Полибий
| Полибий |
Поли́бий (др.-греч. Πολύβιος, лат. Polybius; ок. 200 до н. э., Мегалополь, Аркадия — ок. 120 до н. э., там же) — древнегреческий историк, государственный деятель и военачальник, автор «Всеобщей истории» («Истории») в 40 томах, охватывающих события в Риме, Греции, Македонии, Малой Азии и в других регионах с 220 до н. э. по 146 до н. э. Из книг «Истории» полностью сохранились только первые 5, остальные дошли в более или менее подробных изложениях.
Биография
Полибий происходил из знатного аристократического рода городской общины. Его отец Ликорт неоднократно занимал важнейшие должности в Ахейском союзе, куда входил Мегалополь: начальника союзной конницы и стратега, фактически обладавшего всей полнотой исполнительной власти в союзе, начальника вспомогательного войска союза, а также избирался в посольства. Полибий знал поэзию Гомера, в полемике с другими историками обращался к несохранившемуся произведению Аристотеля, содержавшему описание конституций 158 полисов. Судя по собственным высказываниям был неверующим. (Полибий, Всеобщая история, IV, 5—8; VI, 56, 6—9; X, 2, 10 —12; XI, 7; XIV, 2).
[уточнить].
В 169 до н. э. Полибий был избран на пост союзного гиппарха. В это время он пытался наладить отношения с союзниками Рима, произносил речи в народном собрании, предпринял дипломатическую поездку в римский военный лагерь в Македонии с предложением военной помощи и т. д. Он служил гиппархом при римском полководце Луции Эмилии Павле, стоявшем во главе союзных римско-греческих войск, ведших войну с македонским царем Персеем, а после поражения последнего при Пидне в 168 до н. э. Полибий в числе тысячи знатных ахейцев был отправлен в Италию по обвинению в недостаточно активной поддержке римлян[1]. По прибытии туда в 167 до н. э. его оставили в Риме — по желанию Эмилия Павла, сделавшего его наставником своих сыновей. С того времени Полибий вошёл в «кружок Сципиона». Имеется свидетельство о пребывании историка во главе исследовательской экспедиции в Египте, Александрии, Гадесе, Керне и Атлантическом океане. В 151 до н. э. Полибию удалось использовать своё влияние на Сципиона, чтобы добиться освобождения оставшихся в живых ахейцев. К моменту завершения Третьей Пунической войны Полибий вернулся из экспедиции и стал свидетелем падения Карфагена. В рассказе о полном разрушении города основное внимание он уделил Сципиону Эмилиану[значимость?].
Примерно с 145 до н. э. Полибий принял участие в сенатской комиссии из 10 человек для политической реорганизации Греции. По ходатайству Полибия не были отправлены в Рим скульптурные изображения Ахея и Арата, он также отказался получить в дар от римлян конфискованное имущество лидеров антиримских выступлений и просил своих друзей не покупать ничего из этого. Деятельность Полибия была положительно оценена некоторыми слоями греческого общества, в отдельных городах ему воздавали высшие почести как при жизни, так и посмертно. По свидетельству Лукиана, Полибий, упав с лошади, заболел и умер в возрасте 82 лет.
«Всеобщая история»
Как отмечает БСЭ, «Полибий называл свою „Историю“ прагматической (др.-греч. pragmatikos — деловой, от др.-греч. pragma — дело), понимая под этим изложение в первую очередь событий политической и военной истории. Считая историю наставницей жизни, он видел главную задачу историка не в описании, а в объяснении событий, раскрытии причин явлений и их взаимосвязей»[2].
Ещё Ливий часто использовал его, предпочитая даже анналистам, по его оценке Полибий — «автор, заслуживающий большого уважения»[3][4].
Комментарии к труду Полибия, до сих пор остающиеся лучшими, создал профессор Университета Ливерпуля Фрэнк Уильям Уолбэнк — «Исторический комментарий к Полибию» (A Historical Commentary on Polybius) в 3-х томах (1957, 1967, 1979).
Как отмечает проф. Э. Д. Фролов называя Полибия великим греческим историком, он «сводил исторический поиск к установлению и разграничению таких вполне реальных моментов, как повод, причина и начало событий, и вводил понятие судьбы (Tyche) лишь в тех случаях, когда от историка ускользала объективная связь явлений»[5]. По БСЭ, отношение к «судьбе» у Полибия «непоследовательно: то он считает, что она могущественна и неотвратима, то её роль в событиях совершенно отвергает»[2].
А. П. Беликов указывает Полибия «следующим Фукидиду в принципах глубокого исследования явлений»[3]. Полибий описывал события хронологически, по олимпиадам, подражая в этом Тимею[4].
Память
В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Полибия кратеру на видимой стороне Луны.
Напишите отзыв о статье "Полибий"
Литература
- Мирзаев С. Б. Полибий. (Серия «Из истории политической и правовой мысли»). М.: Юрид. лит, 1986. 108 стр. 25000 экз.
- Самохина Г. С. Полибий: эпоха, судьба, труд. СПб., Изд-во СПбГУ, 1995. 191 стр. 215 экз. ISBN 5-288-01129-X
- Фриц К. фон. Теория смешанной конституции в античности: критический анализ политических взглядов Полибия. / Пер. с англ. (Серия «Профессорская библиотека»). СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. 419 стр. ISBN 978-5-288-04256-0
Примечания
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/4896 Полибий]
- ↑ 1 2 Полибий // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ 1 2 library.ua/m/files/get_file/489.pdf
- ↑ 1 2 [dic.academic.ru/dic.nsf/antique/455 Полибий]
- ↑ [centant.spbu.ru/centrum/publik/books/paradoxa/026.htm Э. Д. Фролов. Парадоксы истории — парадоксы античности]
</ol>
Ссылки
- Полибий — статья из Большой советской энциклопедии.
- [greekroman.ru/library/polibiy-istoria/index.php ПОЛИБИЙ ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ]
- [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Polib/index.php Полибий. Всеобщая история]
- [www.perseus.tufts.edu/hopper/collection?collection=Perseus:collection:Greco-Roman Греческий текст и английский перевод].
- [www.kursach.com/biblio/0030007/000.htm С. Б. Мирзаев. Полибий]
- [www.petrsu.ru/Chairs/GenHist/polybius.html Г. С. Самохина. Полибий: судьба греческого политика и историка в условиях римской экспансии]
- [ancientrome.ru/publik/tijov/tijov01-f.htm А. Я. Тыжов. Полибий и его «Всеобщая история»]
- [ancientrome.ru/antlitr/polybios/testimony-f.htm Важнейшие известия древних о Полибии и его сочинениях]
Отрывок, характеризующий Полибий
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
