Полевая, Виктория Валерьевна
Поделись знанием:
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Виктория Валерьевна Полевая (укр. Вікторія Валеріївна Польова; 11 сентября 1962, Киев) — украинский композитор.
| Виктория Валерьевна Полевая Вікторія Валеріївна Польова | |
 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения |
11 сентября 1962 (61 год) |
| Место рождения | |
| Страна | |
| Профессии | |
| Награды |
Творческая премия «Киев» им. Артемия Веделя (2013), Международный конкурс «Spherical Music» (США, 2008) Премия им. Бориса Лятошинского Министерства культуры Украины (2005), Всеукраинский конкурс композиторов «Псалмы Третьего Тысячелетия» (I-я премия, 2001), Премия им. Левка Ревуцкого Министерства культуры Украины (1995). |
Содержание
- 1 Биография
- 2 Сочинения
- 2.1 Сценические произведения
- 2.2 Для симфонического оркестра
- 2.3 Для хора (голоса) и оркестра
- 2.4 Для смешанного хора a cappella
- 2.5 Для женского хора a cappella
- 2.6 Для мужского хора a cappella
- 2.7 Для детского хора a cappella
- 2.8 Для камерного оркестра
- 2.9 Камерные ансамбли
- 2.10 Для голоса и фортепиано (другого инструмента)
- 2.11 Для фортепиано
- 2.12 Инструменты соло
- 2.13 Электроакустика
- 2.14 Авторские транскрипции
- 3 Ссылки
- 4 Источники и литература
Биография
Отец — композитор Валерий Петрович Полевой (1927—1986). Закончила Киевское музыкальное училище имени Р. Глиэра (1984, история и теория музыки), Киевскую государственную консерваторию им. П. И. Чайковского (1989, класс композиции проф. Ивана Карабица). В 1995 — ассистентуру-стажировку на кафедре композиции Национальной музыкальной академии Украины им. П. И. Чайковского (класс проф. Левка Колодуба). 1990—1998 — преподаватель кафедры композиции, 2000—2005 — кафедры музыкально-информационных технологий НМАУ им. П. И. Чайковского. С 2005 — на творческой работе. В 2009, 2010 — куратор программ академической музыки фестиваля современного искусства Гогольfest
2014,2015 — член жюри международного конкурса композиторов «Sacrarium» (Италия)
Работает в симфоническом, хоровом, камерно-инструментальном жанрах. Ранний период творчества Виктории Полевой связан с эстетикой авангарда и полистилистикой (балет «Гагаку», «Трансформа» для симфонического оркестра, «Anthem» для камерного оркестра, «Эпифания» для камерного ансамбля, кантаты «Ода Горация» и «Свете тихий»). С конца 1990-х её музыка стилистически тяготеет к так называемому «сакральному минимализму» (А. Пярт, Х. Гурецкий, П. Васкс, Дж. Тавенер). Значительный период творчества Виктории Полевой связан с изучением и воплощением в музыке богослужебных текстов.
Произведения Виктории Полевой звучат на таких концертных площадках, как Бетховенский фестиваль в Бонне (Германия), Фестиваль камерной музыки в Локенхаузе (Австрия), Фестиваль Юрия Башмета в Минске (Беларусь), Пасхальный фестиваль Валерия Гергиева в Москве, фестиваль «Камерная музыка связывает мир» (Кронберг, Германия), Дрезденский музыкальный фестиваль, залы Берлинской и Кельнской филармоний (Германия), Театр Шатле (Париж, Франция), Рудольфинум-Дворжак зал (Прага, Чехия), Concert Auditorio Nacional de Espana (Мадрид, Испания), George Weston Recital Hall (Торонто, Канада), Yerba Buena Theater (Сан-Франциско, США), Oriental Art Center (Шанхай, Китай), Seoul Art Center (Корея), Esplanade Concert Hall (Сингапур), фестивали современной музыки на Украине, в Швеции, Финляндии, Швейцарии, Италии, Польше, ОАЭ, Перу, Чили.
В 2006 Виктория Полевая стала композитором-резидентом Menhir Music Festival Falera (Швейцария)
В 2010, наряду с такими композиторами, как Гия Канчели, Валентин Сильвестров, Леонид Десятников, Александр Раскатов, Александр Вустин, Виктор Кисин и Георгс Пелецис, Виктория Полевая приняла участие в международном проекте Гидона Кремера «Искусство инструментовки», посвященном Иоганну Себастьяну Баху и Глену Гульду.
