Полабский язык

Полабский язык
Самоназвание:	slüvensťĕ, vensťĕ
Страны:	Германия
Регионы:	княжество Люнебург (к XVII—XVIII вв.)
Вымер:	середина XVIII века
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Славянская ветвь Западнославянская группа Лехитская подгруппа
Языковые коды
ISO 639-1:	—
ISO 639-2:	sla
ISO 639-3:	pox
См. также: Проект:Лингвистика

Пола́бский язы́к (древяно-полабский) — вымерший западнославянский язык. Родной язык потомков славянского племени древян. Был распространён на крайнем западе славянского ареала среди крестьян княжества Люнебург на левом берегу реки Эльба (Лаба) (современный район Люхов-Данненберг земли Нижняя Саксония в Германии). К середине XVIII века полабский язык вымер, славяне Люнебурга стали говорить только по-немецки.

Полабский язык был наиболее близок к польскому и вместе с ним, кашубским и вымершим словинским относится к так называемым лехитским языкам.

Для полабского языка характерны сохранение ряда архаичных черт (наличие носовых гласных; формы без метатезы в сочетании *tort; наличие аориста и имперфекта; реликты двойственного числа; некоторые просодические особенности), появление инноваций, ряд из которых связан с воздействием немецкого языка (дифтонгизация закрытых гласных; переход гласных o в ö, ü и a в o; переход согласных g, k в некоторых позициях в d’, t’; в ряде случаев редукция конечных гласных; упрощения в склонении; особенности образования сложных времён и др.), наличие большого числа средненижненемецких лексических заимствований.

На полабском языке не было письменности, он известен по нескольким словарям и записям текстов, сделанным в конце XVII — начале XVIII вв. (немецко-полабский словарь Х. Хеннига, записи полабского крестьянина Я. П. Шульце, французско-полабский словарь И. Пфеффингера и др.). Полабский язык также отражён в топонимике и в некоторых особенностях немецких говоров на севере Германии.

Лингвогеография

Название и ареал

Полабским в науке называют язык потомков племени древян, жившего на левом берегу Эльбы. В этом смысле термин является неудачным, поскольку существовало и племя полабян, жившее на правом берегу Эльбы, по соседству с древянами, из языка которых до нас дошли только следы в топонимике. Название же племени полабян происходит от славянского названия реки Эльба (польск. Łaba, чеш. Labe). Известны и другие названия языка, использовавшиеся в работах исследователей полабского: язык древлян залабских (А. Ф. Гильфердинг), язык вендов люнебургских, или люнебургсковендский (А. Мука), а также наряду с полабским — язык древян полабских, древяно-полабский, древянский (П. Рост, Т. Лер-Сплавинский, Р. Олеш, К. Полянский, А. Е. Супрун).

Сами носители называли свой язык slüvensťĕ [sliwêngsta в записи Х. Хеннига] «славянский», vensťĕ [wénske, wénskia в записи Пфеффингера] «вендский».

Немцы называли этот язык wendisch, то есть «вендский», от этнонима венды (так немцы называли соседние славянские народы, вендами до сих пор называют лужичан). Отсюда название территории расселения полабских славян — Вендланд (Wendland).

Полабский язык был распространён до первой половины XVIII века на левом берегу Эльбы в Люнебургском княжестве (теперь округ Люхов-Данненберг земли Нижняя Саксония) в окрестностях Вустрова, Люхова и Данненберга к западу от реки Етцель (Етце). В этом районе Германии, называемом также Ганноверским Вендландом, были записаны памятники языка полабских славян. Ранее полабский язык распространялся также и в других районах на севере современной Германии (Мекленбург, Бранденбург, Шлезвиг, о. Рюген). От языка славян, живших на этой обширной территории, остались только личные имена, отдельные славянские элементы в немецких диалектах и топонимы славянского происхождения. Все эти сведения принадлежат различным племенам со своими диалектами, относятся к различным историческим периодам и известны в разной степени немецкой обработки. Эти данные не дают какого-либо представления о «языке» полабских славян между нижним Одером и Эльбой, поэтому обычно, говоря о полабском языке, имеют в виду язык древян, точнее, дошедшие до нас от конца XVII — начала XVIII веков записи полабских слов и отдельные тексты.

Диалекты

Из-за того, что сведения о полабском языке являются неполными, о его диалектах известно мало.

Возможно, полабский язык в древности разделялся на древанскую, ободритскую и велетскую диалектные группы, при этом велетские диалекты могли развиваться независимо от ободритских в самостоятельный западнославянский язык, но каких-либо надёжных лингвистических материалов для подтверждения таких предположений не существует.

На основании имеющихся данных, собранных в XVII—XVIII вв., установлено, что некоторые из различий в материалах, записанных исследователями в разных деревнях Вендланда, связаны с диалектной дифференциацией. Данные языковые различия позволяют выделить три диалекта: зютеновский (известный по записям полабского крестьянина Я. П. Шульце из деревни Зютен (нем. Süthen)), кленновский (зафиксированный пастором Х. Хеннигом в деревне Кленнов (нем. Klennow)) и люховский (записанный И. Пфеффингером в окрестностях Люхова). Два из трёх диалектных признаков противопоставляют зютеновский и люховский диалекты кленновскому, а третий признак — полная или частичная замена шипящих свистящими согласными (ср. мазурение в польских диалектах) — выделяет люховский диалект, противопоставляя его зютеновскому и кленновскому. Все известные диалектные различия связаны с результатами фонетических изменений. К. Полянский отмечает следующие диалектные особенности:

• Изменение слогового сонанта l̥ в зютеновском и люховском диалектах в u, в кленновском диалекте — изменение в au.
• Дифтонгизация праславянского гласного *u в сильной позиции в åṷ или в åi̯ в кленновском диалекте и только в åi̯ в зютеновском и люховском диалектах.
• Сохранение в диалекте И. Пфеффингера (люховском) в ряде случаев звуков č, ž, š, в то время как в диалектах Х. Хеннига и Я. П. Шульце звуки č, ž, š полностью перешли в c, z, s.

История

Территория, на которой до первой половины XVIII века сохранялись говоры полабского языка, заселялась славянами с середины I тыс. н. э. Продвигаясь из Прикарпатья и бассейна Вислы, первые славяне появляются в землях западнее Одера начиная с середины VI века, массовое заселение славянами территории между Одером и Эльбой (включая левый берег и низовья Эльбы) относится ко второй половине VI — началу VII веков. Расселение славян на запад совпало в основном с заключительной фазой Великого переселения народов, что объясняет малочисленность германцев и даже наличие опустевших земель к приходу славян в междуречье нижних течений Эльбы и Одера, большая часть германцев оставила данные районы ещё в V—VI веках.

Западная окраина сложившегося во второй половине I тыс. н. э. славянского ареала на левом берегу Эльбы (в настоящее время часть исторической области Люнебургский, или Ганноверский, Вендланд) была заселена племенем древян (впервые упоминаются в документах императора Генриха II в 1004 году). Вместе с племенами варнов, полабов, вагров, бодричей (ободритов) и линян (глинян) древяне входили в крупный племенной союз ободритов. Земли к востоку от ободритов были населены племенами союза велетов (лютичей): хижанами, черезпенянами, доленчанами, укрянами, стодорянами (гаволянами), редарями (ратарями), а также рядом мелких племён: моричанами, брижанами, шпревянами и другими. Возможно, частью велетского союза были руяне острова Рюген. С VIII века племена ободритов и велетов вели как междоусобные войны, так и с переменным успехом противостояли вместе или по отдельности немецкой экспансии. Попытки объединения полабских славян в едином государстве, предпринимаемые в XI веке князем Готшалком, оказались неудачными, и с XI—XII веков полабские славяне утрачивают политическую самостоятельность и оказываются под властью немецких князей и епископов.

