Покровский, Владимир Александрович (архитектор)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Александрович Покровский
Основные сведения
Место смерти

Ленинград

Работы и достижения
Работал в городах

Санкт-Петербург - Петроград - Ленинград, Москва, Нижний Новгород, Царское Село, Лейпциг

Архитектурный стиль

Неорусский стиль, Неоклассицизм

Важнейшие постройки

храм Покрова Богородицы в Пархомовке, храм апостолов Петра и Павла на Шлиссельбургских пороховых заводах, Феодоровский собор в Царском Селе, храм Св. Алексия в Лейпциге, Государственный банк в Нижнем Новгороде, Ссудная казна в Москве, часовня Прохоровых на Новодевичьем кладбище, старообрядческий храм Успения Богородицы в Нижнем Новгороде

Реставрация памятников

Софийский собор в Царском Селе, церковь в с. Малый Студенец Тамбовской губ.

Награды
3-й ст.

Владимир Александрович Покровский (6 марта 1871, Москва — 30 апреля 1931, Ленинград) — русский зодчий, градостроитель, реставратор, исследователь архитектуры, преподаватель, общественный деятель.





Биография

Родился 6 (18) марта 1871 года в Москве.

Завершив обучение в Московском Реальном училище, летом 1892 года приезжает в Санкт-Петербург и поступает в Высшее художественное училище Императорской Академии художеств.

Начал работать помощником у известных архитекторов после окончания второго курса: вёл надзор за работами, осуществлявшимися по проектам академиков архитектуры В. А. Шретера (строительство Экипажного заведения и перестройка Мариинского театра) и Р. Р. Марфельда (строительство Винного завода на Ватном острове).

После окончания общих классов выбирает для продолжения обучения мастерскую Л. Н. Бенуа.

Диплом «Публичная библиотека в столице».

В. А. Покровский становится помощником Л. Н. Бенуа. Летом 1898 г., отказавшись от пенсионерской поездки за границы империи, он едет в Варшаву, где в то время идут основные строительные работы по возведению собора Св. Александра Невского (освящен в мае 1912 г.).

Одновременно с 1899 по 1902 г. принимает участие в надзоре за строительством и украшением храма Св. Георгия Победоносца на Гусевских Стекольных заводах Ю. С. Нечаева-Мальцева.

Совместно со своим учителем, В. А. Покровский в 1904—1905 гг. реставрирует Софийский собор в Царском Селе; по их совместному проекту рядом с храмом возводится колокольня с часовней в нижнем ярусе. Также ими исполнен конкурсный проект нового здания биржи в Рыбинске (1911 г.).

Исследование древнерусского зодчества

В. А. Покровский считает необходимым для себя сосредоточиться «…на изучении, собирании материалов и посильной обработке памятников родной старины в применении к современным постройкам». Зодчий совершил путешествия в Киев, по Московской, Владимирской, Ярославской губерниям, областям, принадлежавшим ранее Новгороду и Пскову, где выполнял фотосъёмку, производил обмеры, вёл наблюдения и собирал материал для дальнейшей обработки.

Фотографии, выполненные зодчим можно увидеть на страницах первого тома «Истории Русского искусства», для которого по приглашению И. Э. Грабаря им совместно с А. В. Щусевым были написаны главы посвящённые искусству Новгорода и Пскова.

Звания. Награды

Академическое Собрание Императорской Академии художеств (ИАХ) 29 октября 1907 года избирает В. А. Покровского академиком; в 1909 году — действительным членом ИАХ; в конце 1910 года — кандидатом в члены Совета, в 1915 году — непременным членом Академии на следующие пять лет в состав Совета ИАХ.

В 1912 году награждён орденом Св. Анны 3-й степени вне правил за работы по Феодоровскому собору в Царском Селе и собору Св. Александра Невского в Варшаве и Командорским крестом ордена Альбрехта королём Саксонии за павильон в Дрездене.

В 1913 году в знак признания заслуг при возведении храма-памятника Святителя Алексия на поле Битвы народов Саксонским Правительством зодчему пожаловано звание профессора.

В октябре 1913 года ему пожаловано звание архитектора Высочайшего Двора.