В 2011 Виктория Полевая по приглашению Гидона Кремера стала композитором-резидентом XXX фестиваля камерной музыки в Локенхаузе (Австрия).
В 2012 a butoh dancer Tadashi Endo did premiere of ballet «Gagaku».
В 2013 Kronos Quartet сыграл премьеру «Хождения по водам» В.Полевой.
В 2013 стала композитором-резидентом Festival of Contemporary Music Darwin Vargas (Чили, Вальпараисо)
Среди исполнителей её сочинений:
- скрипач Гидон Кремер, вибрафонист Андрей Пушкарев, гобоист Алексей Огринчук, аккордеонистка Эльсбет Мозер, камерный оркестр «Кремерата Балтика», камерное трио «CAT», ансамбли «Новая музыка в Украине», «Рикошет», струнный квартет «Гармонии мира», дуэт «Violoncellissimo» (Украина), Московский ансамбль современной музыки (Россия), «Atros-trio», «Avalon-trio», «Zurich’ Ensemble of New Music» (Швейцария), ансамбль «Accroche-Note» (Франция);
- дирижеры Владимир Сиренко, Роман Кофман, Богодар Которович, Арильд Реммерайт, Валерий Матюхин, Владимир Рунчак, Петр Товстуха, Игорь Андриевский, Виктор Плоскина, Наталья Пономарчук, Симон Камартин;
- хормейстеры Ирина и Марианна Саблины, Галина Горбатенко, Николай Гобдыч, Владимир Сывохип, Дмитрий Радик, Лариса Бухонская, Наталия Кречко, Оксана Никитюк, Елена Радько, Богдан Плиш, Алена Соловей, Борис Альварадо.
Виктория Полевая — лауреат творческой премии «Киев» им. Артемия Веделя (2013) за монооперу «Ars Moriendi» («Искусство умирать»), международного конкурса «Spherical Music» (США, 2008) за «Теплый ветер» , Премии им. Бориса Лятошинского Министерства культуры Украины (2005) за кантату «Слово Симеона», Всеукраинского конкурса композиторов «Псалмы Третьего Тысячелетия» (I премия, 2001) за «Псалом Давида 50», Премии им. Левка Ревуцкого Министерства культуры Украины (1995) за «Missa-simphonia».
Её произведения публикуются швейцарским издательством «Sordino Ediziuns Musicalas».
Сочинения
Сценические произведения
- 1994 «Гагаку», балет по новелле А. Рюноскэ «Муки ада» для камерного оркестра
Для симфонического оркестра
- 2006 «Null» для симфонического оркестра
- 2004 «Nenia» для скрипки соло и симфонического оркестра
- 2004 «ONO» для симфонического оркестра
- 2003 Симфония № 3 («Белое погребение»), версия для симфонического оркестра
- 1993 «Трансформа», триптих для ансамбля солистов, симфонического(струнного) оркестра и хора
- 1992 «Langsam» для симфонического оркестра (ред. 2009)
- 1990 Симфония № 2 («Приношение А. Брукнеру»)
- 1988 Симфония № 1 (ред. 2008)
Для хора (голоса) и оркестра
- 2014 «Мартиролог», вокализ для голоса и струнных
- 2014 «Тающий голос» на стихи Дж.Мильтона, версия для импровизирующего голоса, флейты и струнных
- 2009 «Ode an die Freude», кантата на стихи Ф. Шиллера для сопрано соло, смешанного хора и симфонического оркестра
- 2009 «Credo» на канонический текст, версия для смешанного хора и симфонического оркестра 1
- 2008 «Летняя музыка», камерная кантата на стихи И. Бродского для скрипки соло, детского хора и струнных
- 2006 «No man is an Island», камерная кантата на текст Д. Донна для меццо-сопрано (женского хора), струнных и фортепиано
- 2002 «Слово», кантата на текст св.Симеона Нового Богослова для сопрано, смешанного хора и симфонического оркестра
- 2002 «О Тебе радуется» на текст св.Иоанна Дамаскина для смешанного хора и камерного оркестра
- 1995 «Свете тихий», камерная кантата на канонический текст для сопрано, смешанного хора и камерного оркестра
