Поленов, Борис Константинович

Борис Константинович Поленов
Место рождения:	Пулково
Место смерти:	Пермь
Научная сфера:	геология
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Петербургский университет, Пермский университет
Награды и премии:

Бори́с Константи́нович Поле́нов (1859–1923) — русский геолог, первый декан физико-математического факультета (1916–1917), проректор (1920–1921) Пермского университета.

Биография

Борис Поленов родился в Пулково Царскосельского уезда Санкт-Петербургской губернии. Его отец, К. П. Поленов, после блестящего окончания обучения был оставлен при Пулковской обсерватории для подготовки к профессорскому званию, но по семейным обстоятельствам уехал на Урал, где Борис провёл своё детство и юность.

Учиться начал во 2-й Казанской гимназии, но окончил Екатеринбургскую в 1878 году. Затем учился на физико-математическом факультете Санкт-Петербургского университета (1878–1882) — ученик А. А. Иностранцева. Был оставлен при кафедре геологии для подготовки к профессорскому званию и летом 1882 года принял участие в экспедиции на Алтай. С ноября 1882 года Б. К. Поленов — член-сотрудник, с 9 мая 1884 года — действительный член Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей. В 1884–1886 годах он проводил петрографические исследования на Урале.

В 1885 году Б. К. Поленов был назначен хранителем геологического кабинета Санкт-петербургского университета. Продолжал участвовать в различных экспедициях: 1887 год — Устюжский уезд Вологодской области; 1888–1889 годы — экспедиция В. В. Докучаева по Полтавской губернии; 1892–1893 годы — Северный Урал; с 1894 года — почти ежегодные экспедиции на Алтай — результатом этих экспедиций явился ряд геологических рукописных отчетов и печатных статей (М. Э. Ноинский писал, что исследования Поленова на Алтае «…всегда будут базой для всех последующих исследователей этой области».

С 1892 года Б. К. Поленов — один из авторов и редакторов «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона», где он вёл раздел геологии и палеонтологии, написав свыше 200 статей.

В 1899 году Поленов защитил магистерскую диссертацию «Массивные горные породы северной части Витимского плоскогорья», был назначен приват-доцентом Санкт-Петербургского университета, читал лекции и вёл практические занятия по курсу петрографии в университете, а также преподавал геологические дисциплины в Институте гражданских инженеров.

В 1904–1913 годы — профессор Казанского университета по кафедре минералогии и геологии и президентом Общества естествоиспытателей при университете. Особое внимание в этот период Поленов уделил совершенствованию курса петрографии магматических пород; с этой целью в командировку за границу был отправлен П. И. Кротов, который возобновил чтение лекций по этому направлению в 1911 году. С 1905 года, после смерти А. А. Штукенберга, Б. К. Поленов в течение многих лет был председателем Казанского общества естествоиспытателей. В 1907 году был назначен деканом физико-математического факультета.

В 1913 году, выйдя в отставку, Борис Константинович Поленов уехал в Костромскую губернию.

В 1916 году он был командирован в Пермь для чтения лекций в открывавшемся там отделении Петроградского университета ещё в должности ординарного профессора Казанского университета; 1 июля 1916 года он был переведён в Пермский университет с тем же званием, которое имел в Казанском; 4 октября 1916 года он был утверждён в должности декана физико-математического факультета нового вуза.

Начиная с 1916 года заведовал единственной геологической кафедрой (геологии и минералогии), организовал и возглавил Геологический кабинет на базе собственной библиотеки в 1000 томов и собственных коллекций, вывезенных им в Пермь из родового имения Павловское Кинешемского уезда (ныне музей палеонтологии и исторической геологии Пермского университета носит его имя). После разделения кафедры на кафедру минералогии и кафедру геологии руководил кафедрой геологии, а после отъезда зав. кафедрой минералогии А. А. Полканова в Петроград (1920) осуществлял общее руководство двумя кафедрами. Преподавал общую геологию, палеонтологию, историческую геологию, физическую геологию. В Перми продолжал обработку результатов исследований по Алтаю, но они остались неопубликованными.

В мае 1919 года Совет университета избрал Б. К. Поленова кандидатом в члены Государственного экономического совещания при правительстве А. В. Колчака в Омске, где он встречался с министром народного просвещения этого правительства П. И. Преображенским.

C ноября 1920 по июнь 1921 Б. К. Поленов — проректор университета (зав. канцелярией совета по студенческим делам).

Борис Константинович Поленов умер 29 января 1923 года и был похоронен был на кладбище Успенского женского монастыря (могила не сохранилась).

Разное

• На дочери Б. К. Поленова Наталье весной 1913 в Казани женился юрист М. Ф. Матвеев, будущий основатель и первый декан юридического факультета ПГУ.
• Художник Б. М. Кустодиев в 1903 г. на одной из своих картин запечатлел семью Б. К. Поленова.

Избранная библиография

• Очерки горных пород Вилюйского округа, Витимского плоскогорья.
• «Почвы окраин плато, примыкающих к речным долинам» («Вестник естествознания», 1890) и др.

Источники и ссылки

• Поленов, Борис Константинович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Рогожников С. И. Он был одним из первых // [www.psu.ru/files/docs/ob-universitete/smi/gazeta-permskij-universitet/2015/PU_1851.pdf Пермский университет. № 4(1851). 3 марта 2015].
• Поленов Борис Константинович // [www.psu.ru/files/docs/ob-universitete/smi/knigi-ob-universitete/prof_psu.pdf Профессора Пермского государственного университета: (1916–2001)] / Гл. ред.: В. В. Маланин. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2001. С. 151–152. 279 с.
• Рафиенко Л. С. Борис Константинович Поленов, 1859-1923. Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2003. 16 c.[old.kpfu.ru/kgu200/knigi/polenov.htm]
• Рафиенко Л. С. [www.mosjour.ru/index.php?id=2101 Уральские Поленовы] // Московский журнал. — 2014. — № 9. — С. 2–19. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0868-7110&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0868-7110].

Отрывок, характеризующий Поленов, Борис Константинович

Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.