Участие в деятельности обществ

Владимир Александрович в разные годы принимал участие в деятельности обществ и комиссий:

  • Императорского Санкт-Петербургского Общества архитекторов — Петроградского — Ленинградского Общества архитекторов;
  • Общества архитекторов-художников (1903—1931 гг.);
  • возрожденного «Мира искусства» (с 1910 г.);
  • Общества взаимопомощи русских художников;
  • Общества изыскания средств для технического образования женщин (1905 г.; с января 1908 г. член Совета общества);
  • Общества возрождения художественной Руси;
  • Строительной Петроградской комиссии Государственного банка;
  • Правительственного Комитета по водопадам (1917 г.);
  • Комитета Историческо-архитектурной выставки (1911 г.; состоялась в залах Императорской Академии художеств);
  • Комиссии по изучению и описанию памятников Старого Петербурга (1907 г.);
  • Комитета Музея Старого Петербурга (1909—1918 гг.);
  • Комиссии по изучению церковной росписи;
  • Комиссии по собору Василия Блаженного (1912—1917 гг.);
  • Комитета Музея Допетровского искусства и быта (1908 г.);
  • Устроительного комитета Всероссийского съезда художников (состоялся в С.-Петербурге в конце декабря 1911 — начале января 1912 г.);
  • Комиссии по учреждению самостоятельного ведомства изящных искусств (март 1917 г., так называемой Комиссии Горького).

С апреля 1912 г. по март 1918 г. занимал должность архитектора Русского музея Императора Александра III-го.

В 1908 году снимки недавно построенных церквей и их обстановки в числе других его работ были представлены на выставке при международном конгрессе архитекторов в Вене. Вскоре после её закрытия последовали выставки в других художественных столицах Европы: Лондоне, Париже, Мюнхене и Риме.

Состоял членом жюри двух международных выставок: Художественно-строительной и Художественно-промышленной, состоявшихся в С.-Петербурге в 1908 г.

Зодчий избирается в состав судей по конкурсу на проект кладбищенских зданий на столичном Еврейском кладбище (в 1907 г.), а также конкурсу проектов храма в память 300-летия Дома Романовых в С.-Петербурге.

Преподавательская деятельность

Начало преподавательской деятельности В. А. Покровского совпало с открытием нового высшего учебного заведения столицы — Высших Женских Политехнических Курсов (в 1915 г. преобразованы в Женский Политехнический, а в 1918 г. во Второй Петроградский Политехнический институт), где вёл занятия по архитектурному проектированию с мая 1906 г. до упразднения вуза в августе 1924 г.

С марта 1912 г. по август 1917 года — помощник профессора-руководителя мастерской Л. Н. Бенуа Высшего художественного училища Академии художеств.

С июня 1914 г. по 1929 г. преподаватель профессор Института гражданских инженеров (три года преподаёт в трёх высших учебных заведениях столицы одновременно).

Во время Первой мировой войны также занимал должность директора курсов военно-строительных техников при организованном Комитете военно-технической помощи.

С мая 1920 г. по июнь 1922 г. профессор двух петроградских институтов командируется в Новочеркасск по просьбе руководства Донского Политехнического института.

Начало пути. Конкурсы

В ранний отрезок своего самостоятельного творчества В. А. Покровский часто принимал участие в конкурсах объявляемых Императорским СПб Обществом Архитекторов и ИАХ. История конкурса на церковь во имя Иоанна Крестителя в Кашине 1904 г. примечательна тем, что указанный заказчиком стиль, который станет для В. А. Покровского находкой и прославит его имя, ещё не имел названия. Совместно с Мунцем О. Р. им исполнены два варианта храма в «новейшем стиле», удостоенные 1-й и 2-й премии.

Главные черты своего почерка В. А. Покровский выработал к 1905 г. и остался верен им всю недолгую творческую жизнь; следуя основным выработанным приёмам, в последующие годы лишь разрабатывал их, доводя до совершенства. Многие находки были сделаны им чуть раньше современников, другие — не им обретенные — применены чуть лучше, расположены более уместно, прочувствованно. Большинство проектов исполнялись в двух, а то и трёх сильно разнящихся вариантах.

Зодчий использовал все виды строительных материалов: дерево, дикий камень, кирпич, железобетон, стекло. Смело совмещал деревянные венчания храмов с каменным основанием, как например, в проектах церквей на Тонком мысу в Геленджике и на ст. Шаховской. Крупные деревянные храмы спроектированы им для посёлка при пороховых заводах и в с. Ясенки Московской губ.

Проекты церкви в Кашине , Московского Купеческого собрания, Городского дома в Хабаровске и, как ни странно, Армянской церкви для Баку предварили появление конкурсного проекта Военно-Исторического музея 1908 г. — одного из виднейших проектов своего времени как по размерам, так и по своим высоким художественным качествам.