- 1994 «Ода Горация», камерная кантата на текст Квинта Горация Флакка для контратенора (альта), камерного хора и камерного оркестра
- 1994 «Одиннадцать строк из Гленвилла», камерная кантата на текст Д. Гленвилла для голоса, смешанного хора и камерного ансамбля
- 1991 «Klage II» на стихи Р. М. Рильке для сопрано и камерного оркестра (ред. 2010)
- 1986-1993 «Missa-simphonia» на канонические тексты для детского хора и камерного оркестра (ред. 2009)
Для смешанного хора a cappella
- 2013 «Литургия Иоанна Златоуста» для солистов и смешанного хора на канонический текст
- 2012 «Свете тихий» для сопрано, альта и смешанного хора на канонический текст
- 2011 «Молитву пролию» для сопрано, альта и смешанного хора на канонический текст
- 2010 «Приношение Алипию Печерскому» на канонический текст
- 2010 «Богоизбранный полче» на канонический текст
- 2009 «Христос воскресе», цикл на канонический текст
- 2009 «Кондак Рождеству II» («Дева днесь») на текст св.Романа Сладкопевца
- 2008 «Верую» на канонический текст для двух смешанных хоров
- 2007 «Dio laudemo» на текст из «Божественной комедии» Данте Алигьери
- 2006 Тропарь храма в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник»
- 2005 «Молитва св. Ефрема Сирина»
- 2004 «Кондак Рождеству I» («Дева днесь») на текст св.Романа Сладкопевца для альта и смешанного хора
- 2003 «В реце бездну» на канонический текст
- 2003 «Мати Света», триптих на канонические тексты
- 2003 «Заповеди блаженства» на канонический текст
- 2003 «Приношение Арво Пярту», триптих на канонические тексты
- 2001 «Ангел вопияше» на канонический текст для сопрано и смешанного хора
- 2000 «Псалом Давида 50» на канонический текст
- 2000 «Светлые песнопения II», цикл на канонические тексты для солистов и смешанного хора
- 2000 «Светлые песнопения I», цикл на канонические тексты для солистов, детского и смешанного хоров
- 1997 «Молитвы о живых» на канонический текст
- 1985 «Вітер з гаєм розмовляє» на стихи Т. Шевченко
Для женского хора a cappella
- 2013 «Всех ангелов воинства» на канонический текст
- 2008 «Песнь тишины» на текст Е. Чистой
- 2007 «Стихира Пасхи» на канонический текст для сопрано и женского хора
- 2007 «Величание Рождеству» на канонический текст
- 2007 «Тропарь Рождества» на канонический текст
- 2007 «Моление теплое» на канонический текст для сопрано и женского хора
- 2005 «Молитва св. Силуана» для сопрано и женского хора
- 2005 «Пресвятая Троице» на канонический текст для сопрано и женского хора
- 2002 «Сольфеджио»
- 2001 «Псалом Давида 22» на канонический текст для сопрано и женского хора
- 2001 «Богородичны песнопения», триптих на канонические тексты для сопрано и женского хора
- 1998 «Песнопения», цикл на канонические тексты для сопрано и женского хора
- 1996 «Сугревушка» на народный текст для сопрано и женского хора
Для мужского хора a cappella
- 2001 «Слово Симеона» на текст Симеона Нового Богослова (версия для мужского хора)
- 1999 «Мужские песнопения» обработки знаменных распевов для мужского хора и хора мальчиков (ред. 2009)
Для детского хора a cappella
- 2002 «Вечернее пение», диптих на канонические тексты для хора мальчиков
- 2000 «Золото с неба» на стихи А. Фета
- 1999 «Херувимская», триптих на канонические тексты
- 1991 «Маленькие колыбельные», триптих на народные тексты
Для камерного оркестра
- 2010 «Маргиналии», версия для струнного оркестра
- 2009 «Mettā» для скрипки (флейты), вибрафона и струнных
