Полевой, Николай Алексеевич

Николай Алексеевич Полевой
Род деятельности:	прозаик, драматург, театральный и литературный критик, журналист, историк
Язык произведений:	русский
[az.lib.ru/p/polewoj_n_a/ Произведения на сайте Lib.ru]

Никола́й Алексе́евич Полево́й (22 июня [3 июля] 1796, Иркутск — 22 февраля [6 марта] 1846, Санкт-Петербург) — русский писатель, драматург, литературный и театральный критик, журналист, историк и переводчик; брат критика и журналиста К. А. Полевого и писательницы Е. А. Авдеевой, отец писателя и критика П. Н. Полевого.

Биография

Родился в купеческой семье. Получил домашнее образование. Дебютировал в печати в журнале «Русский вестник» в 1817. Жил в Москве (1820—1836), затем переехал в Петербург.

Журналистика

Русское слово «журналистика» создано в начале 1820-х годов самим Полевым, который так озаглавил в 1825 рубрику о журналах в «Московском телеграфе». Первоначально это слово вызывало насмешки.

В 1820—1824 стихи, заметки, очерки, статьи, переводы с французского печатал в «Отечественных записках», «Северном архиве», «Сыне отечества», альманахе «Мнемозина».

В Москве издавал литературный и научный журнал «Московский телеграф» (1825—1834), который печатался в типографии Августа Семена. В журнале публиковались статьи по литературе, истории и этнографии, подчёркивалась положительная роль купечества. Журнал был закрыт в 1834 по личному распоряжению Николая I за неодобрительный отзыв Полевого о пьесе Н. В. Кукольника «Рука всевышнего отечество спасла». После прекращения журнала Полевой отошёл от своих прежних взглядов.

В 1835—1844 издавал иллюстрированный ежегодник «Живописное обозрение достопамятных предметов из наук, искусств, художеств, промышленности и общежития, с присовокуплением живописного путешествия по земному шару и жизнеописаний знаменитых людей». Участвовал в «Северной пчеле», в 1837—1838 заведовал литературным отделом газеты. В 1838—1840 был редактором «Сына отечества». В 1841 году вместе с Н. И. Гречем начал издавать ежемесячный журнал «Русский вестник» и был его единоличным редактором в 1842—1844.

Исторические труды

Помимо статей на темы истории, Полевой написал «Историю русского народа» (т. 1—6, 1829—1833). В этом труде стремился, в противоположность «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, перейти от изображения роли правителей, военных и внешнеполитических событий к выявлению «органического» развития «народного начала». В «Истории» Полевой ориентировался на западноевропейскую романтическую историографию, прежде всего Гизо, и стремился выделить элементы общественного строя (первый применил к Руси концепцию феодализма), реконструировать народные представления и пр. Критика «пушкинского круга» восприняла труд Полевого как недостойную «пародию» на Карамзина и подвергла автора не во всём заслуженным нападкам. В черновой рецензии Пушкин, впрочем, расценил 2-й том благожелательнее, как более самостоятельную работу.

Первоначально Полевой планировал написать 12 томов (как и Карамзин) и объявил подписку именно на такое количество томов, однако из-за личных сложностей смог написать и издать лишь 6, что вызвало обвинения в финансовой недобропорядочности. Последние тома «Истории русского народа» не столь интересны, как первые два; в них сказывается спешка пишущего, который «сбивается» на традиционную «государственническую» схему изложения, пересказывает источники и т. п. Изложение Полевой довёл до взятия Казани Иваном Грозным.

После «Истории» Полевой написал ещё ряд исторических сочинений для широкого читателя. Например, в работе «Малороссия; её обитатели и история» (Московский телеграф. — 1830. — № 17—18) выступил с радикальным отрицанием этнической и исторической родственности великороссов и малоросов, предлагал признать, что Малороссия никогда не была «древним достоянием» России (как на этом настаивал Карамзин). «Мы обрусили их аристократов, помаленьку устранили местные права, ввели свои законы, поверья … но за всем тем обрусить туземцев не успели, так же как Татар, Бурятов и Самоедов». «В сей народности [мы] видим только два основных элемента древней Руси: веру и язык, но и те были изменены временем. Все остальное не наше: физиогномия, нравы, жилища, быт, поэзия, одежда».

Является одним из главных героев книги С. А. Лурье «Изломанный аршин»

Произведения

Автор романтических повестей «Блаженство безумия» (1833), «Живописец» (1833), «Эмма» (1834), романа «Аббаддонна» (1834), исторического романа «Клятва при гробе Господнем» (1832). Полевому принадлежит прозаический перевод «Гамлета» Шекспира (1837). Первую пьесу «Уголино» написал в 1837; в драмах (всего около 40 пьес) обращался к событиям и деятелям русской истории («Симеон Кирдяпа», 1828, «Краковский замок», !829, «Дедушка русского флота», 1838; «Елена Глинская», 1839; «Иголкин, купец новгородский», 1839; «Параша-сибирячка», 1840; «Костромские леса», 1841; «Ломоносов, или Жизнь и поэзия», 1843; «Русский моряк. Историческая быль», 1843; «Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь», 1845).

Критика

Статьи о Г. Р. Державине, В. А. Жуковском, А. С. Пушкине и других русских писателях составили книгу «Очерки русской литературы» (ч. 1—2, 1839). В поздние годы выступал против В. Г. Белинского и так называемого гоголевского направления в литературе; Белинский, сам активно с ним полемизировавший, тем не менее признал значительные литературные заслуги Полевого в некрологе ему.

Адреса в Санкт-Петербурге

1839 — Екатерингофский проспект (ныне — проспект Римского-Корсакова), 75.

Литература

• Сергеев М. Д. Иркутский отец «Московского телерафа» // Послесловие в книге Полевой Н. А. Мешок с золотом: Повести, рассказы, очерки. — Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1991. — Тираж 100 000 экз. — (Литературные памятники Сибири). — С. 559—607.
• Бернштейн Д. И. [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke5/ke5-8371.htm Полевой Н.] // Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. — М.: Сов. энцикл., 1962—1978. Т. 5: Мурари — Припев. — 1968. — Стб. 837—838.
• Шикло А. Е. Исторические взгляды Н. А. Полевого / А. Е. Шикло. — М.: Изд-во МГУ, 1981. — 224 с.

Ссылки

• [az.lib.ru/p/polewoj_n_a/ Произведения Н. А. Полевого] в Библиотеке Максима Мошкова
• Полевой, Николай Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Полевой, Николай Алексеевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51496.ln-ru Профиль Николая Алексеевича Полевого] на официальном сайте РАН
• Полевой Н. А. [www.memoirs.ru/rarhtml/Polev_RS10_141.htm Два года, — 1864 и 1865, из истории крестьянского дела в Минской губ.] // Русская старина, 1910. — Т. 141. — № 1. — С. 47—68; № 2. — С. 247—270.
• Полевой Н. А. [www.memoirs.ru/rarhtml/Pole_IV88_3_4.htm Дневник Н. А. Полевого. (1838—1845)] // Исторический вестник, 1888. — Т. 31. — № 3. — С. 654—674; Т. 32. — № 4. — С. 163—183.
• Сухомлинов М. И. [www.memoirs.ru/rarhtml/Suhomlin_IV86_23_3.htm Н. А. Полевой и его журнал «Московский телеграф»] // Исторический вестник, 1886. — Т. 23. — № 3. — С. 503—528.

Отрывок, характеризующий Полевой, Николай Алексеевич

В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.