С 1910 г. В. А. Покровский более не принимает участие в конкурсах объявляемых Императорским СПб Обществом Архитекторов и ИАХ, получая или именные заказы или участвуя в именных (закрытых) конкурсах. В числе первых построек, осуществленных по проектам молодого зодчего, не оказалось конкурсных — надгробные памятники (Сапожникову А. А.) и часовни-усыпальницы (семейств Голубевых и Посполитаки) созданы им по заказам.

Два храмовых ансамбля — апостолов Петра и Павла на Шлиссельбургских пороховых заводах, и Покрова Богородицы в Пархомовке Киевской губ., состоящие из величественных церквей, небольших домов, каменных оград с воротами и уличными фонарями, работа над которыми велась зодчим в 1903—1907 гг., стали вехами в истории русского стиля. Этими постройками громко, во весь голос, заявили о себе новые силы национального направления русского искусства — молодые русские художники — В. А. Покровский, Н. К. Рерих, В. А. Фролов.

Царское Село

Вскоре В. А. Покровскому своими произведениями удалось изменить отношение Высочайшего двора и его окружения к национальному наследию. В 1909 г. по проекту А. Н. Померанцева в Царском Селе было начато строительство храма для Собственных Е. И. В. Сводного полка и Конвоя. До этого времени императорская чета не отдавала предпочтения какому-либо стилю и не имела ясных представлений о виде будущего храма. Пожелание Императрицы «чтобы до окончания вновь сооружаемого храма… в полку была установлена временная походная церковь» привело к появлению цепи событий, которая вывела новое национальное направление на передовые рубежи, повлекла за собою воскрешение лучших достижений допетровской Руси и в других областях отечественного искусства.

Приспособление казарменного помещения под храм, причём временный, заведомо обречённый на недолгое существование — повлекло за собой другие переустройства. Под чрезвычайно сильным впечатлением произведенным отделкой небольшого помещения, иконостас типовой походной церкви был заменен на новый, исполненный по рисунку В. А. Покровского.

Исключительное значение в судьбе зодчего имело знакомство с Дмитрием Николаевичем Ломаном, бывшего не только выдающимся организатором, но и отчасти, соавтором художников.

Стараниями Д.Н. Ломана через год после начала работ ему передаётся проектирование и строительство каменного полкового храма; то же происходит со зданием Офицерского собрания. Каменный вокзал Особой Императорской железнодорожной ветки на месте сгоревшего деревянного строится также по замыслу Покровского в едином духе с упомянутыми постройками.

Эти здания, возведённые в 1910—1912 гг., предопределили стиль построек, сооруженных по заказу окружения последнего русского императора в Царском Селе, Петрограде и его окрестностях (в имениях, дачных посёлках, воинских частях).

Православные храмы, спроектированные В. А. Покровским, к концу 1910-х гг. должны были стать украшением улиц и площадей европейских столиц — Гааги, Лондона, Рима, Праги (генеральное консульство). Ещё более крупные и величественные сооружения предполагалось возвести в Петрограде (Троицкий собор на месте старейшего столичного храма), Нижнем Новгороде; в только что основанном городе на берегу Кольского залива (собор Николая Чудотворца в Мурманске). Посёлки при двух гидроэлектростанциях обещали вписать новую яркую страницу в русское градостроительное искусство.

Осуществлённые замыслы

Храмовые постройки

  • Колокольня. Малый Студенец, имение кн. Енгалычевых. Шацкий уезд Тамбовской губернии (1905—1907 гг.);
  • Феодоровский собор в Царском Селе (1910—1912 гг.; при участии Максимова В. Н.);
  • Церковь св. Михаила Черниговского на Тонком мысу в Геленджике (1910—1912 гг.; искажена в 1990-е гг.);
  • Храм Успения Богородицы на Новом кладбище в Нижнем Новгороде (1914—1916 гг.);
  • Церковь Св. блгв. князя Александра Невского в селе Марьино Рузского уезда Московской губернии (1915—1917 гг.)