Территория расселения племени древян раньше остальных племён ободритов оказалась под властью германских феодалов — уже к IX веку земли древян были включены в состав государства франков. В XIII веке земли древян вошли в состав герцогства Брауншвейг—Люнебург (с 1814 года — в королевстве Ганновер), земли бодричей, варнов и глинян — в состав герцогства Мекленбург, земли вагров и полабов — в состав графства Гольштейн, племена лютичей оказались под властью немецкого герцогства Померания и маркграфства Бранденбург. В XI—XIII веках территории, заселённые славянами, подверглись экспансии со стороны немецких феодалов, в ходе немецкой колонизации славяне подверглись, в том числе и насильственной, христианизации и германизации. С конца XIII века полабский теряет функцию языка судопроизводства, вводятся ограничения на употребление языка в школе и церкви, ограничиваются также права самих славян — были введены запреты на переселение из деревни в город, на получение гражданства, членство в ремесленных цехах и занятия ремёслами, славяне также в отличие от немцев получали вдвое меньшие наделы земли. Славянские говоры, вытесняемые немецким языком из всех сфер общественной жизни, становятся средством общения в быту в основном сельского населения, но и здесь постепенно уступая позиции немецкому языку. В древяно-полабском, по сообщению пастора Х. Хеннига, «человек благородного происхождения» и немец обозначались одним словом, а слово «венд» было тождественно слову «простолюдин». К XV—XVI векам процессы этнической ассимиляции славянского населения были почти полностью завершены.

Темпы немецкой колонизации не были одинаковыми повсеместно, длительность сохранения славянского населения в разных районах Северной Германии была разной. Археологические находки и письменные источники свидетельствуют о том, что следы славянского населения прослеживаются не только в сельской местности, но и в немецких городах гораздо позже XII—XIII веков. В разных регионах Германии славянские говоры сохранялись относительно длительное время. 1404 годом (по другим источникам — 1450 годом) датируется в документах смерть последней женщины, говорившей по-славянски на острове Рюген. До начала XVI века, по мнению немецкого историка Г. К. Ф. Лиша, на вендском языке говорили в местности Ябельхайде на западе Мекленбурга. Дольше всех язык славян сохранялся под Люнебургом — до XVIII века. Возможно, неудобство в освоении земель в болотистой пойме реки Етцель (Етце) в Вендланде, а также отсутствие здесь крупных торговых путей способствовали тому, что Вендланд в течение некоторого времени меньше, чем другие территории, колонизировался немцами, поэтому славянские говоры сохранялись здесь дольше, чем на других территориях, которые были населены полабскими славянами. Сохранению языка способствовало и то, что на землях древян не были образованы маркграфства, как на землях других полабских славян. Немногочисленные деревни, основанные немцами в Вендланде, не могли существенно повлиять на язык и культуру славян, которые старались держаться обособленно и, как правило, не заключали браков с немцами. А. Гильфердинг и немецкий этнограф Й. Швебе считали, что причиной долгого сохранения славян в Ганноверском Вендланде помимо особых природных условий, способствовавших изоляции древян, были также и взаимоотношения славян с немецкими властями. Племя древян, одним из первых попавшее в зависимость от немцев, никогда не участвовало в войнах против немцев, иногда даже древяне выступали на их стороне. Немцы всегда считали славян Вендланда мирными земледельцами. Не препятствовали древяне и строительству церквей в их землях. В то же время большинство других славян оказывали упорное сопротивление германскому завоеванию и христианизации, в результате чего немцы старались истребить их вместе с их языком и культурой. Кроме этого, в тот период времени, когда Вендланд входил в состав Ганноверского государства, при курфюрсте Георге Людвиге, для власти считалось престижным, когда её подданными являются не только немцы, но и другие народы, поэтому вендам было приказано говорить на своём родном языке. Все эти факторы препятствовали быстрой ассимиляции и утрате славянами Вендланда своих языка и культуры.

В сёлах в окрестностях Люхова и Вустрова в XVII веке полабский язык всё ещё был языком повседневного общения. Ситуация ухудшилась на рубеже XVII—XVIII веков из-за введённых запретов на славянскую речь. В начале XVIII века полабский язык сохранялся в деревнях Кюстен, Бюлитц, Бреезе, Затемин, Долгов, Кленце, Вольтерсдорф, Ребёнсдорф, Зютен и Кленнов (говоры двух последних деревень зафиксированы письменно), на родном языке говорили в основном представители старшего поколения вендов, молодёжь уже стеснялась своего языка, полабский становится социально непрестижным, венды скрывают или не афишируют своё происхождение и переходят на немецкий язык. К 1725 году относятся данные о семье носителей языка, в которой молодое поколение уже не знало полабского. В метрической книге (Index defectorum) Вустрова найдена запись о смерти 3 октября 1756 года женщины, 88-летней крестьянки Эмеренц Шультце из деревни Долгов (нем. Dolgow), последней, кто мог хорошо говорить по-полабски. Немецкий историк Г. К. Ф. Лиш приводит сведения, согласно которым в окрестностях Люхова около 1780 года жили десять пожилых людей, скрывавших своё вендское происхождение, но между собой говоривших на своеобразном языке, состоявшем из смеси полабских и немецких слов.

Мне 47 лет. Когда я и ещё три человека в нашем селе умрут, вероятно, уже никто не будет знать, как по-вендски называлась собака... Ян Парум Шульце

Развиваясь на западной окраине славянского ареала, полабский язык отличался своеобразием. С одной стороны, в нём сохранились архаичные черты:

• Сохранение носовых звуков [ǫ], [ą], [ę]: *pętь > pąt;
• Сохранение в системе спряжения аориста и имперфекта;
• Сохранение остатков двойственного числа;
• Отсутствие метатезы в сочетании *TorT.

С другой стороны, находясь в течение длительного времени в окружении немецкого языка, занимавшего доминирующее положение, полабский язык испытал его сильное влияние (в том числе и влияние средненижненемецких говоров) на всех уровнях (появление дифтонгов, особенности образования сложных времён, перестройка падежной системы, обилие лексических заимствований и др.). В то же время в речи перешедших на немецкий язык потомков древян заметно славянское влияние. Влияние полабского языка усматривают в таких чертах немецких говоров Вендланда, как:

• отсутствие в фонетике звука h (at вместо hat, Und вместо Hund);
• смешение грамматических родов;
• отсутствие артикля;
• использование в составе перфекта глаголов haben и sein без разбору;
• наличие суффикса -ki.

Современный Вендланд

Специфические черты культуры отмечались у местного населения Вендланда и после того, как славяне перешли на немецкий язык. Горожане продолжали считать сельских жителей вендами. Помимо особенностей в фонетике и грамматике в говорах жителей Вендланда сохранялись некоторые слова из полабского языка. В 1950-е годы Й. Швебе отмечал в речи пожилых людей деревень Зальдератцен, Шрайан и Кёлен употребление таких полабских названий ягод, как šaonaièi, šanaièi («земляника»), mölaine, mulainte, müleinten («малина»). У жителей Вендланда сохранялись элементы культуры, восходящей к славянскому прошлому. Так, например, до 1960-х гг. сохранялся языческий обычай, называемый «Путь мёртвых» (Der Totenweg), когда гроб с покойником несли не по обычной дороге, а помещали в ладью и тянули вверх по течению ручья до кладбища. Вместе с тем прямых потомков вендов установить уже сложно, миграционные процессы во время Тридцатилетней войны и особенно Первой и Второй мировых войн привели к тому, что переселенцы стали составлять значительную часть населения Северной Германии.

Идея культурной уникальности региона, связанной со славянским прошлым, на рубеже XX и XXI веков становится популярной у жителей Вендланда, в основном у местной интеллигенции, увлечённой историей региона. Возрождение и поддержание местных традиций связывают с развитием туризма. Издаются путеводители по Вендланду, посвящённые славянской истории региона, местной культуре, полабскому языку. В репертуар ансамбля вендского танца «De Öwerpetters» включена песня «Katy mês Nînka bayt», исполняемая на полабском языке. Жители Вендланда признают наследие вендов в славянских названиях деревень, лугов, полей, сенокосов, в своих фамилиях славянского происхождения, в круговой форме деревень, называемых рундлингами (Rundling), в легендах о языческих богах вендов. Краеведы, музейные работники, любители старины Вендланда установили контакты с лужицкими сербами, в 1991 году «Общество круглых деревень» (Rundlingsverein) Вендланда стало сотрудничать с лужицкой организацией «Домовина» (Domowina) в Баутцене. В 1990-е гг. был образован для изучения славяно-германских отношений в Вендланде кружок «Вендланд-Лаузиц». В то же время полевые исследования в конце XX века не смогли выявить уже ни одного реликта полабского языка в речи крестьян Вендланда.