- 2008 «Каприччио для Джона Бальцера» для фагота и струнных
- 2006 «Пьета» для скрипки соло и струнных
- 2006 «Колыбельная для спящего» для вибрафона (скрипки и вибрафона) и струнных (ред. 2010)
- 2006 «Nenia» (версия для скрипки соло и струнных)
- 2005-2006 «Сверчок в темноте» для флейты, кларнета и струнных
- 2005 «Теплый ветер» для вибрафона (скрипки и вибрафона) и струнных
- 2002 «Белое погребение» для гобоя и струнных
- 1994 «Langsam» (версия для струнных)
- 1991 «Антем» для струнных, фортепиано и колоколов
- 1986 «Птенец Рухх» для флейты, струнных и ударных
Камерные ансамбли
- 2013 «Нищета» версия для для двух голосов и камерного ансамбля на стихи З.Миркиной
- 2013 «Хождение по водам» для струнного квартета
- 2013 «Слепая рука 2» для поющего баяна и свистящего терменвокса(или виолончели)
- 2012 «Нищета» для для хора гитар на стихи З.Миркиной
- 2012 «Abbitte» (Искупление) для голоса, кларнета,аккордеона и виолончели на стихи Ф.Гельдерлина
- 2011 «Liebesbotschaft» (Приношение Шуберту) для скрипки и фортепиано
- 2010 «Гольфстрим» для скрипки и виолончели (двух виолончелей)
- 2008 «Песенка никогда не кончается» для двух клавесинов (двух фортепиано)
- 2006 «Магический квадрат» для флейты, кларнета, скрипки, альта, виолончели и фортепиано
- 2006 «Слепая рука» для флейты и поющего а также свистящего гитариста
- 2005 «Голос» для 2-х виолончелей
- 2005 «Здесь», вокальный цикл на стихи Г. Айги для сопрано, скрипки и фортепиано
- 2004 «Подземные птицы», сюита на собственный текст для лютни-теорбо, сопрано и английского рожка
- 2002 «Песни невинности», вокальный цикл на стихи У. Блейка для сопрано, аккордеона и кларнета
- 2000 «Симург»-квинтет» для 2-х скрипок, альта, виолончели и фортепиано
- 1999 «Ехос»(«ἦχος»), веселая драма на собственный текст для сопрано, скрипки, аккордеона и фортепиано
- 1998 «Мистерия» в 3-х частях для фортепиано, тромбона, контрабаса и вибрафона
- 1995 «Эпифания» на собственный текст для сопрано и камерного ансамбля
- 1995 «Волшебный песик Пти-Крю» для произвольного состава исполнителей и магнитной ленты
- 1994 «Klage III» на стихи Р. М. Рильке для сопрано, флейты и фортепианного квинтета
- 1994 Сцена из «Гамлета» на текст У. Шекспира (версия для сопрано, скрипки, тромбона и фортепиано)
- 1993 «Прогулки в пустоте» для флейты, кларнета, скрипки, виолончели, фортепиано и ударных
- 1989 Трио «5×3» для флейты, скрипки и фортепиано
Для голоса и фортепиано (другого инструмента)
- 2014 «Бедные люди» для сопрано и фортепиано на стихи О. Седаковой
- 2013 «Нежнее нежного» для сопрано и фортепиано на стихи О. Мандельштама
- 2012 «Abbitte» (Искупление) для голоса и фортепиано Ф.Гельдерлина
- 2012-1982 «Ars Amandi» («Искусство любить») для сопрано и фортепиано на стихи О. Мандельштама, А. Фета, св. Силуана Афонского, М. Арнолда
- 2012-1986 «Ars Moriendi» («Искусство умирать») моноопера для сопрано и фортепиано на стихи К.Иссы, В.Шекспира, Л.Кэрролла, Е.Шварц, Э.Дикинсон,О. Седаковой, Р.М.Рильке, Г.Майринка, И.Бродского, Дж.Голсуорси
- 2008 «No man is an Island» на текст Д. Донна (версия для сопрано и фортепиано)
- 2003 «Псалом св. Силуана» на текст Силуана Афонского для голоса и виолончели
- 2000 «Слово Симеона» на текст Симеона Нового Богослова для сопрано и органа
- 1995 «Зеленые травяные зайчики» на стихи М. Воробьева для чтеца и фортепиано
- 1988 «Klage I» на стихи Р. М. Рильке для сопрано и фортепиано
