Поливановская гимназия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Поливановская гимназия — частная мужская гимназия, открытая в Москве в 1868 году Л. И. Поливановым. Просуществовала до 1923 года[1].





Описание гимназии

Первоначально гимназия размещалась на Тверском бульваре, позже, с 1876 года[2] — на Пречистенке (д. 32) — на втором этаже особняка П. Я. Охотникова, владельцем которого был тогда Степанов.

Гимназия, по мнению Л. И. Поливанова, должна была основательно готовить к университету для создания слоя граждан, «вооруженных с детства серьезным гуманитарным образованием, законченным в университете трудом в области строгой науки»; они должны были «стать на должную высоту во всех сферах, требующих людей умственно зрелых, то есть в сферах научной, учебной, медицинской, административной». Гимназия должна была развивать теоретическое и образное мышление учащихся, творческое воображение, образную память, эмоциональность речи, способность к импровизациям. Для реализации этих целей большое внимание в гимназии уделялось языкам, русской и зарубежной литературе; читался факультативный курс истории и теории искусств. Была разработана и действовала программа работы с одаренными детьми, действовали литературные и драматические студии; Поливанов отмечал, что в гимназии «побуждение к изящному досугу проявлялось неоднократно — то в спектаклях, то в литературных чтениях, то в добровольном слушании лекций, то в приватном изучении поэтических произведений, то в собственных литературных опытах». В гимназии господствовала атмосфера уважения к личности каждого воспитанника, поощрялось проявление чувства собственного достоинства, независимости суждений и, таким образом, формировались личности «способные принести на общее благо ценный дар своей индивидуальности; способные избирать дело по призванию, загораться только трудом, направленным к добру».

Обучение было платным: 230—250 руб. в год, пансионеры доплачивали еще 500 руб. за содержание. Учились в гимназии, в основном, дети дворянского происхождения, однако, как вспоминал В. Я. Брюсов: «у Поливанова, где гораздо больше было аристократических фамилий, я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь в самом младшем классе хвастал своим происхождением».

Программа была рассчитана на 9 лет. В I классе — Закон Божий, русский язык, чистописание, чтение, арифметика и французский язык. В II—IV классах добавлялись латынь, немецкий, греческий языки, алгебра, геометрия, география, русская и всеобщая история. В V классе появлялись курсы стилистики, теории литературы, истории античной литературы. В VI — риторика, фольклористика, древнерусская литература, физика. Два последних года преподавались история русской литературы, зарубежная литература, логика, начала высшей математики, космография. Во всех классах были рисование и гимнастика, а по многим дисциплинам велись факультативы.

В гимназии Л. И. Поливанов собрал очень сильный преподавательский состав: профессор Л. М. Лопатин преподавал логику, профессор М. М. Покровский — латынь, Ю. В. Готье — историю, Н. И. Шишкин — физику, Л. П. Бельский — словесность. Андрей Белый писал, что её «преподаватели принадлежали к лучшему московскому, культурному кругу; не одною силою педагогических дарований их должно оценивать, а фактом, что человек, интересующийся культурою, в них доминировал над только „учителем“; <хотя> были в учителях и жалкие остатки от „человека в футляре“». Работали в гимназии многие преподаватели московского университета, в том числе: Е. Н. Кедрин[3], П. П. Колосов, В. А. Фукс, И. В. Янчин и др.

При обучении использовались, специально для гимназии написанные, учебники (утверждённые в министерстве): «Словесность и логика» Л. И. Поливанова, «Краткий учебник географии» И. В. Янчина, «Задачник по геометрии» Н. И. Шишкина, «Книга упражнений по латинскому синтаксису» К. К. Павликовского.

Поливановым был организован в гимназии шекспировский кружок, которым впервые на русской сцене были поставлены «Ромео и Джульетта», «Кориолан», «Двенадцатая ночь», «Генрих IV».

По воспоминаниям Т. А. Аксаковой связь между Поливановской гимназией и гимназией Арсеньевой, находившейся рядом, «была самая тесная; если сыновья учились у Поливанова, дочерей отдавали к Арсеньевой. Преподавание было в большинстве случаев общее, почти все учащиеся знали друг друга, и, начиная с 6-го класса, между ними возникали юношеские романы… Поливановцы не имели казенной формы, они носили штатские пальто, мягкие шляпы и черные куртки с ременным поясом без бляхи, что нам казалось очень элегантным»[4].

Л. И. Поливанов возглавлял гимназию, получившую его имя, свыше 30 лет.

Воспитанники гимназии

Выпускники Поливановской гимназии

Учились

Напишите отзыв о статье "Поливановская гимназия"

Примечания

  1. ↑ Егорова Е. Н. [www.proza.ru/2008/08/29/6 Потомок славного рода Вульфов]
  2. ↑ Райков Б. Е. Русские биологи-эволюционисты до Дарвина. — Т. IV. — М.-Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1959. — С. 392.
  3. ↑ Кедрин, Евгений Никанорович (1834—1916) — учитель математики; преподавал также в женской гимназии С. А. Арсеньевой
  4. ↑ Аксакова Т. А. [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=2057 Семейная хроника]
  5. ↑ Константин Сергеевич Аксаков (1888—1950, Шанхай) — см. [aksakoff.ru/genealogy/gen28/ Поколенную роспись Аксаковых]
  6. ↑ [evgeniy-efremov.livejournal.com/23098.html Голицын М. В. : князь и либерал из «Союза освобождения»]
  7. ↑ Иван Сергеевич Щукин (1886—1975) — историк, сын С. И. Щукина.
  8. ↑ Широков В. А. [www.bigbook.ru/articles/detail.php?ID=3762 Хмельная брага бытия и отфильтрованная муть повседневности]

Литература

  • Двадцатипятилетие московской частной гимназии, учрежденной Л. И. Поливановым. — М., 1893.
  • Андрей Белый На рубеже двух столетий.

Ссылки

  • [library.by/portalus/modules/shkola/print.php?subaction=showfull&id=1191929830&archive=&start_from=&ucat=& Л. И. Поливанов и его гимназия]
  • [delakrua.ru/?item=b5cf2524-edf5-4a3f-aabc-9cb5aa8f1149&termin=4a31c3bc-feb0-4284-9218-a81d881e6fed Поливановская гимназия]
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003671181#?page=1 Устав Общества бывших воспитанников Московской Частной Гимназии Л. И. Поливанова] — 1895. — 16 с.

Отрывок, характеризующий Поливановская гимназия

– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Поливановская_гимназия&oldid=77337093»