Памятники

Язык не имел собственной письменности и литературы, но в XVII—XVIII веках в окрестностях Люхова было записано несколько текстов в немецкой транскрипции. Записи отражают разные говоры, но диалектные отличия между ними небольшие.

Памятники полабского языка:

• Небольшой словарик, составленный люховским чиновником Г. Ф. Митгоффом (нем. Georg Friedrich Mit(t)hoff) и вошедший в состав Collectanea Etymologica Лейбница. Т. Лер-Сплавинский полагает, что это часть словаря, составленного в окрестностях Данненберга;
• Немецко-полабский словарь Vocabularium Venedicum (около трёх тысяч слов), составленный около 1705 года вустровским пастором Христианом Хеннигом (нем. Christian Hennig, 1649—1719) по записям речи крестьянина Яна Янишге (нем. Johann Janieschge) из деревни Кленнов (нем. Klennow). Это основной источник данных о полабском языке. Помимо прочего, в словарь вошла свадебная песня на полабском языке, которую впоследствии И. Гердер включил в сборник «Голоса народов в песнях» (1778), откуда она была взята Гёте, включившим её в состав своей музыкальной драмы «Рыбачка» (1782);
• Хроника Яна Парума Шульце (нем. Johann Parum Schultze, 1677—1740) из деревни Зютен (нем. Süthen) близ Люхова, написанная по-немецки, но снабжённая немецко-полабским словариком (около трёхсот слов). Это единственный памятник, написанный носителем полабского языка (хоть и владевшим им уже не в совершенстве). Рукопись была издана А. Ф. Гильфердингом в 1856 году, впоследствии была утрачена;
• Недошедший до нас словарь, составленный во второй половине XVII века в окрестностях Данненберга, который Р. Олеш обозначил как Ur-Dannenberger (праданненбержец). Послужил основой для трёх других словарей:
  • для так называемого копенгагенского словарика (Vocabularium et Phraseologium Vandalicum), составленного люховским пастором Йоханнесом Андреасом Ботфельдтом;
  • словарика неизвестного данненбергского пастора;
  • французско-полабского словаря, составленного Иоганном Пфеффингером в 1696 году и дошедшего до нас в составе книги Historia studii etymologici linguae Germanicae hactenus impensi Иоганна фон Экхарта (нем. Johann Georg von Eckhart).
• Данные, содержащиеся в письме Г. Ф. Митгоффа Х. Шрадеру, написанном 17 мая 1691 года;
• Словарик (около четырёхсот слов) 1710 года, составленный на основе словаря Хеннига неизвестным автором для некоего господина де Бокёр (фр. de Baucoeur). По-видимому, имелся в виду де Букёр (фр. de Boucoeur), ганноверский дипломат в Париже;
• Небольшой немецко-полабский словарик анонимного автора, вошедший в состав Collectanea Etymologica Лейбница;
• Молитва «Отче наш», приведённая С. Бухгольцем (нем. Samuel Buchholtz) в книге Versuch in der Geschichte des Herzogthums Mecklenburg. По мнению Й. Коблишке, была написана около 1740 года в деревне Зютен.

Кроме немногочисленных письменных памятников сохранились полабские названия в топонимике Германии, а также полабские заимствования в немецких говорах.

Лингвистическая характеристика

Фонетика и фонология

Так как полабской письменности не существовало, составители словарей пользовались более или менее последовательно средствами немецкой графики и орфографии, которые не очень подходили для передачи полабской фонетики. В связи с этим в научных работах слова полабского языка обычно записывают при помощи транскрипции.

Гласные

• Гласные полного образования:

• Монофтонги:

• Чистые:

Подъём	Передний ряд	Непередний ряд
Верхний	i, ü	u
Средний	e, ė	o, ö
Нижний	a	å

• Носовые: ą и ǫ

• Дифтонги: ai̯, åi̯, åṷ

• Редуцированные: ě и ă (в транскрипции Т. Лера-Сплавинского ə)

В отличие от большинства других славянских языков, в процессе падения редуцированных ъ и ь в полабском не утрачивались не только перед слогом с другим редуцированным (праслав. *mъхъ > måx), но и в начальном ударном и предударном слогах: *dъno > dånü «дно», *sъpati > såpot «спать», *tъkati > tåkat «ткать», *tьma > tåmă «тьма», *pьsi > pasaɪ̯ «псы». А. М. Селищев отмечает подобные явления в говорах болгарского, сербского, словенского и словацкого языков. В положении перед твёрдым согласным ь в полабском переходил в å (*pьsъ > ṕås «пёс»), в других положениях в a (*dьnъ > dan «день») и только в некоторых случаях между мягкими согласными в i (*vьši > visi «все»). ъ обычно давал å (*vъšь > vås «вошь»), но после заднеязычных k, g, x переходил в ė (*olkъtь > lüťėt «локоть», *nogъtь > nüďėt «ноготь», *xъmelь > x́ėmil «хмель»).

В то же время в полабском образовались новые редуцированные гласные. В заударном слоге гласные *a, *ě, *ъ, *ь редуцировались в ă, а *i, *y, *u, *o, *e в ĕ.

Гласный o переходил в ö перед последующим твёрдым зубным согласным (*kosa > ťösa, *kolo > ťölü), в å после v перед последующим твёрдым согласным (*oko > våťü, *voda > våda), в ü в остальных положениях (*sobota > süböta, *noga > nüga).

Гласные i, y, u в полабском дифтонгизировались в ударном и предударном слогах: *zima > zai̯mă, *nitь > nai̯t, *byti > båi̯t, *dymъ > dåi̯m, *duša > daṷsă, *ubĕžati > ai̯bezăt, *jutrě > jaṷtră, jai̯tră.

В той же позиции a перешло в o: *žaba > zobo, *korva > korvo.

Гласный ě перед твёрдыми дентальными согласными перешёл в o со смягчением предшествующей согласной (*lěto > ľotü), перед j он перешёл в i (*sějanьje > sijonă), в остальных случаях — в e (*běliti > belĕt).

Согласные

• p, b, m, f, t, d, n, s, k, r, l, z, c, j, x — соответствуют русским [п], [б], [м], [ф], [т], [д], [н], [с], [к], [р], [л], [з], [ц], [й], [х]
• z — аффриката [дз]
• мягкость обозначается апострофом (’), например: t’, d’, l’, s’, z’, c’ и т. п.

Система согласных полабского языка выглядела следующим образом:

Способ артикуляции ↓	Губно-губные	Губно-зубные	Зубные	Палатальные	Заднеязычные
Носовые	m mʲ		n nʲ
Взрывные	p pʲ b bʲ		t tʲ d dʲ		k ɡ
Аффрикаты			t͡s t͡sʲ d͡z d͡zʲ
Фрикативные		(f) v vʲ	s sʲ z zʲ		x xʲ
Скользящие				j
Дрожащие			r rʲ
Латеральные			l lʲ

Праславянские шипящие согласные *č, *š, *ž в полабском вследствие мазурения перешли в c, s, z, которые в отличие от исконных c, s, z были всегда твёрдыми. Т. Лер-Сплавинский, основываясь на данных относительной хронологии, датировал появление мазурения в полабском языке временем не ранее, чем начало XVI века. Польский учёный полагал, что причины возникновения данного явления нужно искать в самом полабском, и его нельзя объяснить влиянием немецкого языка, в котором есть шипящие звуки č и š. А. М. Селищев датировал этот процесс XVI—XVII веками, полагал, что он осуществился не во всех полабских говорах (несмотря на преобладание в памятниках форм со свистящими встречаются примеры с шипящими), и связывал с влиянием нижнесаксонских и восточнонижненемецких говоров немецких поселенцев, в которых отсутствует š. Позднее было доказано, что в диалекте, представленном в словарике Пфеффингера, мазурение отсутствовало и для него нужно реконструировать шипящие (š, ž, č), отсутствующие в других диалектах.

Заднеязычные согласные k, g, x перед гласными переднего ряда i (< *y), ė (< *ъ) ü и ö (< *o) смягчились в ḱ, ǵ, x́. Впоследствии ḱ и ǵ перешли в ť и ď соответственно.

Просодия

Часть памятников вообще никак не обозначает ударения. В остальных для обозначения места ударения использовались различные значки: ´, ˆ и `, но употреблялись они порой без разбору, так что эти данные следует использовать осторожно.

