Покровский монастырь (Москва)

Монастырь
Покровский ставропигиальный женский монастырь
Страна	Россия
Адрес	Москва, Таганская ул., д. 58
Конфессия	Православие
Епархия	Московская
Тип	Женский ставропигиальный
Основатель	Царь Михаил Фёдорович
Дата основания	1635
Здания: Храм Покрова Пресвятой Богородицы • Храм Воскресения Словущего
Реликвии и святыни	Мощи блаженной старицы Матроны, Икона Божией Матери «Взыскание погибших»
Настоятель	игуменья Феофания (Мискина)
Статус	Действующий монастырь
Сайт	[www.pokrov-monastir.ru/ Официальный сайт]

Покровский монастырь — женский ставропигиальный монастырь Русской Церкви в Москве, у Покровской Заставы (Абельмановская Застава); с 1998 года место нахождения мощей блаженной старицы Матроны.

История

Монастырь основан как мужской в 1635 году царём Михаилом Фёдоровичем в память своего отца — Патриарха Филарета, скончавшегося в праздник Покрова Богородицы. Ранее на месте возведения монастыря находилось кладбище бездомных и странников, поэтому в первые века своего существования монастырь назывался также Божедомским или монастырём на Убогих Домах. Монастырь был достроен при царе Алексее Михайловиче за счёт средств, полученных благодаря сдаче в аренду землевладений, отчего в простонародье назывался также «комнатным».

В 1655 году возведён каменный монастырский собор Покрова Богородицы, выстроенный заново в 1806—1814 годах. В XVIII веке были возведены церковь Воскресения Словущего и 30-метровая трёхъярусная колокольня. С 1680 по 1731 годы Покровская обитель была приписана к Заиконоспасскому монастырю.

В войну 1812 года в монастыре жил французский генерал Мишель Клапаред, командующий Польским корпусом. В этом же году монастырь был разорён, некоторые постройки обители подверглись разрушению.

В 1855 году была освящена перестроенная по проекту М. Д. Быковского церковь Воскресения Словущего; от храма XVIII века остались четыре подкупольных столпа с арками и восточная стена главного алтаря.

Стены, не сохранившиеся с западной стороны, и ворота построены в 1833—1855 годах. Южная часть стены построена в 1886 году по проекту архитектора В. Н. Карнеева.

В конце XIX века, примерно с 1870 года монастырь был преобразован в Покровский миссионерский монастырь. В нём был создан миссионерский институт для подготовки монашествующих, желающих направиться в просветительские миссии. Миссионерский институт активно действовал только во времена архиерейства святителя Иннокентия, митрополита Московского, подготовив несколько десятков миссионеров.

Монастырь закрыт в 1929 году, храмы — в 1926 году, в том же году была взорвана колокольня. Последним наместником Покровского мужского монастыря был архимандрит Вениамин (Милов).

В 1934 году в западной части территории монастыря, на месте монастырского кладбища, был разбит парк культуры и отдыха Ждановского района (ныне Таганский парк); монастырские стены (ограда) в этой части были снесены. В зданиях же монастыря размещались типография, редакция журнала, спортивный зал, биллиардная, киностудия, управление кинофикации. В 1994 году Покровский монастырь был возвращён Русской Православной церкви.

Некрополь

См. также: Категория:Похороненные на кладбище Покровского монастыря

Кладбище при Покровском монастыре площадью 5,4 га было крупнейшим монастырским некрополем Москвы. Здесь были похоронены многие члены семейства Боткиных (в том числе писатель В. П. Боткин, коллекционер Д. П. Боткин, чаеторговцы Пётр Петрович и Пётр Кононович Боткины); купцы и благотворители Хлудовы (из них наиболее известен А. И. Хлудов); русский поэт Д. П. Глебов; коллекционер П. И. Щукин; создатель грамматики якутского языка преосвященный Дионисий (Хитров); видные представители грузинского духовенства. Значительная часть некрополя после 1934 года была снесена (см. ликвидация кладбищ в СССР). На его месте разбит Таганский парк.

Современность

24 ноября 1994 года Священный Синод принял решение о возобновлении Покровского монастыря в качестве женской монашеской обители.

Настоятельница с 22 февраля 1995 года — игуменья Феофания, (в миру Ольга Дмитриевна Мискина, род. 1965), в прошлом насельница Свято-Троицкого Дивеевского монастыря, 14 апреля того же года пострижена в монахини Патриархом Алексием II, возведена в сан игумении 4 апреля 1998 года.

В марте 1995 года зарегистрирован юридический устав монастыря. Возрождение обители началось с октября 1995 года, тогда в стенах наполовину разрушенной Покровской церкви была отслужена первая Божественная литургия, на который молились пять инокинь во главе с матушкой Феофанией. Брат настоятельницы о. Александр сделал из фанеры первый иконостас, на котором укрепили бумажные иконы, сёстры сами и пели. В 1996—1997 годах постановлением правительства Москвы монастырю переданы в бессрочное и безвозмездное пользование сохранившиеся храмы, культовые постройки, другие здания и сооружения, исторически принадлежавшие Покровскому монастырю, а затем и монастырская земля — кроме той, что занимает Таганский парк со стадионом (а это половина былой площади обители).

