церковном, ярусе из белого камня целиком (кроме сводов) была выложена только казённая палата и три алтарных апсиды. В отделке же церкви и придела кирпич уже преобладает. Из белого камня здесь выложены только цоколи, лопатки и порталы (не полностью), конструктивные «накрывные» элементы карнизов и кокошников, а также облицованы до половины высоты стены в интерьере. В остальном верхние части здания почти целиком кирпичные.

Белокаменные в своей основе, «плоскостные» порталы храма принадлежат руке иностранного художника. Южный и северный порталы, а также портал придела Фёдора Стратилата — щипцовые; западный — с полуциркульным верхом. Уникальная для XVI века черта архитектуры — аркасолий под западной стеной (возможно, захоронение кого-то из членов монаршей семьи).

Зодчий

Согласно историко-архитектурным исследованиям Заграевского, архитектором Троицкой церкви был Алевиз Новый. Итальянский зодчий строил свои храмы на Руси так, как понимал русскую архитектуру, и применял те общие объёмно-композиционные и декоративные решения, которые видел вокруг себя, не отказываясь при этом от собственного творческого поиска и от базовых приёмов Ренессанса. В связи с этим Заграевский предполагает, что возведённый Алевизом каменный шатёр над наосом храма Троицы в Александровской слободе был построен под впечатлением общей высотности и «стрельчатости» русских церквей, в том числе и деревянных. Последние благодаря их огромному количеству формировали общий облик древнерусского храмового зодчества не в меньшей (если не в большей) степени, чем немногочисленные каменные храмы, тем более что строительство шло не в «белокаменной» Москве, а в провинции — Александровской слободе. Применение в Троицком храме вместо купола шатра, возможно, было со стороны Алевиза Нового намеренным внесением в каменное зодчество «древодельных» мотивов, чтобы органично увязать в единый архитектурный ансамбль каменные храмы Александровской слободы и преимущественно деревянный (хотя и с многочисленными каменными палатами) дворец Василия III.

Поновления и реставрация

Согласно одному из предположений, именно в Покровской церкви служил распевщиком один из первых известных по имени русских композиторов, Фёдор Крестьянин.

В XVII веке храм был окружён новыми постройками и оказался как бы «утопленным» посреди этих объёмов. Среди пристроек — четырёхгранная шатровая колокольня, на которой некогда были установлены часы, исчислявшие время по восходу и заходу солнца. Фрагменты старинного часового механизма хранятся в местном музее.

За XVIII и XIX века бывшая придворная церковь подвергалась многочисленным «поновлениям», исказившим её первоначальный облик. В северной стене отмечались глубокие трещины и деформации. Комплексная реставрация проходила в 1960-64 гг. При этом были восстановлены четырёхскатная крыша трапезной и лемеховое покрытие шатра.

В XVI веке храм был расписан. Фрески сохранились главным образом в шатре, фрагменты найдены в средней апсиде и на откосах западного окна. В 1863 году иждивением купчихи Зориной древняя живопись была заменена новой, тогда же поменяли иконостас.

Напишите отзыв о статье "Покровская церковь (Александров)"

Ссылки

  • [www.kawelmacher.ru/science_kavelmakher8.htm Кавельмахер В. В. Государев двор в Александровой слободе (опыт реконструкции)]
  • [www.kawelmacher.ru/science_kavelmakher9.htm Кавельмахер В. В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы (сборник статей)]
  • [www.zagraevsky.com/sloboda_book1.htm Заграевский С. В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы]

Отрывок, характеризующий Покровская церковь (Александров)

Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.