Характер полабского ударения остаётся вопросом дискуссионным. Существуют три теории:

• ударение было свободным (А. Шлейхер, Т. Лер-Сплавинский, А. М. Селищев). Поскольку ударение вызывало в полабском языке редукцию гласных, Т. Лер-Сплавинский определяет его местонахождение на последнем слоге с нередуцированным гласным;
• ударение было инициальным, то есть всегда на первом слоге (Е. Курилович);
• ударение падало на последний слог, если он был долог, или на предпоследний, если последний был краток (Н. С. Трубецкой, Р. Олеш). К. Полянский критикует эту теорию за то, что в полабском языке не существовало противопоставления гласных по долготе, но гласные полного образования были противопоставлены редуцированным.

Морфология

Описание словоизменения в полабском языке представлено в работах славистов только в общем виде из-за того, что объём сведений о языке является неполным, бóльшая часть сохранившихся материалов записана в виде словарей, собрана исследователями, не бывшими носителями языка и не имевшими специальной подготовки.

Морфологии полабского языка присущи некоторые архаичные черты, в нём сохранился ряд грамматических категорий, существовавших в праславянском языке, к ним относится, например, такая категория, как двойственное число, хоть и примеров на него в памятниках немного. При этом, как и в лужицких языках, окончание родительного падежа двойственного числа существительных было вытеснено окончанием родительного множественного.

Имя

Существительное

Как и во всех славянских языках, в полабском выделяются три вида грамматического рода: мужской, женский и средний. Полабские существительные обладают категорией одушевлённости и неодушевлённости, изменяются по падежам, включающим именительный, родительный, дательный, винительный, творительный и предложный, звательный падеж в полабском был утрачен (его функцию исполнял именительный падеж). Существительные употреблялись преимущественно только в сочетании с предлогами не только в местном падеже, как и в большинстве славянских языков, но также и в творительном. В полабском языке различают два типа склонения, одно из них включает существительные мужского и среднего рода, другое — существительные женского рода, оба типа не являются однородными.

Типы склонения существительных мужского и среднего рода. Существительные мужского и среднего рода делятся на две группы: с окончанием -ă и на все остальные существительные. Отличием существительных первой группы должно быть склонение по типу женского рода, как и в других славянских языках, но утверждать это определённо сложно вследствие того, что такие существительные известны в памятниках только в форме именительного падежа единственного числа. Вторая группа существительных не является однородной, она делится на ряд подтипов. Формы двойственного числа существительных мужского и среднего рода в памятниках полабского языка не зафиксированы.

Единственное число.

• Именительный падеж. Для существительных мужского рода характерны нулевые окончания: dåzd («дождь»), med («мёд»), pǫt («путь»), dan («день») и т. п., кроме этого, сохранились формы с окончанием -ă: l̥ol̥ă («папа», «отец»), vau̯jă («дядя») и т. п. и одна форма с окончанием -åi̯: komåi̯ — «камень». В среднем роде выделяются группы существительных с окончаниями -ü (l̥otü — «лето», «год»), -i (püli — «поле»), -ĕ (gńozdĕ — «гнездо») и -ą : -ă (jai̯mą / jai̯mă — «имя»).
• Родительный падеж. Окончания существительных мужского рода -o : -ă: bügo («бога»), zai̯våtă («жизни», «живота») и т. п., -au̯ : -åi̯ : -ĕ: sned’au̯ («снега»), pelåi̯nĕ («полыни») и т. п. Окончания существительных среднего рода -o или -ă: (pöl l̥oto («полгода»), mlåkă («молока»), vai̯nă («вина») и т. п.
• Дательный падеж. Для существительных в дательном падеже и для мужского, и для среднего рода характерны окончания -au̯, -ai̯, -ĕ: büd’au̯ («богу»), kå bezońĕ («к бегу») и т. п. Первые два окончания различаются в разных диалектах, третье (редуцированное) в отличие от первых двух зависит от места ударения в слове. Т. Лер-Сплавинский и некоторые другие исследователи полабского языка интерпретировали окончания -aw, -af, -âw как окончание дательного падежа мужского рода -åvĕ (из *-ovi), авторы современных работ по полабскому языку (К. Полянский и другие) склонны видеть в этих окончаниях дифтонг -au̯.
• Винительный падеж. Одушевлённые имена существительные мужского рода имеют те же окончания, что и в родительном падеже, у неодушевлённых существительных мужского рода и у всех существительных среднего рода окончания винительного падежа совпадают с окончаниями именительного падежа. Пример употребления родительного падежа в функции винительного: bedĕ bügo («проси бога»).
• Творительный падеж. В творительном падеже характерно обобщённое окончание для существительных мужского и среднего рода -åm: prid gordåm («перед судом»), prid l̥otåm («перед годом») и т. п.
• Местный падеж. Большинство существительных местного падежа и в мужском, и в среднем роде оканчиваются на -e : -ă: vå хlăde («в тени»), vå vetră («на ветру»), vå sară («в сыре») и т. п. В местном падеже отмечается чередование заднеязычных: dek («крыша») — no decă («на крыше»), krig («война») — no kriʒe («на войне»). В существительных мужского рода с основой на мягкий согласный в местном падеже употребляется окончание -ĕ: no pǫt’ĕ («на пути»), no våtåi̯ńĕ («на заборе») и т. п. Для ряда существительных среднего рода характерно окончание -ai̯: no mărai̯ («на море»), vå pülai̯ («в поле») и т. п.

Падеж	Окончания в ед. числе
	Муж. род	Ср. род
Именительный	-Ø, -ă, -åi̯	-ü, -i : -ĕ, -ą : -ă
Родительный	-o : -ă, -au̯ : -åi̯	-o : -ă
Дательный	-au̯ : -ai̯ : -ĕ
Винительный	как в именительном или в родительном
Творительный	-åm
Местный	-e : -ă, -ai̯

Множественное число.

• Именительный и винительный падежи. Существительные в именительном падеже множественного числа характеризуются большим разнообразием окончаний: -ai̯ : -ĕ, -e, -üvĕ, -i, -åi̯ : -ĕ, -ă — lesai̯ («леса»), ṕåsĕ / pasai̯ («собаки»), nüze («ножи»), polcă («пальцы») и т. п. Из-за совпадения окончаний именительного и винительного падежей во множественном числе во многих случаях невозможно точно установить, в каком из этих падежей употребляются те или иные имена существительные в памятниках полабского языка.
• Родительный падеж. Для мужского рода характерны окончания -Ø и -üv: ai̯ dåvüх gråi̯k («у двух груш»), cai̯stĕ priz greх́üv («чистый (свободный) от грехов») и т. п., для среднего рода — только окончание -Ø.
• Дательный падеж. Существительное в дательном падеже множественного числа известно только в одном примере с окончанием -üm: gresnărüm («грешникам»).

Падеж	Окончания в ед. числе
	Муж. род	Ср. род
Именительный	-ai̯ : -åi̯, -ĕ, -e, -üvĕ, -i	-a
Родительный	-üv : -ev, -Ø	-Ø
Дательный	-üm	–
Винительный	как в именительном или в родительном
Творительный	-ĕ	–
Местный	–	-åх

Типы склонения существительных женского рода. Существуют три типа склонения существительных женского рода. К первому относятся существительные, имеющие в именительном падеже единственного числа окончания -o : -ă: bobo («баба»), zenă («жена», «женщина») и т. п., ко второму — с окончаниями -åi̯ : -ĕ, -ai̯: motai̯ («мать»), bant’åi̯ («скамейка») и т. п., к третьему — с нулевым окончанием: vås («вошь»), t’üst («кость»), vas («деревня») и т. п.

Единственное число.