- 1982 «Бестиарий», сюита на стихи Б. Заходера для голоса (детского хора) и фортепиано
Для фортепиано
- 2014 «Шарушка»
- 2012 «Симург»
- 2011 «Витрувианский человек»
- 2011 Соната №2 «Quasi una Fantasia»
- 2008-1998 «Маргиналии», цикл пьес для фортепиано
- 1999 Соната №1«Сирин-соната»
- 1996 «Числа», цикл пьес для фортепиано
- 1993 «Trivium»
- 1990 «Тремоло»
- 1982 «Пассакалия»
Инструменты соло
Электроакустика
Авторские транскрипции
- 2012 Й.С. Бах. Гольдберг вариации для скрипки, маримбы, вибрафона, чембало и виолончели
- 2012 Л. Ревуцкий Струнный квартет N1 реконструкция из черновиков для 2 скрипок,альта и виолончели
- 2011 А. Вьетан Duo brillant op.39 для скрипки, виолончели и камерного оркестра
- 2010 Й.С. Бах. Прелюдия и фуга №14 fis-moll, ХТК II для скрипки, маримбы, чембало и струнного оркестра (ансамбля)
- 2005 Г.И.Ф. Бибер Sonata-Representativa для скрипки и струнных
Напишите отзыв о статье "Полевая, Виктория Валерьевна"
Ссылки
- [society.lb.ua/culture/2011/07/04/104230/ Гидон Кремер: «Самоцензура, которую прививала нам советская власть, крайне опасна!» ]
- A CONVERSATION WITH VICTORIA POLEVÁ www.musicandliterature.org/features/2014/3/10/a-conversation-with-victoria-polev
- [www.day.kiev.ua/239239/ Виктория Полевая «Хочется переступить через грань «предельных возможностей» Интервью газете «День» (2012)]
- [classic-online.ru/ru/composer/Poleva/8361/ Classical music archive ]
- [www.composersukraine.org/index.php?id=651/ Страница на сайте Национального союза композиторов Украины] (укр.)
- [www.myspace.com/victoriapolevacomposerv Страница на сайте Myspace] (англ.)
- [www.youtube.com/beloeozero/ Страница на сайте Youtube ]
- [web.archive.org/web/20070716095103/www.zn.ua/3000/3680/60927/ Виктория Полевая. «Доверься тишине… Восемь мгновений с Валентином Сильвестровым»]
- [www.day.kiev.ua/309676/ Виктория Полевая. «Арво Пярту — 75»]
- [www.day.kiev.ua/289129/ «Виновный». Интервью газете «День» (2009)]
- [cn.com.ua/N306/culture/personage/personage.html Интервью газете «Столичные новости» (2004)]
- [www.day.kiev.ua/42058/ Интервью газете «День» (2002)]
- [www.day.kiev.ua/257098/ Дмитрий Десятерик. «Безупречный вечер»]
- [orthodoxy.org.ua/ru/tserkovne_mistetstvo/2006/10/27/4192.html/ Виталий Сидоркин. «Богородицу и Матерь Света в песнях возвеличим»]
- [www.showtimemagazine.ca/blog/?m=200704/ KREMERATA BALTICA by Stanley Fefferman] (англ.)
- [ucv.altavoz.net/prontus_unidacad/site/artic/20080627/pags/20080627143239.html Victoria Poleva, Kiev-Ucrania (portrait)]
Источники и литература
- Муха Антон Іванович. Композиторы Украины и украинской диаспоры. — К., 2004. — ISBN 966-8259-08-4.
- Торба Александра [www.nbuv.gov.ua/portal/Soc_Gum/Nvnmau/2010_85/23.pdf «Псалом 50 (51)» Виктории Полевой. Стиль и стильность. Духовное произведение в современном пространстве] // Научный вестник. — № 85.
- Баланко Орися «Undeground birds» В. Полевой: На перекрестке жанровых традиций // Научный вестник. — К., 2009. — № 81.
- Пархоменко, Лю Олександрівна. НОВІ ОБЛИЧЧЯ У ВИКОНАВСЬКІЙ КУЛЬТУРІ // [www.studii.com.ua/index.php?option=com_content&task=view&id=19&Itemid=29&limit=1&limitstart=1 Студії музикознавчі].
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Национальный союз композиторов Украины Национальная музыкальная академия Украины имени П. И. Чайковского
Отрывок, характеризующий Полевая, Виктория Валерьевна
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