Общественные постройки

  • Дом в имении В. А. фон Ренненкампфа «Самарка» на Неве. Шлиссельбургский уезд С.-Петербургской губернии (1905—1907 гг.; перестроен в начале 2000-х гг.)
  • Школы на Гусевских заводах Ю. С. Нечаева-Мальцева. Меленковский уезд Владимирской губернии (1908 г.);
  • Павильон на международной гигиенической выставке в Дрездене (1911 г.; разобран по окончании выставки; керамист Ваулин П. К.);

Памятники. Малые архитектурные формы

Неосуществленные замыслы

  • Римско-католический костел Св. Николая на Большой Васильковской ул. в Киеве (1898 г.; конкурс, 4-я премия);
  • Театр каменный на 1 500 человек в Екатеринославе (1901 г.; конкурс);
  • Церковь и склеп над могилой В. И. Березина в имении Суук-Су под Гурзуфом (1901 г.; конкурс, 2-я премия);
  • Церковь св. ап. Петра и вмч. Варвары в имении графа В. П. Кочубея Згуровка Полтавской губернии (1901 г.; совместно с Погонкиным В. А.; конкурс, 2-я премия);
  • Церковь св. Николая Чудотворца и мч. царицы Александры при городской детской больнице на Большом Сампсониевском пр., д. 65 в С.-Петербурге (1902—1903 гг.; совместно с Мунцем О. Р.; конкурс, 2-я премия);
  • Фасад в стиле модерн городского дома на Большой Морской ул., д. 63 в С.-Петербурге (1903 г.; конкурс, 1-я премия);
  • Церковь во имя Иоанна Крестителя в Кашине Тверской губернии. (1903—1904 гг.; совместно с Мунцем О. Р.; конкурс, 1-я и 2-я премии);
  • Московское Купеческое Собрание. Малая Дмитровка ул., д. 6. (1905 г.; конкурс);
  • Городской дом в Хабаровске. (1907—1908 гг.; конкурс);
  • Армянская церковь в Баку. (1907 г.; конкурс, разделил 1-2 премии);
  • Церковь деревянная в селе Ясенки Московской губернии (1908 г.);
  • Военно-исторический музей в С.-Петербурге (1908 г.; конкурс, 1-я премия);
  • Церковь Крестовоздвиженского православного трудового братства на хуторе Воздвиженский Глуховского уезда Черниговской губернии (1909 г.);
  • Народный дом им. Аксакова в Уфе (1909 г.; конкурс);
  • Церковь Сводного Е. И. В. полка в Царском Селе (1910 г.);
  • Бородинский мост через Москву-реку в Москве (1910 г.; инж. Кривошеин Г. Г., Александров И. Г.; конкурс);
  • Церковь при российском императорском посольстве в Риме (1913 г.);
  • Дом для почетных гостей в г. Верхотурье Пермской губернии (1913 г.);
  • Церковь при Императорской Российской миссии в Гааге (1913—1916 гг.);
  • Церковь Елизаветинской общины на станции Шаховская Московско-Виндаво-Рыбинской ж. д., Зубцовского уезда Тверской губернии (1914 г.);
  • Женская гимназия в Солигаличе Костромской губернии (1914 г.);
  • Русский собор (церковь) в Лондоне (1914—1917 гг.);
  • Стадион на Ватном острове в Петрограде (1914—1917 гг.; совместно с Китнером И. С.);
  • Троицкий собор на Троицкой площади в Петрограде (1915 г.; конкурс закрытый);
  • Рюриковский Народный дом в Старой Ладоге Новоладожского уезда Петроградской губернии (1915 г.);
  • Генеральное консульство в Богемии в Праге (1915 г.);
  • Государственный Банк в Новгороде Великом (1914—1916 гг.);
  • Храм-памятник на братской могиле жертв войны с Германией у ж. д. ст. Обухово близ Петрограда (1916 г.);
  • Варшавский политехнический институт, эвакуированный в 1916 г. Административные, учебные и лабораторные корпуса, водонапорная башня, электростанция, выставочный павильон. Нижний Новгород. Рядом с Крестовоздвиженским монастырём (у нынешней пл. Лядова). (1916—1917 гг.; при участии Феддерса П. А.);
  • Мост через Оку в Нижнем Новгороде (1917 г.; инж. Кривошеин Г. Г.);
  • Собор Св. Николая Мирликийского в Романове-на-Мурмане Александровского уезда Архангельской губернии (1916—1917 гг.);
  • Силовая станция (ГЭС) на реке Малой Иматре и посёлок при ней, Выборгская губ. (1917 г.; воен. инж. Кривошеин Г. Г.);
  • Вокзал на станции Калязин Верхне-Волжской ж. д., Тверская губ. (1917 г.);
  • Вокзал на станции Углич Верхне-Волжской ж.д., Ярославская губ. (1917 г.);
  • Волховская силовая станция (ГЭС) и поселок при ней, Новоладожский уезд Петроградской губ. (1917—1926 гг.; инж. Кривошеин Г. Г.)