• Именительный падеж. Существительные в именительном падеже имеют следующие окончания: -o : -ă (редуцированная гласная -ă отмечается в безударном положении), -åi̯ : -ĕ (наличие полной или редуцированной формы зависит также от места ударения в слове), -ai̯ (кроме motai̯ («мать») все слова с таким окончанием в полабском — заимствования из средненижненемецкого) и -Ø.
• Родительный падеж. Для существительных женского рода в родительном падеже характерны окончания -ai̯ : -ĕ (для существительных с окончаниями -o : -ă в именительном падеже): slåmåi̯ («соломы»), pöl t’üpĕ («пол копы», «тридцать») и т. п.; окончание -ă: ai̯ zimă («у земли»), viz viză («из дома») и т. п., примеров с гласным полного образования в окончании для этой группы существительных не сохранилось; окончание -i (для существительных с окончаниями на согласный в именительном падеже): råzi («ржи»), süli («соли») и т. п.; окончание -vĕ (сохранился единственный пример формы существительного с данным окончанием): ai̯ kokvĕ («у позорного столба»).
• Дательный падеж. В дательном падеже у существительных женского рода отмечаются окончания -e : -ă (kå stărne — «на бок», «на сторону») и -ai̯ (kå zimai̯ — «к земле»).
• Винительный падеж. В винительном падеже существительные оканчиваются на -ǫ, -ą : -ă и -Ø. Пример с окончанием -ǫ: korvǫ — «корову», с -ą: no zimą («на землю»), zo nidelă («в неделю») и т. п., с -Ø (нулевое окончание характеризует существительные с окончаниями на согласный в именительном падеже, имеющие такую же форму): t’üst («кость»), vas («деревня») и т. п.
• Творительный падеж. В творительном падеже у существительных женского рода встречается только одно окончание -ą: så lüdą («лодкой»), püd zimą («под землёй»), så pąstą («кулаком») и т. п.
• Местный падеж. Формы существительных данного падежа имеют окончания -ă: vå vidă — «в воде», и -ĕ: no storně («на стороне», «на боку»), no zimĕ («на земле»), vå vizĕ («в доме») и т. п.

Множественное число. В памятниках полабского языка сохранились формы существительных женского рода во множественном числе в именительном-винительном падеже с окончаниями: -åi̯ (sestråi̯ — «сёстры»), -e : -ă (vüce («овцы»), nidelă («недели») и т. п.), -ai̯ : -ĕ (golǫzai̯ («ветви»), t’üstai̯ / t’üstĕ («кости») и т. п.), -våi̯ (grai̯svåi̯ — «груши»).

Двойственное число.

• Именительный и винительный падежи. Формы существительных для обоих падежей имеют окончания -e: rǫce («руки»), nüʒe («ноги») и т. п.
• Родительный падеж. Окончание двойственного числа вытеснено окончанием родительного падежа множественного числа: ai̯ dåvüх grau̯k («у двух груш»).
• Дательный и творительный падежи. Окончания дательного и творительного падежей совпадают в общем окончании -omă: rǫkomă («рукам»), из существительных двойственного числа в памятниках зафиксирован только один пример в творительном падеже: så rǫkomă («руками»).

Падеж Окончания в ед. числе Именительный -o : -ă, -åi̯, -Ø, -ai̯ Родительный -åi̯ : -ĕ, -ă, -i, -vĕ Дательный -e : -ă, -ai̯ Винительный -ǫ, -ą : -ă, -Ø Творительный -ǫ, -ą : -ă Местный -e : -ă, -ĕ

Падеж Окончания во мн. числе Окончания в дв. числе Именительный -åi̯: -ĕ, -ai̯ : -ĕ, -e : -ă, -våi̯ -e Родительный -Ø – Дательный -ăm -omă Винительный как в именительном Творительный -omĕ -omă Местный –

Прилагательное

Полная форма прилагательных.

Единственное число.

• Именительный падеж. Прилагательные в мужском роде в именительном падеже характеризуются окончанием -ĕ: pröstĕ («нелепый»), xrümĕ («хромой»), vilt’ĕ («большой»), bösĕ («босой») и т. п., в женском роде отмечается окончание -ă: büză («божья»), glotkă («гладкая»), korvă («коровья»), vilkă («большая»), våtrücă («сыновья») и т. п., в среднем роде отмечаются оба окончания -ĕ и -ă: büzĕ («божье»), dübră («хорошее»), sau̯х́ă («сухое»), nod’ă («голое») и т. п. Отличие прилагательных женского рода в именительном падеже от мужского и среднего — отсутствие палатализации заднеязычных: vilt’ĕ («большой»), vilt’ă («большое»), drau̯d’ă («другое») в мужском и среднем, но vilkă («большая»), drau̯gă («другая») в женском роде.
• Родительный падеж. В мужском и среднем роде окончание -ĕg: х́au̯dĕg («плохого»), drau̯gĕg («другого»), (vit) voi̯sokĕg («от высокого»), tritĕg («третьего») и т. п.
• Дательный падеж. Для мужского и среднего рода сохранилась одна форма varxnümĕ («главному»). Для женского также имеется только один пример: (kå) büzĕ («к божьей», «божественной»).
• Винительный падеж. В винительном падеже известны формы прилагательных мужского рода с окончаниями -ĕg, -ĕ, среднего рода с окончаниями -ă : -ĕ: vilt’ă («большое»), женского рода с окончанием -ǫ: dübrǫ («хорошую»), vilkǫ («большую») и т. п.
• Местный падеж. В местном падеже сохранились только две формы женского рода с окончанием -ăj: (no) provăj («на правой») и (no) levăj («на левой»).

Множественное число.

• Именительный падеж. С определённой ясностью можно отметить только две формы множественного числа мужского рода в именительном падеже с окончанием -ĕ: vilcĕ («большие») и drau̯ʒĕ («другие»), в остальных случаях неизвестно, какая форма имеется в виду, именительного или винительного падежа с таким же окончанием -ĕ. В прилагательных среднего рода формы, общие для именительного и винительного падежей, с окончанием -ă: senenă («сенные»), gnüjenă («гнойные»), zanai̯snĕ («жатвенные») и т. п. Для женского рода сохранились четыре формы, общие для именительного и винительного падежей, с окончанием -ă: molă («малые», «узкие»), senenă («сенные»), vilt’ă («большие») и viznă («домашние»).
• Родительный падеж. В родительном падеже в полабском зафиксирована только одна форма с окончанием -ĕх: drau̯ʒĕх.
• Винительный падеж. Как и в именительном падеже мужского рода, окончание -ĕ. Множество примеров из полабских текстов (glai̯pĕ («молодые»), lesnĕ («лесные») storĕ («старые») и т. п.) не дают ясного понимания, в каком падеже употреблялись прилагательные, в именительном или в винительном. Определённо формы винительного падежа: molĕ («малые», «узкие»), vilt’ĕ («большие»), drau̯d’ĕ («другие») с палатальными согласными. В прилагательных среднего и женского рода так же, как и в именительном падеже, употребляется окончание -ă.

Двойственное число. В памятниках полабского языка зафиксирована только одна форма прилагательного двойственного числа среднего рода в именительном-винительном падеже с окончанием -ă: påu̯nă («полные»).

Падеж Окончания в ед. числе Муж. род Ср. род Жен. род Именительный -ĕ -ă : -ĕ -ă Родительный -ĕg – Дательный -ümĕ -ĕ Винительный -ĕg, -ĕ -ă : -ĕ -ǫ Местный – -ăj

Падеж Окончания во мн. числе Муж. род Ср. род Жен. род Именительный -ĕ -ă -ă Родительный -ĕх -ĕх -ĕх Дательный – – – Винительный -ĕ, -ĕх -ă – Местный – – –

Краткая форма прилагательных. Образуется от основ полных прилагательных с помощью прибавления родовых окончаний в единственном числе, согласуется с существительным, к которому относится, в падеже.

Формы кратких прилагательных в именительном падеже единственного числа:

Род	Окончание	Примеры кратких прилагательных
Мужской	-Ø	cai̯st («чист»), stor («стар»), krosan («хорош», «красив»), dolĕk («далёк»), sarĕk («широк»), glǫbĕk («глубок»)
Женский	-o	nüvo («нова»), storo («стара»)
Средний	-ü	cai̯stü («чисто»), l’ått’ü («лёгко»), nai̯st’ü («низко»), mükrü («мокро»), teplü («тёпло»), sau̯х́ü («сухо»)

В полабских памятниках сохранилось небольшое число форм кратких прилагательных. Среди сохранившихся форм мужского и среднего рода известны формы творительного падежа (tai̯xåm, от «тих», «тихо» в именительном падеже) и местного падежа с окончанием -e (cai̯ste, от «чист», «чисто» в именительном падеже; dübre, от «хорош», «хорошо»).