1 мая 1998 года в монастырь были перенесены останки М. Д. Никоновой, в ночь на 8 марта того же года обретённые из могилы на Даниловском кладбище Москвы. 2 мая 1999 года Матрона Никонова была прославлена в лике местночтимых святых как «блаженная Матрона Московская», а в 2004 году на Архиерейском соборе состоялась общецерковная канонизация.

4 апреля 1998 года освящены три придела Покровского храма первого этажа.

В 1999 году освящён верхний храм Покрова Пресвятой Богородицы, 22 ноября 2001 года, в день 120-й годовщины рождения Матроны Московской, освящён Воскресенский собор. В 2002 году освящена вновь отстроенная трёхъярусная колокольня, точное подобие разрушенной. Восстановлен Святой источник. К 2014 году в монастыре около 50 сестёр.

Монастырь содержит приют для девочек на 40 человек.

Ежедневно монастырь посещают до 3 тыс. паломников, в воскресные и праздничные дни их число доходит до 25 тыс., в дни престольных праздников — до 50 тыс.

Таганский парк

В 2007 году стало известно о предстоящей передаче монастырю Таганского парка, расположенного на месте бывшего некрополя монастыря, что вызвало протесты граждан. В октябре 2007 года мэр Москвы дал поручение городскому правительству подготовить распорядительный документ о передаче монастырю части парка. В январе 2008 года префект ЦАО Москвы огласил компромиссное решение: парк будет передан монастырю, при этом «часть парка будет передана Покровскому женскому монастырю, но туда не входит стадион, и подразумевается возможность использования территории парка жителями округа».

20 февраля 2008 года было опубликовано интервью игумении Феофании, в котором она заверила:

Несмотря на различные странные заявления активистов, мы не планируем, да это и невозможно, ограничивать приходящих в парк людей по национальному, религиозному или ещё какому-то признаку. Тем более, никакого контроля за тем, чтобы в жаркое время люди не приходили в короткой одежде речи быть не может. Монастырь ежедневно посещает несколько тысяч человек, и если уж в самом монастыре мы никого не прогоняем, то что говорить о парке, который мы очень рассчитываем превратить в место отдыха и покоя для всех жителей района.

29 июля 2009 года инициативной группой «Таганский парк» получено письмо из прокуратуры № 7/23-253-08/66808, согласно которому «в июле 2009 года префектурой ЦАО и управой Таганского района с участием представителей патриархии проведено совещание, на котором принято решение об отсутствии юридических оснований для передачи части территории парка монастырю».

Восстановление подворья

Внешние изображения
	[www.mos-stroi.com/GUP_URiRUO/Tekusie_obekty.html Проект часовни, гостиницы и молельного дома]

Монастырскую гостиницу и часовню во имя блаженной Матроны Московской планируется построить до 2015 года. В комплексе с ними планируется построить молельный дом и трансформаторную подстанцию. Проект разработан в ГУП «Управление по реконструкции и развитию уникальных объектов».

7 июля 2009 года состоялись общественные слушания о межевании земли На слушания пришли 48 человек. Поступило 22 замечания и предложения. Против строительства гостиницы монастыря по адресу Таганская, 44 высказалось 13 человек.

13 апреля 2010 года издано распоряжение правительства Москвы о подготовке к строительству монастырской гостиницы, часовни с молельным домом и трансформаторной подстанции.

По состоянию на октябрь 2014 года здание монастырской гостиницы с часовней возведено, ведутся внутренние отделочные работы.

В апреле 2013 года состоялось открытие Подворья Покровского Монастыря в Москве в районе Строгино в Троице-Лыкове.

Информация по дореволюционному землевладению и строениям Покровского Монастыря по Семёновской улице (теперь Таганской улице) хранится в ЦАНТДМ (Центральный архив научно-технической документации Москвы).

Храмы и иные сооружения монастыря

• Храм Воскресения Словущего — основан в XVIII веке, в середине XIX века перестроен по проекту М. Д. Быковского;
• Церковь Покрова Пресвятой Богородицы — одноглавый храм, построенный в 1808—1814 годах;
• Колокольня;
• Настоятельский корпус;
• Братские корпуса;
• Ограда с башнями;
• Подворье Покровского женского монастыря в Строгине (Троице-Лыкове).

Литература

• Смирнов С. А. Некрополь: История Покровского монастыря и монастырского кладбища: (Архивные и библиографические изыскания к проекту восстановления утраченного монастырского кладбища). — М.: Издание Покровского ставропигиального женского монастыря, 2006. — 168 с. — 2 000 экз. (в пер.)

Ссылки

• [www.pokrov-monastir.ru/ Официальный сайт монастыря]
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/or_file.cgi?5_242 Монастырь в честь Покрова Пресвятой Богородицы (ставропигиальный) (женский)] на сайте Русское Православие
• [www.patriarchia.ru/db/text/233362.html Покровский ставропигиальный женский монастырь в Москве] Официальный сайт Московского Патриархата
• Шурыгин А. [samlib.ru/s/shurygin_a_i/aaapokrovskiy.shtml Покровский женский монастырь в Москве]

Отрывок, характеризующий Покровский монастырь (Москва)

Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.