Часовни. Памятники. Малые архитектурные формы

Адреса. Санкт-Петербург — Петроград — Ленинград

Места проживания:

  • 5-я линия Васильевского острова, д. 4, кв. 30. (1892 г.);
  • Большая Подьяческая ул., д. 9, кв. 14. (1897 г.);
  • Средняя Подьяческая ул., д. 10, кв. 11. (1899 г.);
  • Тучков пер., д. 11, кв. 5. (1905—1907 гг.);
  • 13-я линия В. О., д. 16, кв. 19. (1907—1931 гг.).

Места преподавательской деятельности:

  • Университетская наб., д. 17. Императорская Академия художеств. Высшее художественное училище. Обучался в 1892—1898 гг., преподавал в 1912—1917 гг.
  • Загородный пр., д. 68, угол Серпуховской ул., д. 2. Высшие Женские Политехнические курсы — Женский Политехнический институт. Преподавал в 1906—1924 гг.
  • 2-я Рота (2-я Красноармейская ул.), д. 4. Институт Гражданских Инженеров. Преподавал в 1914—1929 гг.

Семья

  1. Отец — Александр Николаевич
  2. Мать — Анна Афанасьевна (ум. 1894 г.).
    1. Первая жена — Ольга Сергеевна, урождённая Орлова.
      1. Сын — Борис Владимирович (28 марта 1900 г. — после 1960 г.), художник.
      2. Сын — Всеволод Владимирович.
    2. Вторая жена — Лидия Николаевна, урождённая Кутырева (ум. 1942 г., Ленинград), архитектор.
      1. Дочь — Злата Владимировна (1914 г. — 1942 г., Ленинград).

Память

Творческое наследие зодчего всегда, хоть и с различными оговорками, признавалось современниками и потомками, притягивало к себе. Внимание к нему заметно возросло после поворота советской архитектуры к историческим стилям. В 1937—1938 гг. представителями Академии архитектуры и московского Музея Архитектуры была отобрана и приобретена часть работ В. А. Покровского, хранимых его вдовой.

Приобретение музеем оставшейся части работ зодчего не состоялось, возможно, из-за большой стоимости. Из всего наследия, оцененного представителем музея почти в 35 тысяч рублей, были приобретены работы на 9 855 рублей. О признании ценности произведений В. А. Покровского можно судить по числу построек принятых государством под охрану: в городе Пушкине три из трёх сохранившихся, в Москве две из двух, в Нижнем Новгороде два крупных ансамбля из двух, в Санкт-Петербурге — портал библиотеки ИЭМ.

Скончался после продолжительной болезни 30 апреля 1931 г. в Ленинграде.

Место захоронения неизвестно (предположительно Смоленское кладбище)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4457 дней].

Источники архивные

  • РГИА, ф. 789, оп. 11, д. 146. Личное дело В. А. Покровского, заведённое в Императорской Академии художеств в 1892 году.
  • ЦГИА СПб, ф. 184, оп. 3, д. 65. Личное дело В. А. Покровского, заведённое в Институте гражданских инженеров в 1914 году.
  • ГНИМА, фонд Покровского В. А.

Источники

  • История Русского искусства. Грабарь И. Э. — редактор. СПб. 1910 г. Том 1. Стр. 205—209, 280—302.
  • Вестник Ленинградского университета. 1972 г. № 2. Стр. 149—152. Кириков Б. М. «Академик архитектуры В. А. Покровский (к 100-летию со дня рождения)».
  • Архитектурное наследство. № 21. — М.: «Стройиздат». 1973 г. Стр. 69-82. Кириченко Е. И. «Поиски национального стиля в творчестве В. А. Покровского».
  • Национальный стиль в архитектуре России. Лисовский В. Г. — М.: «Совпадение». 2000 г. Стр. 5, 207, 288—304, 311, 313, 315, 327, 329, 333, 339, 345.
  • Невский архив. Выпуск VI. СПб.: «Лики России». 2003 г. Стр. 471—497. Гаврилов С. А. «Зодчий В. А. Покровский в Петербурге — Петрограде — Ленинграде».
  • Архив наследия 2003. Москва: Институт Наследия. 2005 г. Стр. 224—275. Гаврилов С. А. «Жизненный путь зодчего В. А. Покровского».
  • Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Выпуск 17. Кононенко Е. А. — составитель. СПб.: ГМИСПб. 2008 г.
  • Волшебный замок Российской империи: альбом. - Н.Новгород: Литера,2013 г. - 256 с., илл.

Напишите отзыв о статье "Покровский, Владимир Александрович (архитектор)"

Отрывок, характеризующий Покровский, Владимир Александрович (архитектор)

– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.