Образование степеней сравнения прилагательных. Сравнительная степень образуется, как и в других славянских языках, при помощи трёх суффиксов, ведущих происхождение от праслав. *-jь-, *-jьšь-, *-ĕjšь-, превосходная степень образуется добавлением к сравнительной степени прилагательного префикса -na:

• navoi̯sĕ («наивысший») — *-jь-;
• lepsĕ («лучше») — *-jьšь-;
• zai̯mnésǎ («холодней»), tjordesă («трудней»), nastăresĕ («старейший»), namănesă («наименьшая») — *-ĕjšь-.

Степени сравнения есть также и у наречий, мотивированных качественными прилагательными, с суффиксами из *-ĕj(e)-: dolej, nadolăj («дальше»), manăj («меньше»), namanăj («наименее») и т. п.

Числительное

Числительные в основном были унаследованы из праславянского. Почти все порядковые числительные первого десятка были засвидетельствованы в памятниках. Сохранились и некоторые собирательные числительные в значении количественных.

	Количественные	Порядковые	Собирательные
1	jadån «один», *janĕ «одна», janü «одно»	pară «первое»
2	dåvo, dåvoi̯ «два», dåve «две»	törĕ «второй»
3	tåri, tåroi̯ «три»	tritĕ «третий»
4	citĕr «четыре»	citjortĕ «четвёртый»	citvărü «четверо»
5	pąt «пять»	ṕǫtĕ «пятый»	pątărü «пятеро»
6	sist «шесть»	sistĕ «шестой»	sistărü «шестеро»
7	sidĕm «семь»		sidmărü «семеро»
8	visĕm «восемь»	våsmĕ «восьмой»	vismărü «восьмеро»
9	divąt «девять»	div́ǫtĕ «девятый»	divątărü «девятеро»
10	disąt «десять»	diśǫtĕ «десятый»	disątărü «десятеро»
11	jadånădist / janădist / janünăctü «одиннадцать»
12	dvenăcti / dvenăcte, dvenădist «двенадцать»
13	trai̯nocte / trai̯nădist «тринадцать»
14	citĕrnocti / citĕrnocte, citĕrnădist «четырнадцать»
15	pątnocti, pątnădist «пятнадцать»
16	sistnocti, sistnădist «шестнадцать»
17	sidĕmnocti, sidĕmnădist «семнадцать»
18	visĕmnocti, visĕmnădist «восемнадцать»
19	divątnocti, divątnădist «девятнадцать»
20	disątnocti «двадцать»
40	citĕrdiśǫt «сорок»
50	pą(t)diśǫt «пятьдесят»
60	sis(t)diśǫt «шестьдесят»
70	sidĕmdiśǫt «семьдесят»
80	visĕmdiśǫt «восемьдесят»
90	divątdiśǫt «девяносто»

Элементы числительных 11—19 -cte / -cti и -dist восходят к праслав. *desęte (предложный падеж от desętь «десять»). Двойное развитие этого элемента вызвано различным местом ударения в нём, что мотивировано полабскими процессами смещения ударения.

Для «тридцати» зафиксировано только описательное название pöl ťüpĕ, то есть «пол копы», а для шестидесяти соответственно — ťüpă «копа». Названия остальных десятков таковы:

Исконное обозначение ста (праслав. *sъto) не сохранилось, вместо него использовалось disą(t)diśǫt, то есть «десять десятков», или pąt stíďə, где слово stíďə является заимствованием из средненемецкого stige «двадцать, два десятка». Остальные названия сотен не дошли до нас. Вместо исконного обозначения тысячи также применялось новообразование disąt pątstiďə.

Местоимение

Личные и возвратное местоимения:

Ед.ч. 1 л. 2 л. возвр. 3 л. (м.) 3 л. (ж.) полн. энкл. полн. энкл. Им.п. joz, jo toi̯, tåi̯ vån vånǎ Род.п. mině, mane, maně tibĕ, tibe sibĕ jig, jĕg Дат.п. mině, maně, mane -mə, -m tíbĕ, tibé, tĕ sĕbe jim, mĕ Вин.п. mině, mane, mą, mě tíbĕ, tĕbé, tą, tĕ jig, jĕg, nĕg Тв.п. manǫ tǎbǫ nĕm

Мн.ч. 1 л. 2 л. 3 л. (м.) Им.п. moi̯ vinái̯ jai̯ Род.п. nos, năs Дат.п. nom, năm vom jai̯m Вин.п. nos, năs Тв.п. nómĕ vomĕ

Местоимение jai̯ «вы» было заимствовано в полабский из средненижненемецкого jī.

Указательных местоимений в полабском было два: sǫ «этот», so «эта», sü «это» и tǫ «тот», to «та», tü «то».

Сохранившиеся притяжательные местоимения звучали следующим образом: müj «мой», müjă «моя», müji «моё»; tüj «твой», tüjă «твоя», tüji «твоё»; süji «своё»; nos «наш»; vosă «ваша».

Вопросительные местоимения: kåtü «кто», cü «что», koťĕ «какой».

Определительные местоимения: vis «весь», visoťă «всякое», kozdümĕ «каждому».

Отрицательные местоимения nĕkătü «никто», nic «ничто», nijadån «ни один, никакой», niťidĕ «нигде» образовывались при помощи префикса nĕ-/ni-, который фонетически не может продолжать праславянское *ni- (потому что оно должно было перейти в nai-). К. Полянский считал, что nai- было вытеснено ni- под влиянием отрицательной частицы ni «не».

Глагол

Как и в случае с другими частями речи в полабском языке, информация о глаголе представлена в неполном объёме. Поэтому парадигмы глагольных форм невозможно привести полностью за редким исключением (спряжение глаголов настоящего времени). В целом для глагола можно отметить такую архаичную черту, как сохранение всех трёх форм прошедшего времени, а также влияние немецкого языка на образование некоторых форм перфекта и страдательного залога.

Вид. Наличие оппозиции глаголов совершенного и несовершенного вида, выражаемой разным строением глагольной основы: zarăt («смотреть, видеть») и vizrăt («посмотреть, увидеть»); dvai̯zĕ («двигать») и dvai̯gnǫt («двинуть»); våzdet-să («одеться») и våzdevot-să («одеваться»).

Время. В полабском языке выделяются следующие временные категории: настоящее время, будущее время и три формы прошедшего времени: имперфект, аорист, а также перфект I и перфект II (у Т. Лер-Сплавинского перфект I и перфект II обозначаются терминами praeteritum I и praeteritum II).

• Настоящее время. Ударение в глаголах настоящего времени всегда падает на предпоследний слог за исключением глаголов с энклитиками, у которых ударение переходит на последний слог. Такой тип ударения объясняет наличие в полабском спряжений на -ĕ- : -i- (из *-e-) и на -o- : -ă- (из *-a(je)-), чередование в глаголах этих спряжений гласных полного образования и редуцированных зависит как от наличия или отсутствия энклитик, так и от наличия после гласного согласных или целых слогов. Различия в типах спряжений касаются только форм 1-го лица единственного числа:

Лицо I (-ĕ- : -i-) ед. число мн. число дв. число 1-е лицо -ą -mĕ – 2-е лицо -s -tĕ – 3-е лицо -Ø -ą -tă : -to

Лицо II (-o- : -ă-) ед. число мн. число дв. число 1-е лицо -m -mĕ – 2-е лицо -s -tĕ – 3-е лицо -Ø -ą -tă : -to

Примеры глаголов настоящего времени. I (-ĕ- : -i-): 1-е лицо — ai̯dą («иду»), vitĕdojimĕ («отдаём»); 2-е лицо — cajĕs («чувствуешь»), citĕ («хотите»); 3-е лицо — ai̯dĕ («идёт»), bijăto-să («(они оба) бьются»). II (-o- : -ă-): 1-е лицо — neхăm («оставляю»), momĕ («имеем»); 2-е лицо — mos («имеешь»); 3-е лицо — mo («имеет»), motă («(вы оба) имеете»).

• Будущее время. Формы глаголов будущего времени образуются добавлением к инфинитиву основного глагола формы настоящего времени вспомогательного глагола cą («хочу»): ci sneg ai̯t («пойдёт снег»), vån ci-să sḿot («он будет смеяться») и т. п. По мнению Т. Лер-Сплавинского, А. Е. Супруна и некоторых других исследователей полабского, формы будущего времени могли образовываться также со вспомогательным глаголом met («иметь»): joz mom sijot («я буду шить»), К. Полянский считал глагол met в данных случаях модальным глаголом — «я должен шить».
• Имперфект и аорист. Употребление имперфекта и аориста в памятниках полабского языка представлено немногочисленными примерами: sådĕ («пошёл»), våzą («взял»), påci («упал») — аорист; joz teх («я хотел»), mes («имел», «имела», «имело»), ni-băs («не был») — имперфект.
• Перфект. Формы перфекта I образуются сложением формы причастия прошедшего времени на *-lъ от основного глагола и формы настоящего времени глагола «быть»: ją plokol («плакал»), ją våi̯ai̯dål («вышел»). Таких сложных перфектных форм сохранилось не так много, их вытесняли формы, образованные сочетанием причастных форм с соответствующими им личными местоимениями: joz plokol («я плакал»), joz sijol («я сел»), vån jedål («он ел») и т. п. Перфект II сформировался, вероятно, под влиянием перфекта немецкого языка (образованного при помощи глаголов haben («иметь») или sein («быть»): ich habe geschrieben (с нем. я написал)), в полабском форма второго перфекта образуется также сочетанием вспомогательных глаголов met («иметь») и båi̯t («быть») и причастия страдательного залога: vån mo nodenă («он нашёл»), ją våpodenă («упал»), ją ai̯ḿartĕ («умер») и т. п.

Наклонение. В памятниках полабского языка зафиксированы формы изъявительного и повелительного наклонений. Вероятно присущая полабскому форма сослагательного наклонения не встречается ни в одном из сохранившихся текстов. Примеры глаголов в форме повелительного наклонения (с окончаниями -ai̯ перед энклитиками): ai̯plot («заплати»), püd («иди»), ricai̯-mĕ («скажи ему»), jimai̯ jĕg («поймай его»), ai̯plotai̯-mĕ («заплати мне») и т. п.

Залог. Форма страдательного залога образуется в основном с помощью вспомогательного глагола vardot, заимствованного из немецкого языка (werden (с нем. стать, становиться, делаться)): kǫsonĕ vardol («укушен»), vårdă zazonă («зажжён») и т. п. Имеющиеся несколько примеров из памятников форм, образованных сочетанием страдательного причастия с глаголом båi̯t («быть»), возможно, также являлись формами страдательного залога. Также формы страдательного залога образуются при помощи возвратных глаголов с частицей să, стоящих в пассивной конструкции: vinai̯ biją-să («они бьются»), ci-să kǫpăt («хочется купаться») и т. п.

Нефинитная форма глагола. В полабском языке отмечаются такие нефинитные формы, как инфинитив, действительное причастие настоящего времени, страдательное причастие и герундий. Т. Лер-Сплавинский на основании различия большинства инфинитивных форм с ударением на предпоследнем слоге и нескольких форм с ударением на последнем слоге не исключал возможности того, что в полабском мог употребляться супин.

• Инфинитив. Для инфинитива в полабском языке отмечается только одно окончание — -t: voi̯vist («вывести»), vist («везти»), post («пасти»), rüst («расти»), pürgribst («погрести», «похоронить»), sect («косить», «колоть», «резать»), rict («сказать»), mlåt («молоть»), nopücąt («начать»), pai̯t («пить»), ai̯t («идти»), boi̯t («быть»), våzbĕt («прибить», «приколотить»), pükrĕt («покрыть», «устлать»), såkrĕt («скрыть», «утаить»), sådăt («сделать»), znot («знать»), tągnǫ̇t («тащить», «тянуть», «перемещать»), dvai̯gnǫ̇t («двинуть»), krojot («резать», «вырезать»), råi̯văt («вырвать»), zavăt («жевать»), skokăt («прыгать»), plokăt («плакать»), våbĕt («забить»), mesăt («мешать»), düzai̯dăt («ожидать», «дожидаться»), püslau̯săt («послушать»), såpăt («спать»), slåi̯sot («слышать»), stot («стоять»), snüvăt («сновать», «прясть»), gramăt («греметь», «рокотать»), vartăt («вертеть», «вращать»), lümĕt («ломать», «разламывать»), nüsĕt («носить»), pülüzĕt («положить»), rǫ̇bĕt («обшивать», «обрамлять»), jézdĕt («ехать»), v́ǫ̇zăt («связывать»), vau̯cĕt («учить», «обучать»), х́üdĕt («ходить»), drau̯zĕt («помогать»), svorĕt («распекать, ругать») и т. п.
• Действительное причастие. Формы действительного причастия в полабском языке образуются при помощи суффикса -ąc-: kǫ̇săjącĕ («кусающий»), l’otojącă («летающая»), düjącĕ («доящий»), sedącĕ («сидящий»), t’ai̯pącĕ («кипящий»), såpącĕ («спящий») и т. п.
• Страдательное причастие. Страдательные причастия образуются от глагольной основы с помощью одного из трёх суффиксов — -tĕ (-tă), -nĕ (-nă), -enĕ (-enă): nopücǫ̇tă («начатое»), ai̯ḿortĕ («умерщвлённый», «убитый»), nolai̯tă («налитое»), zazonă («сожжённая», «сожжённое»); våzl’onă («политое»), kǫ̇senĕ («укушенный»), såzd’onă («разобранная», «разрушенная», «разобранное», «разрушенное»); ai̯səcenă («скошенная», «срезанная»), plitenĕ («огороженный»), marzenă («замороженная», «замороженное»), rüzdălenă («разделённая», «разделённое») и т. п.
• Герундий. Герундий, или отглагольное существительное, в полабском образуется на основе страдательного причастия с помощью окончания -ĕ, -ă (из *-ьje), вследствие редукции гласного в окончании в безударной позиции не всегда в полабских памятниках можно различить отглагольное существительное и страдательное причастие. Чаще всего в текстах герундий выступает в форме именительного падежа единственного числа, но также встречаются формы в других падежах, в частности в дательном: strai̯zinĕ (от глагола «стричь»), zomăcenă («замачивание», от глагола «замачивать»), vecenĕ (от глагола «кричать»), (kå) voi̯gărnińĕ («к прекращению», от глагола «прекращать») и т. п.

Синтаксис

Порядок слов в полабском, по-видимому, был таким же, как и в остальных славянских языках, то есть свободный.

Лексика

Из-за скудости материала памятников до нас дошло около двух тысяч восьмисот слов полабского языка. По подсчётам Т. Лера-Сплавинского, почти 80 % всей полабской лексики точно соответствует польской по структуре и значению (если не учитывать заимствования из немецкого). В полабской лексике много немецких заимствований (более шестисот), например, snider < нем. Schneider «портной», omar < нем. Hammer «молот».

История изучения

Первой попыткой издать дошедший до нас полабский языковой материал является работа И. Г. Юглера, врача из Люненбурга, подготовленная к печати, но так и не изданная. Работа называется Полный люнебуржско-вендский словарь, составленный из трех неопубликованных рукописей и до нынешнего времени малоизвестных собраний Иоганна Генриха Юглера, доктора медицинских наук, Кур-Ганноверского ландфизика в Люнебурге, члена Академии прикладных наук в Эрфурте, корреспондента Научного сообщества в Гёттингене и почетного члена Естественно-исторического общества в Ганновере. 1809. (нем. Vollständiges Lüneburgisch-Wendisches Wörterbuch aus drey ungedruckten Handschriften un den wenigen bisher bekannten Sammlungen zusammengetragen von Johann Heinrich Jugler d. Arzneiwissenschaft Doctor Chur-Hanöverschen Landphysicus in Lüneburg, der Akademie nützlicher Wissenschaften in Erfurt Mitgliede, der Societät der Wissenschaften in Göttingen Correspondenten, und der Naturhistorischen Gesellschaft in Hannover Ehrenmitgliede. 1809.) Помимо словаря работа содержит большое вступление, в котором автор изложил всё, что знал о славянском населении Данненберга, Люхова и Вустрова.

Позднее словарики полабского языка составляли Ф. Челаковский и И. И. Срезневский, но они, как и словарь Юглера, изданы не были.

В 1856 году была издана работа А. Гильфердинга «Памятники языка залабских древлян и глинян», содержащая полабские тексты, а также лингвистические наблюдения автора, которые, впрочем, Т. Лер-Сплавинский оценивает невысоко. Основы полабистики как науки были заложены трудом А. Шлейхера Laut- und Formenlehre der polabischen Sprache, напечатанным в 1871 году уже после смерти автора (к печати был подготовлен А. Лескиным). Материал для своей работы Шлейхер черпал у Юглера. Р. Олеш называет книгу эпохальной и гениальной.

В 1907 году П. Рост опубликовал практически полное собрание памятников полабского языка Spracherste der Drewäno-Polaben im Hannöverschen.

В 1929 году появились обобщающие Gramatyka połabska Т. Лера-Сплавинского и Polabische Studien Н. С. Трубецкого.

После Второй мировой войны Р. Олеш опубликовал все сохранившиеся памятники полабского языка в трёх томах (1959, 1962, 1967), снабдив их пояснениями и интерпретациями. Этот же учёный позднее опубликовал четырёхтомный Thesaurus linguae polabicae, содержащий в алфавитном порядке все сохранившиеся слова полабского языка с указанием источника и всех вариантов записи.

Уже в двадцатые — тридцатые годы Т. Лер-Сплавинский начал работать над составлением этимологического словаря полабского языка. Однако работа была доведена до конца уже учеником Лера-Сплавинского К. Полянским (шеститомный Słownik etymologiczny języka Drzewian połabskich был издан с 1962 по 1994 годы).

Примеры текстов

«Отче наш» в оригинальной записи из словаря Хеннига:

Nôße Wader, ta toy giß wa Nebisgáy, Sjungta woarda tügí Geima, tia Rîk komma, tia Willia ſchinyôt, kok wa Nebisgáy, tôk kak no Sime, Nôßi wißedanneisna Stgeiba doy nâm dâns, un wittedoy nâm nôße Ggrêch, kak moy wittedoyime nôßem Grêsmarim, Ni bringoy nôs ka Warſikónye, tay löſoáy nôs wit wißókak Chaudak. Amen.

«Свадебная песня» или «Песня невесты» из словаря Хеннига:

В оригинальной записи	В транскрипции	Перевод
Katy mês Nînka bayt? Teelka mês Nînka bayt. Telka ritzi woapak ka neimo ka dwemo: Jos gis wiltya grisna Sena; Nemik Nînka bayt Jos nemik Nînka bayt. Katy mês Santik bayt? Stresik mês Santik beyt. Stresik ritzi wapak ka neime ka dwemo: Gos giss wiltge mole Tgaarl; Nemik Santik bayt Gos nemik Santik bayt. Katy mês Trelbnik bayt? Wôrno mês Treibnik bayt. Wôrno ritzi wapak ka neime ka dwemo: Gos giss wiltge tzorne Tgaarl; Nemik Trelbnik bayt Gos nemik Trelbnik bayt. Katy mês Tjauchor bayt? Wauzka mês Tjauchor bayt. Wauzka ritzi wapak ka neime ka dwemo: Gos giss wiltge glupzit Tgaarl; Nemik Tjauchor bayt Gos nemik Tjauchor bayt. Katy mês Czenkir bayt? Sogangs mês Czenkir bayt. Sogangs ritzi wapak ka neime ka dwemo: Gos giss wiltge dralle Tgaarl; Nemik Czenkir bayt Gos nemik Czenkir bayt. Katy mês Spielmann bayt? Butgan mês Spielmann bayt. Butgan ritzi wapak ka neime ka dwemo: Gos giss wiltge dauge Raath; Nemik Spielmann bayt Gos nemik Spielmann bayt. Katy mês Teisko bayt? Leiska mês Teisko bayt. Leiska ritzi wapak ka neime ka dwemo: Ris plast neitmo mia wapeis; Bungde woessa Teisko Bungde woessa Teisko	Kåtü mes ninkă båit? Ťelka mes ninkă båit. Ťelka rici våpăk kå naimo kå dvemo: Joz jis vilťĕ grüznă zenă; Nemüg ninkă båit Joz nemüg ninkă båit. Kåtü mes zątĕk båit? Strezik mes zątĕk båit. Strezik rici våpăk kå naimo kå dvemo: Joz jis wilťĕ molĕ ťarl; Nemüg zątĕk båit Joz nemüg zątĕk båit. Kåtü mes traibnik båit? Vorno mes traibnik båit. Vorno rici våpăk kå naimo kå dvemo: Joz jis vilťĕ cornĕ ťarl; Nemüg traibnik båit Joz nemüg traibnik båit. Kåtü mes ťauxor båit? Vauzka mes ťauxor båit. Vauzka rici våpăk kå naimo kå dvemo: Joz jis vilťĕ glupcit ťarl; Nemüg ťauxor båit Joz nemüg ťauxor båit. Kåtü mes šenkir båit? Zojąc mes šenkir båit. Zojąc rici våpăk kå naimo kå dvemo: Joz jis vilťĕ drale ťarl; Nemüg senkir båit Joz nemüg senkir båit. Kåtü mes spelmann båit? Büťan mes spelmann båit. Büťan rici våpăk kå naimo kå dvemo: Joz jis vilťe dauďe råt; Nemüg spelman båit Joz nemüg spelman båit. Kåtü mes taisko båit? Laiska mes taisko båit. Laiska rici våpăk kå naimo kå dvemo: Rüzplåstaitĕ müj våpais; Będe vosa taisko Będe vosa taisko.	Кто должен был быть невестой? Сова должна была быть невестой. Сова говорила на это им двум: Я очень скверная жена, Не могу быть невестой, Я не могу быть невестой. Кто должен был быть женихом? Крапивник должен был быть женихом. Крапивник говорил на это им двум: Я очень маленький парень, Не могу быть женихом, Я не могу быть женихом. Кто должен был быть дружкой? Ворон должен был быть дружкой. Ворон говорил на это им двум: Я очень чёрный парень, Не могу быть дружкой, Я не могу быть дружкой. Кто должен был быть поваром? Волк должен был быть поваром. Волк говорил на это им двум: Я очень злой парень, Не могу быть поваром, Я не могу быть поваром. Кто должен был быть шинкарём? Заяц должен был быть шинкарём. Заяц говорил на это им двум: Я очень быстрый парень, Не могу быть шинкарём, Я не могу быть шинкарём. Кто должен был быть музыкантом? Аист должен был быть музыкантом. Аист говорил на это им двум: У меня очень длинный клюв, Не могу быть музыкантом, Я не могу быть музыкантом. Кто должен был быть столом? Лиса должна была быть столом. Лиса говорила на это им двум: Расстелите мой хвост, Будет вашим столом, Будет вашим столом.

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

В Викисловаре список слов полабского языка содержится в категории «Полабский язык»

• Селищев А. М. Славянское языкознание. Западнославянские языки. — М.: Государственное учебно-педагогическое издательство Наркомпроса РСФСР, 1941. — С. 419—448.
• Супрун А. Е. Новые издания по полабской лексикографии и лексикологии // Советское славяноведение. — 1966. — № 2. — С. 91—98.
• Супрун А. Е., Калюта А. М. [www.philology.ru/linguistics3/suprun-89a.htm  Введение в славянскую филологию]. — Минск: Вышэйшая школа, 1989. — С. 99—105.
• Lehr-Spławiński T. Gramatyka połabska. — Lwów: Nakład i własność K. S. Jakubowskiego, 1929. — 278 с.
• Lehr-Spławiński T. O «mazurzeniu» w języku połabskim // Studia i szkice wybrane z językoznawstwa słowiańskiego. — 1966. — Т. 2. — S. 94.
• Olesch R. Jezik polapskih Drevana // Suvremena lingvistika. — 1977. — №  15/16. — S. 3—8.
• Polański K. Gramatyka języka połabskiego. — 2010. — 209 с.
• Polański K. Polabian // The Slavonic Languages. — London; New York: Routledge, 1993. — P. 795—823.

Ссылки

• [digitale.bibliothek.uni-halle.de/vd18/content/pageview/2032441 Vocabularium Venedicum Христиана Хеннига, опубликованное в книге Historia studii etymologici linguae Germanicae hactenus impensi Иоганна фон Экхарта в библиотеке Universitäts- und Landesbibliothek Sachsen-Anhalt] (нем.). Проверено 17 августа 2012. [www.webcitation.org/6A0riCxVg Архивировано из первоисточника 18 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Полабский язык

– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.